- Это мне самому любопытно узнать, diletto amico mio. Однако ж здесь сыро - и мне хочется сказать пани Ласской, что она танцует, как ангел, если ангелы танцуют. До свидания.
Несколько минут стоял Колонтай неподвижен от гнева и огорчения - и мстительные замыслы вращались в голове его. Наконец он пришел в себя - и тихо возвратился к дому.
Не предчувствуя грозы, готовой разразиться над его головою, князь Серебряный, строя воздушные замки, полон надеждою и любовию, поглядывал на большие стенные часы, которые, будто краковская ратуша, стояли в углу, разукрашены фольгою и резьбою. Душа его прильнула к самой стрелке, и всякий раз, когда раздавался звон четвертей, - высоко билось сердце наблюдателя. Уже была половина десятого, но чем ближе подходила медленно переступающая стрелка к желанной мете, тем сильнее теснился страх в грудь его, - то хотелось ему отдалить роковую минуту, то видеть ее далеко за собою. В это время он заметил Льва Колонтая подле Варвары в жарком объяснении. Казалось, он укорял ее, она уговаривала его с нежностию - сомнения снова проникли в сердце князя и умножили тоску ожидания. Сложа накрест руки и грозно бросая взоры то на Колонтая, то на часы, - стоял он, будто прикован к одному месту.
- Пан Яромир так пристально смотрит на часовую доску, как будто хочет на ней прочесть судьбу свою, - сказала ему пани Ласская мимоходом.
Князь вздохнул.
- Пани Элеонора угадала, - отвечал он, - время и женщины для меня непонятные письмена.
- Говорят, что время разгадывает нас, а я разгадаю пану время: оно - крылатый червяк, который то ползет, то летит летом. Кто хочет поймать его - тот не верь будущему часу!
- Этот урок для меня напрасен, - отвечал князь Серебряный и, видя, что пани Ласская успела посадить с собою за карты Льва Колонтая, как тот ни отговаривался, - очень доволен ускользнул из залы, блистающей огнями, где тщеславие и остроумие, красота и любезность спорили о победе.
Стрелка всходила на десять.
Пробравшись до старой башни, князь долго ходил взад и вперед, волнуем нетерпением и опасениями. Трудно было решить, для какого употребления выстроена была в том месте башня. В старину не помещали в садах развалин замков, никогда не существовавших, не оклеивали мохом пещер, сбитых из сосновых досок и убранных устричными раковинами на гвоздях; а замок, казалось, не был никогда назначаем выдерживать осаду, - и примыкающие к ней садовые стенки были очень невысоки и надстроены частоколом. Как бы то ни было, только верх древней этой башни занят был теперь голубятнею, - а железная дверь, ведущая вниз ее, стояла настежь, - по всему видно было, что там уже издавна никто не жил. Заглохшие дорожки, мрачно и однообразно обсаженные липами и дубами, тянулись в обе стороны.
Скоро послышался князю топот коней за стеною. "Это мой Зеленский", - подумал князь, не смея, однако ж, подать ему голоса.
Через пять минут быстрые шаги кого-то привлекли его внимание, - он слушал не переводя дух, - видеть было невозможно.
- Здесь ли? - прошептал робкий голос, и рука Серебряного встретила трепещущую руку Варвары. - Поспешим, - сказала она, - земля горит под моею стопою - Колонтай так страшно следил меня взорами… спаси меня от плену - от собственного сердца!
- Одно слово, Варвара, прежде чем пустимся на жизнь и смерть; слово надежды, если Бог нас вынесет, слово отрады, если моя доля - пасть: скажи, любишь ли? можешь ли ты любить меня?
- Как брата, князь! Не могу обещать более. Сердце не вольно в выборе - оно любило Льва Колонтая!
Князь Серебряный от этих слов оцепенел, как будто наступил на змею.
- Скорее, скорее, - говорил им Зеленский, сбивая замок, - двери заперты изнутри!
- Мы погибли! - вскричала Варвара, сплеснув руками, - этого никогда не бывало… Боже мой, я вижу свет!
- Теперь мне красна смерть, - сказал князь, обнажая саблю.
Зеленский напрасно рубил частокол, взобравшись на стену: жерди были крепки, темнота и торопливость мешали ему.
Крики приблизились - кровавый отблеск озарил башню - Лев Колонтай задыхался от бешенства.
- Стой, стой! - восклицал он. - Ты не уйдешь, робкий злодей, от моего мщения - я и в аду найду тебя!
- Ступай туда искать себе подобных! - отвечал, вспыхнув, князь, встречая саблею саблю.
