Приехали мы, когда уже стемнело, наша четверка устала и пригорюнилась, и среди темного леса и высоких гор лишь самый старший и неугомонный из них со страстью выводил: "А белый лебедь на пруду качает павшую звезду…" Мы вытащили свои вещи из груды рюкзаков, лыж и сноубордов и осмотрелись. Прямо над нами висели все те же огромные звезды. Ледник Донгуз-Аруна еще слабо отсвечивал, отражая лучи уходящего на ночь солнца. Все остальное было совершенно неузнаваемо. И если бы не хорошо знакомое моему глазу типовое здание турбазы, я ни за что не поверила бы, что это бессистемно застроенное ларьками, кафешками, маленькими гостиницами и частными домами пространство и есть та самая пустая и просторная Чегетская поляна.
А в самой гостинице оказалось все так же, как когда-то. Тот же огромный камин в холле, те же низенькие прямоугольные столики и кресла, отделенные перегородками, тот же запах коньяка и кофе, тот же кинозал и даже, как казалось, та же самая публика, только постаревшая на десяток лет. Бодрые сорокалетние бородачи из прежних времен в свитерах с высокими воротниками теперь, правда, были уже похожи на дедушек, а смазливые загорелые мордашки прежних девчонок, когда-то изящно державших вытянутыми пальцами "Мальборо" кишиневской фабрики, были теперь ухоженны, намазаны кремом, накрашены и запудрены, но возраст их все равно давал о себе знать.
"Интересно, можно ли все-таки дважды войти в одну реку?" - вот что пришло мне в голову, когда мы открыли дверь в свой номер. Я, конечно, не помнила ни этажа, ни номера, в котором мы жили тогда с Вадимом, но когда взглянула на обстановку, на темный лес за окном и задернула те же самые, как мне показалось, желтые шелковые шторы, мне захотелось плюхнуться на кровать и не двигаться с места, чтобы вот так, почти в состоянии комы, пережить те восемь дней, на которые мы сюда приехали.
Но конечно, это мне не удалось: Сережа был полон энергии и торопился как можно скорее подняться на знаменитый Чегет. Поэтому когда во время завтрака к нам за стол подсел мужчина лет сорока, я даже не очень-то успела его рассмотреть. Правда, и рассматривать было особенно нечего - обычное лицо, вполне равнодушный взгляд на меня, на Сережу, на еду, что подали нам на завтрак. Бросился в глаза его загар, но такой красно-коричневый оттенок кожи был у всех, кто провел на Чегете более пяти дней.
- Михаил, - спокойно представился он нам и стал намазывать хлеб маслом. Я назвала в ответ свое имя, Сережа - свое. Мы выпили кофе с молоком из граненых стаканов, надели ботинки, взяли лыжи и пошли к подъемнику. Очередь была небольшая. Четверка наших вчерашних попутчиков явилась в комбинезонах, но, глядя на помятые лица, было трудно поверить, что они сегодня будут кататься.
Пока Сережа брал билеты, я плотно застегнулась, подняла капюшон.
- Тепло же! - удивился Сережа. - Смотри, какое солнце! И снег подтаивает.
- Это здесь, - ответила я. - Наверху холодный ветер и минусовая температура.
- Откуда ты знаешь?
Я закусила губу:
- Догадываюсь.
- Посмотрим! - Он весело прошел за перегородку и остановился в ожидании кресла. Я надела лыжи и протопала за ним. Две девчонки в комбинезонах - мода на цвета переменилась, и теперь в фаворе были белый и металлик - громко засмеялись о чем-то за моей спиной. Я видела, как Сережа исподтишка бросил взгляд в их сторону.
- Поехали! - сказала я и плюхнулась на подошедшее сиденье.
- Поехали!
Я даже не сомневалась, что стоящие сзади девчонки вполне оценили Сережину ловкость и прекрасную фигуру. Мы стали подниматься, и вот опять передо мной возникла картина, которую я видела, когда была здесь с Вадимом: сначала снежные укатанные дороги между сосновых пролесков, потом бугристые поля, покато скрывающиеся за горизонтом, лыжники, поодиночке и группами выписывающие дуги на снегу, и над всем этим тишина, прерываемая только завываниями ветра. Потом вверху стал виден деревянный помост у последних опор и чуть правее в снегу - круглая стеклянная сакля под невысокой шапочкой крыши. Ненавистное кафе "Ай" оказалось на месте. А дальше уходила ввысь новая очередь подъемника. Макушку же Чегета с этого расстояния даже не было видно. Вокруг кафе по-прежнему стояли скамейки, на которых загорали туристы. Два сарая возле них были до крыш занесены снегом. Рядом курился дымок шашлыков, и девушки демонстрировали на солнце яркие купальники. Солнце и ветер, снег и пот - вот как охарактеризовала бы я теперь Сережин любимый вид спорта.
- Как здорово! Это тебе не Волен! - У него перехватило дыхание от новых впечатлений.
- Ты не боишься?
- Ничуть!
- Тогда поедем на самый верх?
