Гарпуа был унылый человек, с миросозерцанием мрачным и безнадежным. Никто не помнил; чтобы он похвалил что-нибудь или обрадовался бы чему-нибудь при каких бы то ни было обстоятельствах. Сидя за бутылкой вина в кабачке, он обычно печально рассказывал о разных своих родственниках, умерших мучительно от алкоголизма, и говорил, что вино есть яд губительный для всех вообще, а для него в особенности. Если день был жаркий и ясный, он угрюмо предсказывал грозу и бурю; у красивых девушек предполагал тайные хвори; когда восхищались цветами, утверждал, что его дед умер, нанюхавшись резеды. Он безусловно верил во всеобщую революцию. Господин Дюко с высоты своего непоколебимого благополучия любил заглядывать в мрачную пропасть этого унылого сердца, и теперь, когда Гарпуа проходил мимо дачи, он крикнул ему:
- О-э! Что плохого на свете, господин Гарпуа?
Тот остановился, печально поглядел на море, на цветы, на солнце.
- Все плохо, - сказал он.
- Вам не повезло с уловом?
- Не повезло.
- Заходите выпить стакан вина с бисквитом.
- Между прочим, - сказал Гарпуа, - в Париже от бисквита умерло шестьдесят человек, среди них есть старики, женщины и дети.
- Заходите. Вы расскажите нам все подробно, - и господин Дюко, сказав так, улыбаясь, хитро поглядел на своего приятеля.
- А вот мы сидим и говорим на тему о браке, - сказал он, пожимая руку печальному рыболову.
- И что же вы говорите?
- Мы находим, что это превосходное состояние.
- Да, конечно. Однако, бракоразводные конторы завалены делами.
- Много дураков, которые женятся не по любви.
- Дураков, вообще, много.
Прелестная Сюзо снова выпорхнула из комнаты.
- Ты женился на мне по любви, одуванчик? - спросила она, заняв свою любимую позицию на мягких, как подушки, коленях своего возлюбленного.
- А ты, моя ласточка?
Уста любящих слились в столь страстном поцелуе, что рыжеусый господин покраснел и в волнении заерзал в кресле. Гарпуа между тем преспокойно вынимал из кармана газету.
- Так что же плохого на свете? - спросил Дюко, не спуская глав с груди своей прелестницы.
- Есть скверные сообщения:
- Не началась ли мировая революция? - воскликнул Дюко против воли испуганно.
- Гораздо хуже, - ответил печально Гарпуа.
- В чем же дело?
- Вы заметили, что в последнее время стало холоднее, чем было обычно?
- Мне сейчас тепло! - воскликнул Дюко, за что получил от нежнейшей супруги сладкую, как поцелуй, затрещину…
- Но, вообще, вы заметили, что стало холоднее, чем было всегда в это время года.
- Говоря по правде, - сказал Дюко, делая серьезное лицо, - я это замечал; мой отец рассказывал, что он будучи юношей, купался в декабре и не простужался. Я сам помню, как я однажды в одном белье выскочил из окна.
- Что? - спросила Сюзо.
- То есть, не я, а один мой приятель.
- Ты сказал, что ты. Откуда ты выскочил в одном белье? Не от первой ли своей, жены?
- Зачем же от жены выскакивать в окно?
- Я почем знаю, что вы с нею делали?
- Сюзо!
- Ты постоянно вспоминаешь эту свою жену, можно подумать, что я плохо за тобой хожу….
Неизвестно, куда бы завел этот спор, если бы господин Дюко не обнял со страшной силой пухленький стан своей супруги и не поцеловал ее так, что у рыжего красавца глаза слегка помутились. После такого объятия Сюзо забыла все претензии. Она стала нежно размазывать на лысине капельки выступившей на ней испарины, а господин Гарпуа, развернув газету, сказал грустно и торжественно:
- По сообщению новой обсерватории на Атласских горах солнечная энергия все уменьшается и уменьшается. За последние недели это уменьшение приняло катастрофический характер… Мы не замечаем этого только благодаря накопленному землей теплу, но если будет так продолжаться, а пока это так продолжается, через пятнадцать лет солнце совсем погаснет… Но уже лет через пять земля покроется толстым слоем льда. У. нас будет температура междупланетного пространства.
- Какая же это температура? - спросил Дюко неуверенным тоном.
- Двести двенадцать градусов ниже нуля.
Все умолкли. Хорошенькие кошачьи глазки Сюзо, а за нею и глаза всех с ужасом уставились на заходящее солнце. Красное и в самом деле какое-то холодное, заходило оно за такое же холодное стальное море и никого не грело косыми щупальцами. На мгновенье ясно представилось, как весь этот прекрасный, цветущий мир, оледеневший и молчаливый, кружится в темном пространстве, среди ослепительных, но никого не радующих звезд. Сюзо как-то невольно сползла. с колен своего житейского спутника, который, побледнев, как смерть, перевел глаза с солнца на страшную газету.
