- Ихментьев Василий? - спросил ученик Синюхин, оглядывая учителя. - Гм… Должен сказать вам, Ихментьев Василий, что ваше поведение и успехи меня не радуют!
- Почему же? - оторопев, спросил учитель. - Почему же, Николай Степаныч? Кажется, я стараюсь…
- Да? - иронически улыбнулся Синюхин. - Стараетесь? Я бы этого не сказал… Видите ли, господин Ихментьев… Я человек не мелочный и не придерусь к вам из-за того, что у вас вон сейчас оторвана одна пуговица вицмундира и рукав измазан мелом… Это пустяк, к науке не имеющий отношения, и мне до сих пор стыдно за то время, когда за подобные пустяки виновные наказывались уменьшением отметки в поведении. Нет! Не то я хочу сказать, Ихментьев Василий… А позвольте спросить вас… Как вы преподаете? Как вам не стыдно? Ведь вы получаете деньги не за то, чтобы дуться по ночам в винт, пить водку и потом являться на уроки в таком настроении, при котором никакая география вам и в голову нейдёт…
- Я не буду… - тихо пролепетал учитель. - Это… не я… Я не виноват… Это Тачкин Максим приглашал меня к себе на винт… Я и не хотел… а это он всё.
Синюхин сердито хлопнул своей крохотной ладонью по кафедре.
- Имейте в виду, господин Ихментьев, что я шпионства, предательства и доносов на ваших товарищей не допущу! Я не буду этого поощрять, как поощряли это в своё время вы. Стыдно-с! Ступайте на свое место и поразмыслите-ка хорошенько о вашем поступке. Тачкин Максим!
- Здесь! - робко сказал Максим Иваныч.
- Я знаю, что здесь. Подойдите-ка ближе… Вот так. Сейчас один из ваших недостойных товарищей насплетничал на вас, будто бы вы подбивали его играть в карты. Может быть, это и было так, но оно, в сущности, меня не касается. Я не хочу мешаться в вашу частную жизнь и вводить для этого какой-то нелепый внешкольный надзор за учителями - я стою выше этого! Но должен вам заявить, что ваше отношение к делу - ниже всякой критики!
- Почему же, Николай Степаныч? - опустил голову учитель Тачкин. - Кажется, уроки я посещаю аккуратно.
- Да чёрт ли мне в этой вашей аккуратности! - нервно вскричал Синюхин Николай. - Я говорю об общем отношении к делу. Ваша сухость, ваш формализм убивают у учеников всякий интерес к науке. Стыдитесь! У вас такой интересный, увлекательный предмет - что вы из него сделали? История народов преподаётся вами как какое-то расписание поездов. А почему? Потому, что вы не учитель, а сапожник! Ни дела вашего вы не любите, ни учеников. И будьте уверены - они народ чуткий и платят вам тем же… Ну, скажите… что вы задали классу на завтра?
- От сих - до сих, - прошептал Тачкин.
- Да, я знаю, что от сих до сих! А что именно?
- Я не… помню.
Лицо Синюхина Николая сделалось суровым, нахмуренным. Он сердито вскочил, стал на цыпочки, дотянулся до уха учителя и, нагнув его голову, потащил за ухо в угол.
- Безобразие! - кричал он. - Люди в футлярах! Формалисты! Сухари! Себя засушили и других сушите! Вот станьте-ка здесь в углу на колени - может быть, это отрезвит немного вашу пустую голову… А завтра пришлите ваших родителей - я поговорю с ними!
Стоя на коленях и уткнув голову в угол, учитель истории Максим Иванович Тачкин горько плакал…
"Если единица, - думал он про себя, - застрелюсь!"
Тачкин улыбнулся себе в усы, поднял от журнала голову и сказал, обращаясь к угнетенному единицей, растерянному Синюхину Николаю.
- Так-то, брат Синюхин. Поставил я тебе единицу. А если моё поведение тебе почему-либо не нравится - можешь и ты мне поставить где-нибудь единицу.
Класс засмеялся удачной шутке. Учитель поднял голову и устало сказал:
- Молчать! На следующий урок - повторите то, что было задано в прошлую среду.
Где-то ликующе прозвонил звонок…
Зверинец
- К вам можно? - повторил я через запертую дверь.
- Кто такой? - послышался изнутри сердитый старческий голос.
- Это я, Михаил Осипович, - пустите. Я вам ничего дурного не сделаю.
Дверь, защелкнутая на цепь, приотворилась, и на меня глянуло испуганное, злое лицо Меньшикова.
- Да ведь вы небось драться пришли? - недоверчиво прохрипел он.
- Чего же мне драться… У меня и палки нет.
- А вы, может, руками… а?
- Нет, руками я вас не буду… Право, пустите. Я так, поболтать пришел.
После долгого колебания Меньшиков снял цепь и впустил меня.
- Здравствуйте, коли пришли. Не забываете старика - хе-хе…
- Где вас забыть!
Он привел меня в большую холодную гостиную, с застоявшимся запахом деревянного масла, старой пыли и какой-то мяты…
Мы сели и долго молчали.
