В.В. Крестовский (1840–1895) - замечательный русский писатель, автор широко известного романа "Петербургские трущобы". Трилогия "Тьма Египетская", опубликованная в конце 80-х годов XIX в., долгое время считалась тенденциозной и не издавалась в советское время.
Драматические события жизни главной героини Тамары Бендавид, наследницы богатой еврейской семьи, принявшей христианство ради возлюбленного и обманутой им, разворачиваются на фоне исторических событий в России 70-х годов прошлого века, изображенных автором с подлинным знанием материала. Живой образный язык, захватывающий сюжет вызывают глубокий интерес у читателя, которому самому предстоит сделать вывод о "тенденциозности" романа.
Содержание:
I. НЕЖДАННЫЕ ГОСТИ 1
II. КАК ВСЕ ЭТО СЛУЧИЛОСЬ 3
III. ПО-КАВКАЗСКИ 7
IV. ПОЛИЦЕЙМЕЙСТЕР В ХЛОПОТАХ 9
V. В ЗАПАДНЕ 10
VI. ЧАС ОТ ЧАСУ НЕ ЛЕГЧЕ 13
VII. СВАДЕБНЫЙ ПОДАРОК КАРЖОЛЮ 17
VIII. НОВОКРЕЩЕНА 19
IX. ПЕРЕД ВОЙНОЙ 23
X. ПОД САМЫМ ПРЕДАННЫМ НАДЗОРОМ 28
XI. НА НОВЫЕ РЕЛЬСЫ 30
XII. СРЕДИ "ДРУЗЕЙ" И "СОЮЗНИКОВ" 33
XIII. У ЕГО ЭКЦЕЛЕНЦИИ, ГОСПОДИНА МАРЗЕСКУ 36
XIV. ПО ПРИМЕРУ СТРАУСОВ 40
XV. ПРИ ПЕРЕПРАВЕ 40
XVI. ВСТРЕТИЛИСЬ 44
XVII. ПОСЛЕ СВИДАНИЯ 47
XVIII. В ДНИ "ТРЕТЬЕЙ ПЛЕВНЫ" 48
XIX. 30-Е АВГУСТА 49
XX. ПЕЧАЛЬНАЯ НАХОДКА 52
XXI. НАХОДКА БОЛЕЕ СЧАСТЛИВАЯ ДЛЯ КАРЖОЛЯ 54
ХХII. В БОГОТЕ 57
XXIII. МИР 62
XXIV. ПЛАНЫ АТУРИНА 65
XXV. ПАСХАЛЬНАЯ НОЧЬ В САН-СТЕФАНО 66
XXVI. ЗА ВРЕМЯ ТОМЛЕНЬЯ ПОД ЦАРЬГРАДОМ 67
XXVII. ПРАВДА СКАЗАЛАСЬ 72
XXVIII. ПОЗДНИЙ ОТКЛИК 73
XXIX. НА ОТЛЕТЕ 75
XXX. ВОСХОДЯЩЕЕ СВЕТИЛО БЛУДШТЕЙНА 76
XXXI. НЕПРИЯТНЫЕ СЮРПРИЗЫ 77
ХХХII. В ОКОНЧАТЕЛЬНОЙ ОБРАБОТКЕ 79
XXXIII. НОВЫМ ПУТЕМ - К СТАРОЙ ЦЕЛИ 81
XXXIV. ПО "СПЕЦИАЛИСТАМ" 83
XXXV. "СУДЬБА" ОПЯТЬ СТАВИТ БАРЬЕРЫ 88
XXXVI. НА РАСПУТЬИ 89
XXXVII. СВОБОДОМЫСЛЯЩАЯ ФИЛАНТРОПКА 92
XXXVIII. СРЕДИ "УЧАЩИХСЯ" И "ПРОТЕСТУЮЩИХ" 94
XXXIX. ЧЕГО НИ ТА, НИ ДРУГАЯ НЕ ОЖИДАЛА 95
XL. В ОЖИДАНИИ РАЗВЯЗКИ 97
XLL. ПЕРЕД АТАКОЙ 98
XLII. АТАКОВАН 99
XLIII. ПРЕЛИМИНАРЫ И КАПИТУЛЯЦИИ 101
XLIV. В НОВЫЙ ПУТЬ 104
Примечания 105
Всеволод Крестовский
Тамара Бендавид
I. НЕЖДАННЫЕ ГОСТИ
Октябрь 1876 года. Слегка морозное утро. Реденький снежок мелькает в воздухе и ложится на первую порошу, мягко запушившую собою озимые поля и щеткою торчащие пожни.
Пассажирский поезд одной из второстепенных железнодорожных ветвей центральной России движется по широкой равнине, пересеченной небольшими сосновыми лесками. В отдельном купе первого класса сидят четверо пассажиров. Старик генерал, в "тужурке" с красными лацканами, на которой отсутствие погон прикрывалось накинутою сверху шинелью - маленькая невинная хитрость, к какой прибегают многие отставные военные, не желающие казаться отставными. В петлице тужурки у генерала видна полосатая оранжево-черная ленточка, и белеет георгиевский крестик. Рядом с ним, запрокинувшись головой в бархатную спинку дивана и вытянув вперед ноги, сидит молодая элегантная женщина, одетая в дорожное платье с широким raatine, которое, однако, не в состоянии скрыть ее интересное положение. На лице этой особы заметно некоторое утомление - быть может, от дороги, быть может, от этого ее "положения". Против этой пары сидят два молодых офицера, один - армейский улан, другой - гвардеец. Последний, с кисловатым видом не совсем выспавшегося человека, апатично позевывает и равнодушно глядит в окошко на мелькающие мимо кусты и столбы телеграфа, тогда как чуткое внимание его соседа всецело сосредоточено на сидящей против него элегантной особе. Он старается незаметно для нее уловить в ее лице малейшее движение нервов, малейший взгляд или складку бровей, чтобы предугадать ее мысль, ее желание, ее каприз и стремительно исполнить все, что ей хочется.
