- Ты не волнуйся, никто не наехал. Я сделала все сама. Садись! - Она подвинула ему стул.
- Ну, ты, блин, даешь! После той хаты очутиться здесь… - Он в недоумении обвел взглядом стены. Мебель она поделила между близнецами. Из большого гостиного гарнитура она оставила себе два книжных шкафа. Кроме них, в комнате стояли тахта и торшер. А в углу китайская ваза. Парную к ней как-то во время пьяного дебоша расколошматил Фил. Эту Ниночка оставила себе на память.
- А где у тебя телевизор? - спросил Ник, оглядываясь.
- А я оба телевизора отдала близнецам. Мне он не нужен. Орет только, а смотреть нечего. - Тут она покривила душой. Маленький телевизор она как раз собиралась купить. Это она раньше думала, что может прожить без него. А теперь, когда она ничем не могла себя занять, он, может быть, пришелся бы кстати.
Ник держался, как подобает старому другу семьи. Нашел в кухне две рюмки, раскрыл принесенные пакеты, достал хороший французский коньяк, нарезал лимончик, сыр, колбасу, открыл коробку конфет, насыпал орешки.
- Ну, Нинок, дернем!
Они дернули. Сначала по первой, потом по второй…
- Теперь рассказывай!
- Что рассказывать? Нечего. - Но она все-таки рассказала. Как провернула обмен, расселила близняшек, чтобы не конфликтовали, если бы с ней вдруг что-нибудь случилось. О том, как она ходила в милицию, Ниночка умолчала. Сказала, что в принципе хотела бы устроиться на работу куда-нибудь преподавать, но не сейчас, а потом…
- Когда потом?
- Не знаю. Такая апатия, трудно поднять телефонную трубку. Но я хотела тебя разыскать.
- Зачем?
- Насчет джипа Фила. Я бы хотела продать его. Наверное, он еще стоит денег.
- На ловца и зверь бежит. Я нашел покупателя. Затем и приехал. Если ты не будешь на нем ездить, то лучше продать. С каждым месяцем он теряет в цене.
- Давай продадим. Я бы поехала отдыхать.
- Куда?
- Не знаю. - Раньше ей не нравилось на море. Лежишь, ничего не делаешь, только ешь и пьешь. Толстеешь на глазах, несмотря на купание. Что мыс Антиб, что Сочи, что Турция, один черт. Ей хотелось поехать посмотреть лучшие музеи мира. Поговорить в Лондоне на английском. Проехать по Пиккадилли и перейти пешком на Хаф-Мун-стрит. Посмотреть на дом, в котором жил Моэм. В Париже увидеть импрессионистов. Сходить в Оперу. Раньше Фил и мальчишки не хотели об этом и слышать. А теперь, продав джип, она могла бы поехать туда, куда ее больше тянет. Но почему-то не было сил. Уж лучше правда куда-нибудь на пляж, погреться на солнце. Да на пляж и выйдет дешевле.
- Я как раз собрался на неделю в отпуск! Могли бы поехать вместе, - спокойно предложил Ник.
- Я еще не износила той пресловутой пары башмаков, - машинально сказала Ниночка, имея в виду королеву Гертруду, мать Гамлета.
- В натуре?! - не понял Ник. - Да я тебе обувной магазин куплю. Чё, на башмаках теперь будешь экономить?
"Сережа бы понял, - подумала Ниночка. - Но кроме этого, что он может, Сережа?"
- Слишком мало времени прошло для того, чтобы выходить замуж, - пояснила Ниночка.
- А! Ты вот о чем! - Ник успокоился, отодвинулся на спинку стула, выпятил брюшко и почистил ногти. - Делов-то куча. Если это тебя беспокоит, так я с отпуском могу подождать. Год пройдет, и поедем!
- Не знаю, - сказала Нина. - Я не пойму, разве мало у вас с Филом было молоденьких девушек, что ты пришел ко мне с таким предложением?
Ник помолчал и поскреб макушку. Она у него уже стала порядком лысеть.
- Ну, ты меня знаешь, - сказал он. - Я особо не пью, и девки мне не нужны. Раньше думал, что не женюсь никогда. Пока был на войне, невеста нашла другого. Ну так и хрен с ней, с бабами не хотел иметь больше дела. А теперь вот захотелось приходить домой вечером, и чтобы дома была жена и пироги с капустой. И футбол по телевизору. И никаких чужих баб. - Он помолчал. - Ты человек верный, Филом проверенный, без заскоков. Если тебе это катит, то свадьбу сыграем в Европе. А потом вернемся сюда, купим квартиру, а на кухню самую лучшую плиту! И ты испечешь мне пирог с капустой. Так что решай.
- Ну, не знаю, - сказала она. - Дай мне время подумать.
И вот опять свили гнездо вороны в старом дворике, и Маргарита Сергеевна сидела у телевизора и вязала, а на балконе опять зацвели петунии. Ниночка разливала на кухне чай, раскладывала варенье.
- Что мальчики? Как живут? Бабушку не вспоминают?
- Живут прекрасно. Сдали летнюю сессию. Перешли на второй курс.
- Отлично. А ты?
- Я выхожу замуж. За Ника.
Маргарита Сергеевна охнула и уронила вязанье.