- Альбомик не желаете ли посмотреть? - придвинул он мне книгу в кожаном переплете, с оторванными застежками.
Я развернул альбом и наткнулся на портрет какого-то унылого человека.
- Кто это?
- Большой негодяй! Устраивал сходки разныя… Да - шалишь, - сообщил я кому следует… засадили его.
- Гм… А этот?
- Морской чиновник? Вор и растратчик. Я в одной статье такое про него написал, что вверх тормашками со службы полетел.
- Это вот, кажется, очень симпатичное лицо…
- Какое! Бомбист, совершеннейший бомбист! Школьным учителем был. Он, правда, бомб еще не метал, но мог бы метать. Ужасно казался мне подозрительным! В Якутской области теперь.
- А этот?
- Этот? Просто мерзавец. Вот тут еще есть - жид, зарезавший отца, поджигатель, два растлителя малолетних… а эти - так себе, просто негодяи.
Он закрыл альбом и, прищурившись, ласково сказал:
- Может, вы свою карточку дадите, а? Я бы вставил ее в альбомчик.
- Гм… после разве, когда-нибудь.
Он сидел со сложенными на животе руками, молча, с любопытством, поглядывая на меня.
Потом встал, оправил лампадку и, вытирая замаслившиеся руки о волосы, спросил скрипучим голосом:
- Небось бомбы все бросаете?
- Нет, не бросаю. Чего же мне их бросать…
- Нынче все бросают.
Узнавши, что я бомб не бросаю, он повеселел и, скорчив лицо в улыбке, хлопнул меня по колену:
- Так уж и быть!.. Показать разве вам мой зверинец?!
Я удивился.
- Зверинец? Разве вы так любите животных?
- Хе-хе… У меня особый зверинец… Совершенно особенный!
Взявши связку ключей, он подмигнул мне и повел через ряд пустынных холодных комнат, с тем же запахом.
- Вот мой зверинец, - сказал он, скаля беззубый рот в подобие приветливой улыбки и открывая ключом последнюю дверь.
В небольшой комнате сидели за столом и играли в "шестьдесят шесть" трое мужчин и одна женщина.
- Ну, как вы тут, ребята? - сказал Меньшиков, подозрительно осматривая всех и похлопывая по ноге откуда-то взявшимся арапником.
- "Раскаявшийся рабочий"! "Раскаявшийся рабочий"!! Ты опять пьян, мерзавец?! - закричал он вдруг, вглядываясь в лицо человека с красным носом и слезящимися глазами. - Ты чего смотрела, "Дама из общества"? А ты, "Осведомленное лицо с Кавказа", - шампурь тебе в глотку?! Дармоеды! Всех выгоню!!
Кавказец, в истасканном бешмете, встал и, почесав грязной рукой за ухом, хладнокровно сказал:
- Зачем кырчат? Ему водкам давал "Мужичок из деревни".
"Дама из общества" строила мне уже глазки и, подойдя бочком, спросила:
- Парле ву франсе?
- Пошла, пошла, старая грешница, - закричал на нее Меньшиков, грозя арапником.
Потом, видя, что я с удивлением смотрю на всю эту сцену, он мне объяснил.
- Это, видите ли, зверинец. Для статей держу этих дармоедов… Вдохновляют меня. Тут они не все… Некоторых гулять я отпустил. Здесь вы видите "Мужичка из деревни", "Раскаявшегося рабочего", "Осведомленное лицо с Кавказа" и "Даму из общества".
- Она в самом деле из общества? - спросил я, поглядывая на ее толстое накрашенное лицо.
- Да, я ее взял из общества спасения от разврата падших женщин. Дом она какой-то на Лиговке содержала. А это вот - "Мужичок из деревни". Пьяница, каналья, и, как напьется, колотит "Даму из общества".
- А "Осведомленное лицо с Кавказа"?
- У Макаева шашлык жарил. Я его к себе сманил. Правильный парень. Тараска! Что нужно жидам делать?
- Резать! - завизжало "Осведомленное лицо".
- Видите!.. Ты куда, мерзавец! Отдай им бумажник!
Он хватил арапником по руке "Раскаявшегося рабочего" и, отняв у него появившийся откуда-то мой бумажник, возвратил его мне.
- Вы с ним поосторожнее. Что ни увидит, негодяй, все сопрет. Часы целы ли?
"Дама из общества" тайком ущипнула меня за руку, а "Осведомленное лицо с Кавказа", заметив это, скрипнуло зубами и положило руку на рукоять кинжала.
- Пойдемте! - сказал я.
Меньшиков подмигнул мне и сказал:
- Роман тут у них… Но "Дама", кажется, флиртирует, кроме того, с "Мужиком из деревни". Впрочем, пойдемте. Воздух у них тут… действительно!
Мы вышли.
Я стал прощаться.
Провожая меня, Меньшиков лукаво подмигнул и сказал:
- А ведь давеча соврали-то, а? Хе-хе… Бомбочки-то ведь бросаете? Ну, сознайтесь!
Боясь сознаться, я поспешно вышел.