Общее молчание. Генерал время от времени нервно поводит скулами, покусывая набегающие на губы кончики длинных седых усов, и пробегает глазами смятый номер "Голоса", но видно, что мысли его озабоченно вертятся на чем-то ином… Порою он нетерпеливо, с недовольным видом взглядывает то в окошко, то на свои часы и сердится на медленно ползущий поезд. Соседка его будто дремлет в своей покойной полулежачей позе, а, сама тоже думает о чем-то неотвязном и неприятном. В лице ее при этом сказывается порою как будто тень сомнения, сгоняемая затем выражением непреклонной, твердой решимости. В этом купе, по-видимому, сидят все "свои" - или родные, или близкие между собою люди, едущие в одно и то же место, за одним и тем же делом.
- Ага! Вот он, наконец! - громко произнес гвардеец, ни к кому собственно не обращаясь, и с более живым вниманием приблизил лицо свое к стеклу. Вслед за ним и все остальные устремили оживившиеся любопытством взгляды в то же окошко. - Где? Что такое?
- Город Кохма-Богословск - русский Манчестер, так нас в географии учили.
Пред вышедшем из леска поездом вдруг открылась оригинальная картина.
На склоне равнины, покатой к излучине левого берега реки Уходи, и на другом, приподнятом и несколько всхолмленном берегу ее раскинулся среди небольших садов город, производящий совершенно своеобразное впечатление. Множество высоких фабричных и заводских закоптелых труб, вперемежку с высокими белокаменными колокольнями и златоглавыми куполами старинных церквей, - это сочетание неугомонной, кипуче-прогрессирующеи промышленной деятельности нашего века с величавыми, вековечными символами "древнего благочестия", смешение грохочущего шума ткацких станков и паровых машин с гулом церковного благовеста - все это делает оригинальный город совсем непохожим на другие города России. Разве только в наших двух столицах встречается такое сочетание фабричных труб и церковных колоколен, но там оно, в общей картине, вовсе не кажется чем-либо особенным, среди обширных предместий и городских окраин, раскинувшихся на многие десятки-верст по окружности, - там оно как бы стушевывается и расплывается в самой обширности и широте всей панорамы той или другой столицы; здесь же все это является скученным на весьма небольшом, сравнительно, пространстве, и все эти фабрики и заводы составляют самый город, самое ядро его, характернейшую его черту как в центре, так и на окраинах.
Поезд замедленным ходом приближался к станции. Пассажиры первоклассного купе, приготовляясь к выходу, принялись торопливо разбираться в своих дорожных вещах и помогать укладке в широкий плед подушечек и баулов своей спутницы. Еще минута, еще последний толчок от эластично столкнувшихся между собой буферов и - стоп, машина! Приехали.
Нагрузив вещами втиснувшихся в купе носильщиков, четверо первоклассных пассажиров сошли, вслед за ними, на людную платформу, оглядываясь по сторонам с тем несколько недоумевающим и озабоченным видом, какой всегда является у людей, впервые приезжающих в совершенно незнакомый город, - к кому ж, мол, теперь обратиться? Куда рядить извозчиков, в какую гостиницу? - Черт их знает!
В эту самую минуту, откуда ни возьмись, навстречу им вынырнул из вереницы сновавших в обе стороны людей - молодой, жиденький еврейчик в "цивильном" костюме, и, с подобострастной любезностью приподнимая с головы свой котелок, бойко обратился прямо к улану.
- И зждравстуйте вам, гасшпадин поручник! Не взнаете?
Тот с некоторым удивлением окинул его с ног до головы недоумевающим взглядом.
- И когда ж вы меня не взнаете? Я же с Украинску. Может, помните гасшпадин Блудштейн, Абрам Иоселиович? Ну, то я как раз буду его пильмянник, мордка Олейник… Олейник, - может, помните? Я даже очень довольно хорошо знаю вас, и гасшпадин енгирал знаю, и барышня знаю… Зждрастуйте вам, ваше первосходитёльство! - говорил он с любезной улыбкой, кланяясь поочередно и остальным путникам, точно бы и в самом деле обрадовался старым знакомым. - Может, вам извозчики надо?.. Может, ув какая гасштиницу? - то все это зайчас!.. Позволшьте вслужить… Я же издесь комиссионер и все знаю.
- Ну, вот и прекрасно, - согласился поручик. - Нанимай четырех извозчиков и вези, - какая у вас тут лучшая гостиница?
- Московски нумера, купец Завьялов держит… Самый лучший гасштиницу, будете довольний.
- Валяй! Да гляди, живее!
Поручик даже обрадовался, что так неожиданно встретил знакомого человека.