На улице ясно и холодно, настоящая зима. Утром казалось, что вот-вот пойдет снег, но сейчас небо все в звездах и мороз пощипывает щеки. Я отмечаю это, но иду пешком, не дожидаясь автобуса, потому что слишком холодно стоять на месте. Однако через какую-нибудь минуту я уже слышу урчание автобуса, взбирающегося в гору следом за мной, и пускаюсь бегом. На остановке я нагоняю автобус и беру билет в город за три пенни. Наверху пусто. Сажусь на заднее сиденье и погружаюсь в созерцание голых и полуголых девиц в журнале, который дал мне Уилли Ломес перед праздником. Называется он "Cherie". Это французское издание с девицей на обложке. На девице пояс с резинками, черные нейлоновые чулки - ничего больше, если не считать взгляда, этого самого… Ну, вы понимаете. "Журнальчик - первый сорт", - сказал Уилли, и точно. Уж кто-кто, а эти французы мастера на такие штуки. Все в тебе растопляется, когда смотришь на этих девчонок. Есть птички, которые сняты в одном белье или в прозрачных нейлоновых рубашонках и прикрыты, ровно настолько, чтобы раздразнить воображение, а на других и воображения тратить не надо. Там есть и текст, и я начинаю жалеть, что в школе не уделял должного внимания французскому, потому что если текст связан с картинками, он, должно быть, силен. Глядя на них, я в трехтысячный раз пытаюсь представить себе это и прихожу к выводу, что с такими девочками ничего у меня не получится - стоит такой подойти ко мне, и я мигом дам заднего пару.
Но вот что любопытно: об Ингрид я никогда так не думаю. И не потому, что она уродка, - девчонка она хорошенькая, самая хорошенькая из всех, кого я знаю. Просто думаю я о ней, как о чем-то очень чистом, святом и нежном, и мне кажется, что коснуться ее щеки куда приятнее, чем все то, что могут дать мне другие девчонки.
Стоит мне подумать об Ингрид, как я забываю обо всем на свете, и, конечно, я проехал свою остановку и теперь иду пешком.
По мере того как я продвигаюсь вперед по Иллингуорс-стрит, настроение у меня становится все лучше и лучше. На мне хороший костюм, свежее белье, я подстрижен, причесан, и звук моих шагов почему-то преисполняет меня уверенности в себе. Я знаю, что на танцах сейчас, наверно, перерыв, поэтому захожу в "Баранью голову" - кабачок, расположенный чуть дальше по той же улице, - пропустить для бодрости пивка и взглянуть, нет ли там ребят. В зале полным-полно народу, чувствуется, что на танцах перерыв; за баром, в курилке, топчутся оркестранты в стильных бежевых куртках и коричневых галстуках бабочкой. Получаю свою кружку пива, оглядываюсь и кого, вы думаете, вижу? Уилли Ломеса, который машет мне из-за столика в углу. Подхожу, парень, что с ним (зовут его Гарри, а фамилии не помню), пододвигается, и я сажусь. Оба они без пальто, и я спрашиваю, были ли они на танцах.
Они кивают, а Уилли говорит:
- Народу - пропасть. Все ноги оттоптали.
Вид у него тем не менее веселый. Впрочем, он всегда кажется веселым - наверно, потому, что у него такое лицо. А лицо у него длинное и бледное, как у клоуна; черные, будто вороново крыло, волосы гладко зачесаны назад и блестят, как хорошо начищенные ботинки. Он поднимает ногу и показывает порванный отворот брючины.
- Выставил ногу во время быстрого фокса, - говорит он. - Не успел опомниться - р-раз, какая-то девка зацепилась каблуком за мою брючину. Чуть не полетел вверх тормашками.
- Есть стоящие девчонки? - спрашиваю.
- Обычный сброд, - отвечает Гарри. Но это вовсе не то, что меня интересует. Впрочем, едва ли они знают Ингрид.
- А ничего у них певичка, - говорит Уилли.
- Да разве это птица твоего полета, Уилли? - говорит Гарри. - С такой на одних чулках разоришься.
- Но помечтать-то о ней ведь можно бесплатно или уж тоже нельзя? - говорит Уилли.
- Так или иначе, она замужем, - вставляю я.
- А ты откуда знаешь? - спрашивает Уилли.
- Оттуда, что у нее на пальце обручальное кольцо, дуралей.
- Я иногда думаю, что замужние - это самое милое дело, - говорит Гарри. - Они хоть знают, чего ты хочешь, и обхаживатъ их не надо.
- А мне вовсе не улыбается вечно чувствовать у себя за спиной какого-нибудь тяжеловеса-мужа, - говорит Уилли. - Нет, мне подавайте одиноких девочек. Обучишь этакую маленькую девственницу уму-разуму, она тебе еще и благодарна будет за то, что ты открыл ей радости жизни.
И понес, и понес; Гарри хитро подмигивает мне, а я сижу себе, посмеиваюсь.
- Вся беда в том, - говорит Уилли, отхлебнув из своей кружки, - что все девчонки, которые мне нравятся, либо замужем, либо уже зафрахтованы. Познакомился я с одной в "Трокадеро" на той неделе. Девчонка - пальчики оближешь, и по морде видно - на все пойдет, угости ее только рыбой с жареной картошкой. Провожаю ее до Гринфорда - целых две мили - и только хочу пристроиться с ней в подъезде магазина, чтобы немного ее потискать и уговориться о встрече, а она - что вы думаете, она мне говорит? "Моему жениху это не понравится", - говорит. Ее жениху!.. А я-то, как последний дурак, прошагал туда и обратно четыре мили!
