- Эй, человек! - развязно закричал Кострыгин, а к Виталину тотчас наклонились головы и послышались голоса.
- Я все время желал вам счастья! Дайте с выигрыша!
- На вашем банке шестьсот рублей проиграл. Дайте хоть двадцать рублей!
- Одолжите пятерочку…
Виталин охотно давал направо и налево.
- Попрошу тридцать рублей… до завтра, - хрипло произнес сухой, как щепка, отставной корнет в выцветшей синей куртке.
Черт вернулся на короткий срок в ад и рассказал о своем деле патрону. Тот сморщил харю.
- Ну, что тут такого? Мало ли игроков, пьяниц, развратников?..
- Тсс!.. - воскликнул черт. - Это особенный! Он талант! Он честный! Он трудолюбивый! Он семьянин! И все к… нам! Ха-ха-ха…
- Ну, он опомнится и хорошо посмеется над тобой - и все! За это аттестата не дадут…
- Дадут! Я знаю… Слушай! - вдруг перебил он себя и поднял кверху морду…
В это время Виталин, как и вчера, сидел перед женой на кровати и между ними на одеяле лежала груда денег.
- Вот опять почти три тысячи! - дрожащим от волнения голосом говорил он. - Теперь мы совсем богаты!
- Господи, даже не верится! - растерянно повторяла Наталья Семеновна, ворошила деньги и радостно, благодарно смотрела на мужа.
- Именно, Господи! - подхватил он: - я прямо верю, в Его помощь! Как подумаешь, голодали и… вдруг!..
- Мы молебен отслужим!..
Чертенок схватился за бока и покатился со смеху. Старый черт ухмыльнулся и пробормотал: - Глупые люди…
- Завтра непременно найдем квартиру и переедем, - сказал Виталин, укладываясь в постель.
Наталья Семеновна уложила под подушку деньги, повернулась к мужу и страстно обняла его.
- Какие мы будем счастливые! - прошептала она.
- Завтра опять поеду. Теперь уже с тысячей! - сказал Виталин, думая о непременном выигрыше, и весело засмеялся. - Люди по сто тысяч выигрывали, Наташа; да!..
XII
Виталины наняли квартиру в четыре комнаты с ванною, изящно меблировали ее и пригласили своих знакомых справить новоселье. В новом хорошо сшитом платье, с брошью, серьгами, кольцами, Наталья Семеновна была неузнаваема. Лицо ее похорошело и помолодело, в движениях явилась плавность и голос звучал самоуверенно твердо.
Виталин остался тем же добродушным товарищем. Перемена положения меньше отражается на мужчинах. Но в его глазах светился теперь какой-то самодовольный огонек.
Евгения Львовна Прошкина, пожилая маленькая женщина с острым носом, злыми глазками и злым языком, приготовилась сказать что-нибудь язвительное; но когда изящная горничная помогла ей снять рыжую тальму и распутать синий вязаный платок, когда она вошла в уютную гостиную и увидела самоуверенно гордую Наталью Семеновну, то произнесла только:
- Ах, душечка!.. - и пылко поцеловала хозяйку.
- Покажите же мне ваше гнездышко, - сказала она, немного оправившись, и Наталья Семеновна повела ее по комнатам.
Огромная угловая комната с четырьмя окнами служила мастерской Виталину.
Он драпировал ее портьерами и коврами, в углу стоял большой манекен, на стене висело рыцарское вооружение, широкая тахта занимала чуть не всю стену, на столиках лежали палитра и краски, в дорогой вазе - пучки кистей…
- Ах! Вот тут можно работать! - воскликнула Прошкина.
- Федя задумал громадное полотно, - сказала Наталья Семеновна и повела гостью в столовую, в спальную с дорогим зеркальным шкафом, потом показала ванную и ввела в светлую кухню…
Прошкина изнемогала от возгласов и, вернувшись с хозяйкой в гостиную, вкрадчивым шепотом спросила:
- Откуда же это? Федор Павлович разбогател?
- Получил наследство, - ответила Наталья Семеновна.
- И много?..
Черные глазки ее впились в лицо Натальи Семеновны, но в это время раздался звонок, и сам Виталин вернулся с своим другом Хлоповым, за которым нарочно ездил.
- О, черт возьми! - послышался его густой бас: - да ты разбогател!
- Как Ротшильд! - смеясь, ответил Виталин, и они вошли в гостиную.
Следом за Хлоповым пришли Чирковы, муж с женою, Прутиков, Хвоин и Веревкины, - все товарищи Виталина, бедные художники, граверы и фотографы.
И в этой необычной для них обстановке в своих грязных сорочках, в стареньких пиджаках, в бедных платьях они казались словно не на месте и слегка стеснялись.
Один добродушный Хлопов гудел без умолку, грохотал раскатистым смехом и чувствовал себя так же свободно, как в бедной комнате, на Ружейной улице.
- А Лизавету прогнали?
- Что вы! - возмутилась Наталья Семеновна.
- То-то! Значит еще не зазнались вконец! Ха-ха-ха!..
- Что же, картину писать будешь? - спросил Веревкин Виталина.
- Да, задумал. Теперь засяду, - улыбаясь ответил Виталин.