Бледная, как мрамор, упала между ними Варвара бесчувственно, но, не внимая ничему, кроме своей ярости, они еще злобней схватились над телом ее в битву. Колонтай нападал с запальчивостию, оглашая воздух проклятиями неверной и угрозами обольстителю. Князь рубился молча от злобы - и уже кровь текла из ран обоих на несчастную виновницу их гнева.
Картина была ужасна. Колонтай махал саблей и пламенником, в левой руке его пылающем; голуби, пробужденные шумом и светом, хлопая крыльями, вились около и, натыкаясь на острия, падали, трепещась, на землю. Робкая толпа, озаренная зеленоватым огнем факелов, и, наконец, женщина, распростертая у ног сражающихся, побелевшая от холода смерти, - все наводило трепет на сердце. Появление устрашенного отца было уже поздно для отвращения кровопролития - Лев с разрубленной головою упал к ногам его!!
- Спасайся, - вскричал князь Серебряный Зеленскому, который невольно был только зрителем битвы, притаясь за частоколом, - и во что бы то ни стало уведомь обо всем Агарева. Пусть он не думает обо мне, пусть он заботится только об отражении набега - вот последняя воля моя - спеши!
- Это он, это он! - произнес Зеленский, когда толпа гостей окружила князя, и скрылся из виду.
Опершись на саблю, вперив неподвижные очи на соперника и любезную, простертых у стоп его, - на два предмета его ненависти и привязанности, теперь для него уже не существующих, поражен безнадежностию в ту минуту, когда, казалось, он хватал за крыло счастие, - князь не замечал, что новое лицо - высокий, сурового вида мужчина вглядывался в него пристально.
- Я не ошибаюсь, - сказал он наконец, - этот удалец - князь Серебряный, тот самый, с которым я был знаком в Москве, с которым дрался под Москвой и который третьего дня сделал набег в наши границы от Опочки!
- Стрелецкий голова?.. - вскричали многие голоса, - повесить его как разбойника, как лазутчика!
Князь медленно, но гордо поднял очи, с усмешкой презрения окинул ими собрание и снова впал в задумчивость. Какая угроза, какая беда могла увеличить его злополучие!
Но если зловещий голос лисовчика не произвел никакого впечатления на князя, зато он пробудил всю злобу отчаянного отца, который напрасно старался привести в чувство любимого сына. Горесть его превратилась в ярость и потоком проклятий излилась из сердца.
- Схватите его, скуйте его, бросьте этого самозванца в сарай сырой, в самый душный погреб, чтоб оттуда был один шаг до ада, - кричал он неистово. - Злодей русской породы, - тебе мало было грабить в границах польских, в моих деревнях, губить и похищать во мраке ночи - нет, ты дерзнул еще вкрасться в дом мой, насмеяться над гостеприимством и, наконец, убийством сына заплатить за хлеб-соль хозяина. Бедный мой Лев, единственная моя утеха… кому теперь передам я имя Колонтаев!
Старик сплеснул руками над головой, и рыдания прервали речи его. Но скоро любовь родительская зажгла в нем опять воспоминание обиды и жажду мести за кровь…
- Но если на старости лет мне придется лечь в гроб сиротою, - воскликнул он, - ты, Серебряный, ты, убийца моего сердца, моего имени и племени, ты бесчестною смертью умрешь на могиле, в которой схоронят все мои надежды; ты будешь первым памятником моей любви к сыну… Тогда!.. нет, всегда - жив он или мертв - ты все-таки не избегнешь погибели; в этом клянусь моей честью и отчизною! Ничто, никто не спасет тебя - я не возьму бочки золота за твой выкуп… Ты падешь на жертву моей мести, на страх всем врагам моим. Сорвите с него польскую одежду, - примолвил он, сверкая взорами, - которую он позорит, и киньте злодея в эту башню. Шесть человек часовых мне жизнию отвечают за его тело - а душу его я с наслаждением вырву завтра!
Во всяком состоянии есть низкие люди, готовые в радости сердца исполнить самые бесчеловечнейшие, самые бесчестнейшие приказания торжествующей силы, отравляя насмешками побежденное несчастие. Многие из шляхтичей надворных кинулись обрывать и вязать окруженного князя, и хотя благородные поляки с негодованием смотрели на это, но они знали, что противоречия только раздражили бы Колонтая, - и молчали. Сопротивление со стороны князя было бы безрассудно - он не произнес ни звука, не сделал ни одного движения в защиту свою - он только бросил презрительный взор на хозяина. Наглые челядинцы грубо втолкнули его в темный погреб и со смехом захлопнули двери.