Смешно! Но у меня насчет Уилли своя теория. Я считаю, что в конце концов он женится на какой-нибудь шлюхе шести футов ростом, ничем не примечательной, как стена пакгауза. И всю жизнь будет у нее под каблуком.
- M-да, с бабами лучше не связываться, - заявляет Гарри, из чего я заключаю, что и у него не все идет гладко. - Встречался я тут с одной девчонкой. Целый год за ней ухаживал, и мы даже стали подумывать о помолвке. Она только об этом и твердила. "Ну, когда же мы объявим о помолвке, Гарри?" Только и твердила.
- Ну, я об этом никогда не думаю, - говорит Уилли, я же тихонько усмехаюсь, вспоминая свою теорию о девице-гренадере, которая уже где-то поджидает его.
- А вот я не возражал, - говорит Гарри. - Она меня совсем измотала. И я уже готов был сдаться, только бы меня оставили в покое. Но однажды отправляется она на субботу и воскресенье к своим родственникам в Уоррингтон. А потом начинает ездить туда каждое воскресенье и пускает меня под откос ради какого-то там янки.
- Ну, еще бы: мундир и монеты, - говорит Уилли. - Где уж нам с ними тягаться.
- Наймитесь кондукторами на автобус, - говорю я, и у вас будут мундир и монеты. - Сам же думаю, что тоже начну жаловаться на судьбу, если еще посижу здесь. А сейчас все внутри у меня поет при мысли, что я скоро увижу Ингрид.
В кабачке стало тише; озираюсь вокруг - оркестрантов не видно, значит, перерыв кончился и я теряю драгоценное время.
- Да, кстати, Уилли… - Выуживаю "Cherie" и передаю ему, прикрыв рукою шлюху на обложке. - Спасибо.
Уилли с видом заговорщика сует журнал в карман.
- Ну как, понравилось, Вик?
- Ничего! Есть тут пара девчонок, с которыми я бы не прочь познакомиться поближе.
- Еще бы, - говорит Уилли. - Я не я, если на будущий год не смотаюсь в Париж. Ну его к черту, наш Блекпул. Вот увидите.
- Ты что, думаешь, они там разгуливают по улицам голышом? - говорит Гарри.
- Конечно нет, - говорит Уилли. Потом перегибается через стол и, понизив голос, добавляет: - Но вот что я тебе скажу: там есть девчонки - с виду все в порядке, идет себе в пальто, а как к ней подойдешь, она распахнет пальто, а под ним ничего.
У меня рот растягиваемся в ухмылке, а Гарри изрекает:
- Бред!
- Нет, правда, - говорит Уилли. - Я знаю одного парня, который все время туда ездит, этакий великий путешественник. Так у него было больше девчонок, чем у кошки из меблированных комнат котов. А потом притоны там на каждом углу, государственные. Все в открытую. Заходишь, платишь и выбираешь. Представляете, как было бы здорово, если б парочка таких заведений открылась у нас в Крессли. Не надо было бы бегать за девчонками по танцулькам - пришел и получил, что надо и когда надо.
- Я обеими руками "за", - говорит Гарри, - только в Париж ехать ты, Уилли, опоздал. Там все эти лавочки прикрыли.
- Что? - огрызается Уилли. - А ты откуда знаешь?
- Прочел недавно в одной книжке. Их закрыли сразу после войны.
- Может, и закрыли, - несколько разочарованно говорит Уилли, - а все равно там в два счета можно подцепить себе девочку.
- Смотри, как бы не подцепить такого, от чего не скоро избавишься, - говорит Гарри.
- Иди ты, - говорит Уилли. - На то, брат, существует наука.
- А ты думаешь, уличные девки очень разбираются в науке?
Похоже, что они тут прочно обосновались, и я встаю.
- Ты что, уходишь, Вик? - говорит Уилли. - Выпей еще перед уходом.
Я отказываюсь. Мне не терпится поскорее добраться до танцев и поискать Ингрид. Да и вообще выпивка - это не по моей части. На такого Уилли мог бы работать целый пивоваренный завод, а с меня одной кружки хватает.
- В общем, до скорого, - говорю я; оба отвечают: "До скорого, Вик" - и продолжают свой разговор о парижских шлюхах.
На улице, по дороге к танцульке, я сую в рот кусок мятной жвачки, чтобы приятней пахло. У входа плачу три монеты и спускаюсь в раздевалку скинуть пальто. Какой-то парень, хвативший лишку, распевает в туалете, и служитель то и дело поглядывает в ту сторону, видимо обдумывая, не вышвырнуть ли его за дверь. Я причесываюсь, поправляю галстук и топаю наверх. Открываю тяжелую дверь в зал и словно натыкаюсь на завесу, образованную запахом пота и дешевого одеколона, - завесу такую плотную, что хоть режь ножом. На секунду останавливаюсь. Но потом решаю идти напролом - минуты через две привыкну! - и ныряю в толпу, стараясь не втягивать глубоко воздух.