На макушку вел все тот же бугель. Мне даже казалось, что мимо меня проезжают все те же отломанные с прежних времен деревянные палки сидений. Только мне было странно и приятно, что я уже не испытывала перед ними страха. С такой же легкостью, как и другие, я миновала деревянные воротца, обозначенные столбиками, легко попала в лыжню и схватилась за бугель. Оседлать его тоже не составило мне теперь никакого труда.
- Нет, на макушке неинтересно, слишком легко, - сказал мне Сережа, когда мы пару раз скатились оттуда. - Почти как в Москве. Поехали вниз?
- Поехали. Только первый раз - медленно.
И мы нырнули вниз сначала по неширокой снежной тропе, такой, что сверху не было видно, куда она ведет, а потом вырвались на простор. Впрочем, простор был все-таки относительный. На огромном пространстве снег был взметен в сплошные бугры. К ним надо было приспособиться. У Сережи это получилось сразу. Он заскользил по ним красиво и ровно. Я же, конечно, теперь не падала, как раньше, на каждом повороте, но все равно напоминала сама себе медведя, танцующего вприсядку попеременно то с правой, то с левой задней ноги. До "Ая" мы добрались мокрые от напряжения, усталые, но счастливые.
- Вот здесь - хижина Визбора. - Я ткнула палкой в один из сараев, занесенных снегом.
- Откуда ты все знаешь? - Он с уважением посмотрел в указанном направлении, а я опять закусила губы. Вовсе ему ни к чему знать, что я это все уже имела счастье лицезреть.
- Читала. Зайдем в кафе? Выпьем чаю?
- Лучше глинтвейна. За наше путешествие.
- Да.
Я и забыла, что теперь везде подают глинтвейн. С корицей или без корицы, в стеклянных кружечках с ручками, в специальных бокалах или просто в пластмассовых стаканчиках, но теперь каждая фирма и фирмочка, владеющая хоть какой-нибудь невысокой горкой, парой подъемников и домиком для переодевания, больше похожим на гараж, считает своим долгом поить лыжников глинтвейном. Ну что ж! В "Ае" глинтвейн подавали в стаканчиках. Еще там были очень вкусные хичаны с мясом и сметаной, но их я наелась до тошноты в прошлый раз.
- Может, посидишь тут, если устала? - сказал Сережа после того, как мы выпили глинтвейна и чая с лимоном, чтобы восполнить недостаток жидкости. - Я пройдусь разок до самого низа, поднимусь и вернусь за тобой! А ты пока подумаешь, куда нам ехать дальше - опять вниз или еще раз наверх.
- Только не здесь! - сказала я с твердостью, характерной для гранита. - Вниз так вниз, но только вместе! Если наверх - я тоже с тобой. Одного я тебя не отпущу!
- Что я, маленький, что ли? - обиделся он.
- Здесь сидеть не хочу! - заявила я, и мы покатились вниз. В целом довольно успешно, если не считать жуткого по проходимости "горлышка" в долину, называемого из поколения в поколение "трубой". Впрочем, крутые лыжники преодолевали "трубу" с поразительной ловкостью, Сережа последовал за ними, а я сползла точно муха, огибая каждый бугор. Он терпеливо ждал меня, сидя на каменном бордюре внизу, подставив лицо солнцу.
Я с как можно более веселой улыбкой подкатила к нему.
- Молодец! Теперь наверх? - похвалил он меня.
- Угу! - Я решила следовать за ним по пятам, хотя больше всего мне опять хотелось упасть где-нибудь с бутылкой минеральной воды и чтобы меня не трогали.
Второй подъем и спуск прошли так же, как первые, с той лишь разницей, что теперь, в самый полдень, солнце стало жарить в лицо и мы обливались потом.
- Надо раздеваться, - сказала я и стянула с себя свитер. Сережа тоже снял свой и засунул его в наш рюкзак.
В этот день мы еще немножко покатались на самой вершине. Перед нами был открыт весь небесный свод. Верхний край Чегета, заваленный тоннами снега, будто вгрызался в яркую синеву остроконечными каменными резцами. Сбоку же возвышался Эльбрус - две его огромные снежные шапки, казалось, настолько близки, что можно до них дотронуться рукой, однако Приют Одиннадцати чернел на его боку только еле видимой маленькой точкой, а станции подъемников вовсе не были видны.
В следующие два дня мы опять катались вверх-вниз до изнеможения, потом пили чай и глинтвейн в "Ае", и опять вверх-вниз. Молодое Сережино тело требовало нагрузки, я же мечтала об одном - где-нибудь прислониться к нагретой солнцем скале и на время затихнуть, как божья коровка, вылезшая слишком рано по весне на первое тепло. Но пока я не могла себе этого позволить. Еще не хватало, чтобы какая-нибудь алчущая девица легким поворотом лыж отобрала у меня мою любовь. Утром же четвертого дня мышцы мои наполнились неподъемной тяжестью, глаза налились кровяными прожилками, в висках стучало, и я поняла, что не смогу сделать на горе ни шагу.
"Значит, судьбу не обманешь", - подумала я и сказала Сереже:
- Ты иди катайся, если в состоянии, а мне необходим день отдыха. Я должна полежать и попариться в сауне. Иначе мне не выдержать проверки Чегетом. Не беспокойся, я не буду скучать!