- У меня тут отмечено: "Альбом красавиц на меловой бумаге - приятное развлечение домашнего очага полное собрание сочинений знаменитого писателя сороковых годов и книжка портретов членов Государственной Думы"…
Бильбокеев задумчиво качнул головой.
- Недурно. Красавиц штук десять можно дать. Надо в клише порыться. Члены Думы только дорого обойдутся… Фотографии покупать, клише делать…
- Поехали! Может, еще и в три краски печатать? Пороемся в старых клише и довольно.
- Да у нас никаких клише членов Думы и нет!..
- И не надо. Мало ли у нас есть клише, вообще. "Свен Гедин, путешественник по Тибету", "знаменитый ученый Пастер", "английский министр колоний", "убийца президента Карно" - всех можно пустить в дело. Только по бородам подобрать.
- Как… по бородам?
- Да, так. У кого из членов Думы борода - ставить клише с бородой, у кого усы - с усами. А что не похожи будут - пустяки. Подумают - нечаянно перепутали. Съедят.
- Разве что так! - сказал Бильбокеев. - А что это за знаменитый писатель сороковых годов, с полным собранием сочинений? У вас там фамилия не указана.
- Да и сам не знаю. Купил на складе по случаю - тысяч двадцать томов какой-то чепуховины, а чьи - так и не посмотрел. Вы уж его там распишете сами.
- Постойте! Мы так и продолжим… Значит: "не щадя затрат и идя на встречу интересам публики, редакция решила дать ряд премий, стоящих в отдельной продаже 27 рублей 55 копеек. I) "Альбом красавиц". Это изящное издание явится лучшим украшением домашнего очага и своими грациозными формами будет веселить глаз всех любителей женской красоты - лучшего, чем украсила вселенную мать-природа. Перед подписчиком пройдет ряд лучших красавиц, стоящих в отдельной продаже 8 рублей. 2) Полное собрание сочинений знаменитого мастера слова сороковых годов (не забудьте потом фамилию вставить), произведения которого до сих пор перечитываются и заучиваются наизусть. Имя это стоить в плеяде наравне с такими мастерами слова, как Пушкин, Белинский и незабвенный русский сатирик Н. В. Гоголь, сквозь слезы смеявшийся над дореформенной Русью и заклеймивший своим талантливым пером взяточничество и отечественную косность. 3) Все подписчики, внесшие деньги до первого января, получать роскошное издание "Наши депутаты". Перед читателем пройдет здесь ряд "лучших людей страны", призванных залечить раны и уврачевать нашу матушку Россию. Всякий может запечатлеть в сердце дорогие черты, внеся деньги до первого января (на год 6 руб., полгода 3 руб. 50 коп.)"
Бильбокеев перевел дух.
- Хорошо?
- Здорово. О Гоголе метко сказано. Именно что - не щадя затрат! Спасибо.
Роздеришин пожал Бильбокееву руку, а тот ухмыльнулся и сказал:
- Все-таки, я думаю сверху написать: "не прибегая к широковещательным рекламам"… А?
Подмостки
Я сидел в четвертом ряду кресел и вслушивался в слова, которые произносил на сцене человек с небольшой русой бородой и мягким взглядом добрых, ласковых глаз.
- Зачем такая ненависть? Зачем возмущение? Они тоже, может быть, хорошие люди, но слепые, сами не понимающие, что они делают… Понять их надо, а не ненавидеть!
Другой артист, загримированный суровым, обличающим человеком, нахмурил брови и непреклонно сказал:
- Да, но как тяжело видеть всюду раболепство, тупость и косность! У благородного человека сердце разрывается от этого.
Героиня, полулежа на кушетке, грустно возражала:
- Господа, воздух так чист, и птички так звонко поют… В небе сияет солнце, и тихий ветерок порхает с цветочка на цветочек… Зачем спорить?
Обличающий человек закрыл лицо руками и, сквозь рыдания, простонал:
- Божжже мой! Божжжже мой!.. Как тяжело жить!
Человек, загримированный всепрощающим, тихо положил руки на плечо тому, который говорил "Божже мой!"
- Ирина, - прошептал он, обращаясь к героине, - у этого человека большая душа!
На моих глазах выступили слезы.
Я, вообще, очень чувствителен и не могу видеть равнодушно даже, если на моих глазах режут человека. Я смахнул слезу и почувствовал, что эти люди своей талантливой игрой делают меня хорошим, чистым человеком. Мне страстно захотелось пойти в антракте в уборную к тому актеру, который всех прощал, и к тому, который страдал, и к грустной героине - и поблагодарить их за те чувства, которые они разбудили в моей душе.
И я пошел к ним в первом же антракте.
Вот каким образом познакомился я с интересным миром деятелей подмосток…
* * *
- Можно пройти в уборную Эрастова?
- А вы не сапожник?
- Лично я не могу об этом судить, - нерешительно ответил я. - Хотя некоторые критики находили недостатки в моих рассказах, но не до такой степени, чтобы…
- Пожалуйте!
Я шагнул в дверь и очутился перед человеком, загримированным всепрощающим.
- Ваш поклонник! - отрекомендовался я. - Пришел познакомиться лично.
