- Кому-то это помогает, - пожал плечами Михаил Леонидович. - И третий способ - добровольно сесть в тюрьму: всякие коммуны, колонии… Понятно?
- Понятно.
- Что предлагаем мы. Я когда-то разрабатывал психотропное оружие, потом не стало денег, наш проект развалился, но мы занимались рецепторами. Так вот, сейчас есть блокаторы рецепторов - небезызвестный налтрексон, но его надо принимать каждый день. Потом, он не закрывает рецептор полностью, так что желание все равно остается, а при употреблении повышенных доз героина весьма вероятна смерть от передозировки. Мы же вводим полипептид, или нейропептид, подобранный к рецептору, как это называется в биологии, комплементарным способом, как ключ к замку. Мы заряжаем его электромагнитным полем (при этом создается трансперсональное сознание, похожее на действие ЛСД, Би-Зет и других галлюциногенов) и блокируем им все опийные рецепторы мозга; ставим его, как пломбу на больной зуб, заклеиваем рецептор. После этого, как всякие органы, которые долго не выполняют своей функции, рецепторы отмирают, становятся гладкими, и пептид с них слетает. Затем, постепенно начинает вырабатываться эндорфин, который требует новых рецепторов, и они регенерируются, но уже не-наркоманские, а здоровые. Можно, конечно, опять начать, но это будет новая наркомания на новой базовой основе. Прежняя наркомания излечена.
- И… Когда же выделится эндорфин?.. - с трепетом спросил я.
- Эндорфин образуется очень медленно, но не более стажа наркомании.
"Пять лет!" - пронеслось в моей голове.
- А как же… жить?.. Без… удовольствий…
- Да кто вам сказал, что только эндорфин отвечает за удовольствия! - усмехнулся Зобин. - Эту функцию берут на себя другие структуры. Мозг всегда найдет решение, он никогда не зависает, как, скажем, компьютер.
- А нельзя ли как-нибудь ускорить… процесс выработки эндорфина?
Зобин развел руками.
- Если бы можно было - это была бы Нобелевская премия. Мы чего только ни делали… В морскую свинку столько молочной кислоты закачивали… Нет. Ничего не получается!
"Пять лет. Пять лет", - напряженно думал я.
- И все это время ничего нельзя?.. - спросил я.
- Да. Если вы употребите какой-нибудь опиат, у вас не будет рецептора, чтобы его воспринять, и он пойдет на дыхательный центр. В результате - смерть от остановки дыхания.
- Так у вас что, умирают?..
- Умирают, - просто ответил Зобин. - Вот недавно двое… Милиция сюда приезжала. Я ничего не скрываю: у нас самый жестокий метод, сжигаются все мосты. Поэтому я не знаю, подходит ли это вам. Впрочем, зачем вам эти рецепторы? Они нужны или для эндорфина, или для героина. Эндорфина у вас нет. Сами по себе рецепторы ни к чему - это так же, как если в наличии только мужчина или только женщина, ребенка не получится. Но все остальное вам можно! Наркоз - любой. Любые другие наркотики. Алкоголь.
- А если я попаду без сознания с травмой, и мне вколят…
- Откачают, - убежденно сказал Зобин. - В реанимации сперва восстановят вам дыхание, а потом уже будут разбираться.
- А если я случайно приму героин?.. - воскликнул я.
Михаил Леонидович пристально посмотрел мне в глаза.
- Объясните мне, как можно случайно принять героин?..
Я вынужден был согласиться, что никак.
- Но ведь можно и так бросить! Бросают же! А если я брошу просто так, разве это все не восстановится?..
- Восстановится, - сказал Зобин, - но в три раза медленнее, чем после моей процедуры, при условии, что вы ни разу ничего не употребите, и вам будет постоянно хотеться.
Он загнал меня в угол; мне стало страшно.
- Я… еще не готов… Я… подумаю…
- Подумайте. Для процедуры нужно созреть.
- А что бы вы мне посоветовали?..
- А я никому ничего не советую. Наркомания - это ваша проблема. Я вам показал, как обстоят дела, и что я могу сделать. Остальное - ваш выбор.
"Как он отличается от всех наркологов и психиатров! - подумал я. - Они уговаривают: не торчи, бросай, лечись, и так далее. И это совершенно не действует".