- Ниночка! Ты с ним себя погубишь! Опять такой же вариант! Ну подумай, он придет с работы, о чем ты будешь с ним говорить? О Достоевском?
- Он будет молчать. Есть пироги с капустой и смотреть телевизор.
- А что он будет смотреть? Сокровища музеев мира? Опять убийства, драки, крики, визг тормозов! Все тоже, что ты не могла выносить с Филом.
- Он будет смотреть футбол.
- Нина! Подумай! - Маргарита Сергеевна так разволновалась, что даже встала из-за стола. - Ты опять наступаешь на те же грабли! Тебе надо самой устроиться на работу и самой решать свою судьбу! Иначе как-нибудь случайно ты утопишь и этого! Сколько же можно полагаться на мужиков?
- Успокойся, мамочка, - сказала Нина как о деле решенном. - Ты права. У каждого человека должен быть собственный путь. Но у меня своей дороги никогда не было. Сначала мной руководила ты, а потом она влилась в дорогу мужа и детей. Правда, совсем недавно я по наивности думала, что, разделив наши пути, я еще смогу встать на свой собственный. Но силы оказались не те. Дорога куда-то исчезла, я оказалась в непроходимых зарослях, в тупике. Зато теперь я знаю наверняка, что дорогу надо выбирать смолоду и следовать ей неукоснительно.
- Ты так думаешь, потому что привыкла, что кто-нибудь дает тебе деньги на жизнь. - Маргарита Сергеевна была сурова. Всегда она была уверена, что не бытие определяет сознание, а наоборот. - Конечно, трудно зарабатывать самой, но надо разобраться в том, чего ты хочешь! Быть в вечной зависимости, но при деньгах или быть бедной, но свободной. По-другому при нашей жизни у тебя уже не получится.
- Разобраться? Ты права, мамочка, надо было уже давно разобраться. А теперь уже поздно. Разве ты не поняла, что меня вообще больше нет?
- Как это нет? - Маргарита Сергеевна в возмущении сдвинула на лоб очки. - Вот же ты стоишь и держишь какие-то бумажки в руках.
- Это не бумажки, мама. Это билеты.
- Билеты? Куда?
- В свадебное путешествие, мама. В Малайзию. Говорят, пляжи там изумительные.
2002 г.
ДОРОГА ДОМОЙ
Накануне лил дождь, я весь день правил статью, а жена между делами читала Толстого. Из окна за палисадником была видна деревенская дорога. На ней не было ни души, и только пестрые лилии вдоль нашей ограды гордо держали под дождем свои оранжевые чаши с загнутыми лепестками. День прошел, будто отлетел грустный ангел.
А сегодня с утра небосвод осветился солнцем, зажужжали мухи, запели птицы, мы собрались и по непросохшей дороге пошли пешком на деревенское кладбище. Жена сказала, что нынче день поминовения, я же в религиозных праздниках не разбирался и доверился ей. Там, на кладбище, лежали ее родители, двоюродный брат и еще много родственников.
Мы взяли с собой пироги, два яйца, привезенную из города исландскую сельдь, нарезанную кусочками, кофе в термосе, зелень, сложили все в корзину, накрыли салфеткой, положили полотенце, чтобы постелить на стол, и неспешно отправились помянуть всех наших близких, радуясь хорошему дню.
В душе нашей не было траура, и жена шла рядом со мной в светлом платье, а голову, не столько по обычаю, сколько от мух, покрыла шелковым светло-лиловым платком, который удивительно шел к ее зеленым глазам и нравился мне еще и потому, что я сам выбрал его в подарок к ее дню рождения.
Вместе с нами и все живое после продолжительного нудного дождя выползло погреться на солнышке. По дороге я увидел пяток скользких желто-коричневых маслят - их липкие шляпки были слегка припорошены еловыми иголками - и наклонился было их поднять, но тут чья-то пестрая корова, по какой-то причине не попавшая утром в стадо и поэтому одиноко пасшаяся в ближайших кустах, посмотрела на мои грибы завистливо-укоряющим взглядом и промычала протяжно: "Не меша-а-ай, конку-ре-е-ент, отой-ди-и-и!" Мы засмеялись и пошли дальше, а корова в секунду слизнула грибы шершавым языком.
Дорога на кладбище повернула на взгорок, и теперь мы шли по достаточно широкой, но разбитой тропе. Между колеями проглядывала трава, а вокруг нас источали на солнце одуряющий аромат влажные после дождя белые зонтичные цветы, обычные для пахучих лугов русского Севера. Заросли голубых колокольчиков и лилового иван-чая по обочинам дороги, заливаясь, звенели, задавая тон в общем радостном хоре живой природы.
На кладбище не было никого, кроме нас. Под лиственницами и березами царили тень и покой. Мы помянули всех лежащих на этом погосте, близких и не очень близких нам, с несмелой улыбкой покаялись, вспомнив детские свои прегрешения. Жена, как водится, немного всплакнула, а я подумал, что вечером нужно еще разок позвонить матери. С умиротворением в душе, легко вздыхая, мы вытряхнули остатки еды птицам и стали спускаться обратно. Но наша дорога уже не была пустынна. На выходе с кладбища, снаружи, у ограды, суетились, доставая из большой сумки инструменты и тихо переговариваясь, незнакомые мне мужчины. Доски и лопаты стояли, прислоненные к изгороди.