- Значит, всему миру?.. - спросил он.
- Предстоит смерть, - ответил Гарпуа.
Глава 7
Затрудненное уличное движение
Пред огромным, оклеенным плакатами и. рекламами зданием газеты "Matin" стояла такая огромная толпа народа, которая не собиралась в Париже, с самого того великого дня, когда черные орлы, покружившись над берегами Сены, повернули вдруг к широкому Рейну и с крыльями, опаленными алым пожаром, разлетелись по миру. Толпа была пестра и шумна, какою всегда, была парижская толпа, автомобили с трудом, разделяли живую стену, а трамвай, с охрипшим звонком, тщетно обращал на себя чье-либо внимание. Все смотрели на синее небо, на то самбе его место, где сиял ослепительный огромный шар - солнце, время от времени закрываемое легкими июльскими облаками.
- Оно светит на всю сотню процентов, - говорит какой-то человек с хризантемой в петличке. - Уф! Даже жарко.
- Это обманчивая жара, сударь, - возразил ему синеблузый слесарь, - эта жара идет из. земли, входит к нам в пятки и оттуда бьет в голову.
- Говорят, что после зимы не будет уже ни весны, ни лета, - пробормотал торговец штопорами, - правда, зимою лучше пьется…
- Лучше пьется, - возмутилась торговка веерами, - куда денусь я с моим товаром, если не будет настоящей жары? Ведь иная дура, да простит мне святая дева эту брань, до тех пор не купит веера, пока не захлебнется в собственном поту.
- Если не будет весны, - грустно заметила сероглазая девушка, - не будет и любви.
- Будут влюбляться зимою, только и всего.
- Усач, угости шоколадом!
- Вы понимаете, - объяснил некий степенный человек в котелке и в очках, - когда речь шла о гибели отдельной страны, например Германии или России, то для жителей этих стран оставалось утешение, что другие государства, например Франция или Англия, еще существуют.
- Слабое утешение, - заметил кто-то, видимо, из эмигрантов.
- Нет, не слабое, ибо человек этот мог все-таки жить в других странах среди так называемых себеподобных. Но представьте себе всю землю, покрывающуюся слоем льда… Сегодня замерзла Скандинавия, завтра Англия и Дания, там мы и т. д. Бежать некуда…
- На Марс! - воскликнула поспешная в мыслях дама.
- Марс согревается тем же солнцем, сударыня, - возразил благородного вида оратор, - нет, выхода не будет никакого.
- Только успевай писать завещания, - пошутил кто-то.
- Кому завещать?
- Да, в самом деле. Я и не подумал.
Двери пестрого здания открылись, и вереница мальчишек с серыми листками в руках ринулась в людское море.
- Солнце за два дня потеряло еще три процента, - кричали они. - Конференция астрономов всего мира в Нью-Йорке. Польша угрожает войной России.
Словно услыхав о себе такие громкие выкрики, солнце выступило из-за тучи и горячими лучами облило стены домов, деревья, лица и плечи людей.
- Еще три процента, - кричали в толпе, - этак мы замерзнем через два месяца.
В большой утренней газете появилась статья, где доказывалось, что падение температуры солнца должно скоро прекратиться и что состоятельные люди должны немедленно направляться на юг, где охлаждение будет менее чувствительно и наступит не так скоро. Тут же прилагались списки гостиниц в Алжире, Тунисе и Каире, а также расписание поездов и пароходов. Говорили, что семьсот богатых семейств уже покинули среднюю полосу и устремились на тропики. Рекомендовалось также селиться поблизости от вулканов. Замечалось, вообще говоря, странное явление. Никто не додумывал до конца гигантскую, грозящую миру катастрофу. Одним она представлялась в виде длительной и суровой зимы, вследствие чего в моду сразу вошли меха и лучшие портные стали соперничать друг с другом, изобретая фасоны дамских шуб, другие больше беспокоились относительно темноты и закупали свечи, третьи, наконец, полагали, что бедствие коснется только низших слоев населения. Солнце стало единственной темой разговоров. О нем говорили дети, старики, журналисты, художники, любовники, апаши. В Америке, приступили к постройке колоссальной электрической печки, долженствующей отоплять несколько штатов и приводимой в действие энергией Ниагарского водопада. Один издатель нажил целое состояние, выпустив дешевым изданием поэму Байрона "Тьма".
Однако солнце продолжало греть с такой силой, что один толстый зеленщик, идя из пивной, умер от солнечного удара, и ему были устроены торжественные похороны.
Все же, по сообщению обсерватории на Атласских горах, солнце потеряло еще два процента своей энергии.