Он был растроган.
- Очень рад… садитесь!
- Спасибо, - сказал я, оглядывая уборную. - Как интересна жизнь артиста, не правда ли?.. Все вы такие душевные, ласковые, талантливые…
Эрастов снисходительно усмехнулся.
- Ну, уж и талантливые… Далеко не все талантливы!
- Не скромничайте, - возразил я, садясь.
- Конечно… Разве этот старый башмак имеет хоть какую-нибудь искру? Ни малейшей!
- Какой старый башмак? - вздрогнул я.
- Фиалкин-Грохотов! Тот, который так подло играл роль героя.
- Вы находите, что он не справился с ролью? Зачем же тогда режиссер поручил ему эту роль?
Эрастов всплеснул руками.
- Дитя! Вы ничего не знаете? Да ведь режиссер живет с его женой! А сам он пользуется щедротами купчихи Поливаловой, которая - родственница буфетчика Илькина, имеющего на антрепренера векселей на сорок тысяч.
Я был ошеломлен.
- Какой негодяй! И с таким человеком должны играть вы и эта милая, симпатичная Лучезарская!..
- Героиня? Да ей-то что… Она сама живет с суфлером только потому, что тот приходится двоюродным братом рецензенту Кулдыбину. У нее, впрочем, есть муж и дочь лет двенадцати. Но она своими побоями скоро вгонит девчонку в гроб - я в этом уверен. Впрочем, она не прочь продать девчонку комику Зубчаткину только потому, что у того есть некоторые связи в N-ском театре, куда она мечтает пробраться…
- Неужели она такая?
- Да, знаете… Готова с каждым первым попавшимся. Покажите ей десять рублей - побежит. Ей комическая старуха Мяткина-Строева давно уже руки не подает!
- Смотрите-ка! Комическая старуха, а какая благородная брезгливость, - изумился я.
- Она не потому. Просто у Мяткиной-Строевой был любовник на выходах - Клеопатров, которого она содержала, а Лучезарская насплетничала, что он в бутафорской шлем украл - его и уволили среди сезона. Вы меня извините, сейчас мой выход минут на пять, если хотите - подождите… я вернусь, еще поболтаем. Ужасно, знаете, мне с моими взглядами жить среди этой грязи и сплетен. Я сейчас!
Он ушел. Я остался один.
Дверь скрипнула, и в уборную вошел Фиалкин-Грохотов, весело что-то насвистывая.
- Васьки нет? - спросил он благодушно.
- Нет, - ответил я, вежливо раскланиваясь. - Очень рад с вами познакомиться - вы прекрасно играли!
Лицо его сделалось грустным.
- Я мог бы прекрасно играть, но не здесь. Я мог бы играть, но с этим… Эрастовым! Знаете ли вы, что этот человек в диалоге невозможен? Он перехватывает реплики, не дает досказывать, комкает ваши слова и своими дурацкими гримасами отвлекает внимание публики от говорящего.
- Неужели он такой? - удивился я.
- Он? Это бы еще ничего, если бы он в частной жизни был порядочным человеком. Но ведь его вечные истории с несовершеннолетними гимназистками, эта подозрительно-счастливая игра в карты и бесцеремонность в займах - вот что тяжело и ужасно. Кстати, он у вас еще взаймы не просил?
- Нет. А что?
- Попросит. Больше десяти рублей не одолжайте - все равно не отдаст. Я вам скажу - он да Лучезарская…
В двери послышался стук.
- Можно? - спросила Лучезарская, входя в уборную. - Ах, извините! Очень рада познакомиться!
- Ну, что, голуба? - приветливо сказал Фиалкин-Грохотов, смотря на нее. - Что он там?..
- Ужас, что такое! - страдальчески ответила Лучезарская, поднимая руки кверху. - Это такой кошмар… Все время путает слова, переигрывает, то шепчет, как простуженный, то орет. Я с ним совершенно измоталась!
- Бедная вы моя, - ласково и грустно посмотрел на нее Фиалкин-Грохотов. - Каково вам-то.
- Мне-то ничего… У меня сегодня с ним почти нет игры, а вот вы… Я думаю, - вам с вашей школой, с игрой, сердцем и нервами, после большой столичной сцены… тяжело? О, как мне все это понятно! Вам сейчас выходить, милый… Идите!
Он вышел, а Лучезарская нахмурила брови и, наклонившись ко мне, озабоченно прошептала:
- Что вам говорил сейчас этот кретин?
- Он? Так кое-что… Светский разговор.
- Это страшный сплетник и лгун… Мы его все боимся, как огня. Он способен, например, выйти сейчас и рассказать, что застал вас обшаривающим карманы висящего пиджака Эрастова.
- Неужели? - испугался я.
- Алкоголик и морфинист. Мы очень будем рады, если его засадят в тюрьму.
- Неужели? За что?
- Шантажировал какую-то богатую барыню. Теперь все раскрылось. Я очень буду рада, потому что играть с ним - чистое мучение! Когда он да эта горилла - Эрастов на сцене, то ни в чем не можешь быть уверенным. Все провалят!
- Почему же режиссер дает им такие ответственные роли?