- В такой мастерской можно, - со вздохом сказал Чирков…
Наталья Семеновна пригласила всех в столовую.
Ярко светила лампа; белоснежная скатерть была уставлена хрусталем и мельхиором, весело шумел изящный светлый самовар, - и по концам стола сидели радостные Виталины, оба чувствуя полное удовлетворение после пережитых мучительных лишений.
Бедные гости вслух выражали свое удивление и льстили хозяевам.
Это был вечер их торжества…
- Ах, как я была счастлива сегодня, - сказала Наталья Семеновна, обнимая мужа, когда они остались одни.
Он крепко поцеловал ее и весело ответил:
- Да! Погоди, что еще будет дальше…
- Мне даже страшно…
- Сама-то уж зазнаваться стала, - говорила Чиркова, идя с мужем на Петербургскую сторону, - даже противно. Разбогатей я…
- Неоткуда нам, - угрюмо сказал Чирков.
- Не иди так скоро, - уже раздражительно проговорила Чиркова, и дальше всю дорогу они шли молча.
Это были такие же бедняки, как Виталин до своего выигрыша.
Чирков бегал по редакциям журналов, продавал рисунки, виньетки и заставки, раскрашивал фотографии на деревянных дощечках и жил впроголодь, в течение жизни не имея ни разу суммы крупнее двадцати пяти рублей.
Утомленная жена его была раздражительна и криклива, двое детей - бледны и вялы.
Они жили в той же Ружейной улице и, когда пришли в свое тесное, грязное, неуютное жилище, горькое чувство охватило Марью Павловну.
Она, не раздеваясь, села на продавленный диван и заплакала.
Чирков смущенно разделся и угрюмо стал ходить по крошечной комнате, освещенной жестяной лампою…
Веревкин только что продал серию рисунков в альбом японской войны и, заработав кругленькую сумму, был менее других поражен удачею Виталина.
- Повезло парню, - добродушно сказал он, усаживаясь в сани и обнимая жену, - не бросил бы теперь работы!
- Хлопов тоже боится этого, - сказала Веревкина.
- И очень просто!..
Прошкина - раньше граверша, а теперь кассирша у товарища-фотографа - пошла в компании Хлопова, Хвоина и Прутикова и говорила без умолку.
- Вот людям счастье! Жили совсем, совсем нищими, хуже Чирковых и вдруг… я и не знала, что они могут получить наследство.
- А если бы знали…
- Давала бы взаймы! - засмеялся Хлопов.
- Я и так им никогда не отказывала, - ответила Прошкина.
- Надолго ли богатства его, - проговорил Прутиков, - вот если бы мне…
- Ты заработаешь! - и Хвоин с Хлоповым засмеялись. Они знали, что Прутиков уж пять лет пишет картину, за которую с каждым годом набавляет тысячу рублей.
Они проводили Прошкину и веселой беспечной компанией пошли на Васильевский остров, где ютились все, недалеко от Академии.
XIII
Федор Павлович продолжал играть с той же неизменной удачей, и каждый раз подле него сидел его непременный ассистент - маклер. Жизнь Виталиных изменилась. Игра до позднего часа ночи заставляла Федора Павловича и вставать поздно, уже тогда, когда и жена, и Саша давно позавтракали.
Он лениво подымался с постели и шел в халате в столовую, где неохотно ел и рассказывал жене о вчерашней игре и своих впечатлениях.
Потом он шел в мастерскую, мастерскую только по названию. На мольберте стоял нетронутый холст, в вазе торчали пучки чистых кистей, на столиках лежали палитра и краски, - но все это не манило Виталина и, чувствуя в душе пустоту, он звал жену, брал с собою мальчугана и ехал с ними тратить деньги по магазинам или кататься.
На что он только не тратил денег! Ненужные безделки, дорогие игрушки, граммофон, лыжи, велосипед. Один раз, идя по Караванной, Виталин соблазнился и купил обезьяну, которую пришлось потом отослать в Зоологический сад.
Они возвращались только к обеду, а после обеда он спал и, наконец, уезжал в клуб.
Там, уже поднимаясь по лестнице, он оживлялся.
Его почтительно встречали лакеи, с ним радостно здоровались знакомые и незнакомые приятели, а Кострыгин - тот, который его учил, как жить, - не отходил от него и с дружеской фамильярностью поощрял каждую его прихоть.
В клубе Виталин принимал небрежный важный вид, резкий тон с прислугой и в тайнике души наслаждался общим вниманием и лестью.
Наталья Семеновна изменилась тоже.
Давно ли в тесной, холодной квартире они играли с Сашей в то время, как муж наспех, нервно кончал картину, чтобы, едва она просохнет - нести ее на продажу. Давно ли она двадцать пять рублей считала большими деньгами и радовалась, когда купила галоши.
А теперь то время бедности казалось ей уже каким-то гадким сном и, беседуя с Чирковой, она говорила:
- Мы не могли бы жить без ванны!
Чиркова удивленно взглядывала на нее и чуть заметно улыбалась.
Да, деньги меняют людей!
- Словно она поглупела, - говорила потом Чиркова мужу.