Я ушел в ужасе и смятении. "Никогда не позволю ничего такого над собой сделать! Может быть, сейчас вмазаться?" - пронеслось в моих все еще имеющих опиатные рецепторы мозгах.
На следующий день я проснулся и выпил пива. И вдруг понял, что так будет всегда: вечная борьба, срывы, вмазки, ломки, переламывания… И нет никакой возможности это закончить.
Я позвонил директору.
- Почему вы струсили? - спросил он меня. - Я разочарован в вас.
- Но… А сейчас не поздно?
- Завтра вы можете?..
- Я…
- Ну скажи: я выбираю жизнь, - вдруг проникновенно обратился ко мне директор. - Скажи! Скажи: да.
- Да, - почти против воли произнес я, поняв, что именно сейчас сделал свой главный выбор в личной истории.
- Михаил Леонидович ждет вас! Завтра.
На следующий день я обреченно сидел перед Зобиным.
- Вы все-таки решились, - совершенно невозмутимо сказал он.
- Да… Все равно все так и будет происходить в бесконечной борьбе…
- Неравной, - добавил Михаил Леонидович. - Пошли.
Меня ввели в характерную медицинскую комнату и положили на кушетку. Один врач ввел мне в вену нечто из большого шприца, Зобин надел на мою голову какую-то резинку и присоединил электроды. И началось.
Я почувствовал сперва электрические вибрации в голове, внутри головы, потом обнаружил, что не могу пошевелить ничем, и все начало заволакиваться туманом полного отключения от реальности. Две фигуры стояли надо мной; вокруг них приплясывали какие-то линии, круги, потом возник общий непроницаемый фон, поглотивший весь мир и сам принцип построения любого мира. Я словно влетал в бесконечную черную дыру, в которой не было места никакому бытию. Меня будто выбросили во внешнюю тьму. "О, Господи!" - успело подумать то, что осталось от меня, прежде чем моя личность и ego исчезли вообще.
Когда я пришел в себя через миллиарды веков, я обнаружил, что так же лежу на кушетке, а Михаил Леонидович держит ладонь на моем лбу.
- Это - как удясетеренный калипсол! - заявил я, как только смог говорить. - Я его ненавижу! На ЛСД, кстати, непохоже.
- На ЛСД меньше, - согласился Зобин. - Кто-то говорит, что это напоминает особую технику дыхания, кто-то еще что-нибудь…
На следующий день они сделали проверку - встал блок или нет. Для этого меня обклеили электронными датчиками, поставили капельницу, а потом Зобин сказал: "Поехали!", и ввел мне в вену синтетический опиат.
Через несколько секунд у меня остановилось дыхание, и меня парализовало. Анестезиолог держал кислородный аппарат и вдувал мне в легкие кислород. Я находился в ясном сознании и ничего не мог сделать: я не просто задыхался, у меня отсутствовал принцип дыхания как таковой. Через четыре минуты я все же задышал.
- И если я вмажусь, я вот так и умру? - спросил я, поняв, что эти четыре минуты, пожалуй, самое ужасное, что мне довелось испытать в жизни.
- Да, и это будет вашим самым последним воспоминанием.
- Но они восстановятся?.. Рецепторы?..
- Конечно, - просто сказал анестезиолог. - Ну что ж, надеюсь, что вы больше не будете к нам обращаться с аналогичной проблемой!
Мне выдали справку о том, что мне категорически запрещено употребление любых наркотических анальгетиков, и на этом лечение закончилось. Я был излечен, кто бы мог подумать, что наркомания - намного более биологическая проблема, чем психическая? Хотя, конечно, психическая тоже.
С тех пор прошло более восьми месяцев. Я не торчу, и мне действительно совершенно этого не хочется. Было даже несколько эпизодов, когда знакомые предлагали героин, а я смотрел на него с недоумением и непониманием. Как на некий совершенно бесполезный белый порошочек. Я не испытываю депрессии, счастлив и весел. Я забыл, что такое наркотический кайф. Я совершенно не помню, что такое ломка. Кое-кто из друзей и даже врачи иногда говорят мне, что меня обманули, и что в разных больницах делается аналогичная процедура, после нее люди вмазываются и не умирают. Я им объясняю, что в этих больницах не может быть нейропептида, который использует Зобин, поскольку это - военная разработка, и с нее, кажется, еще не снят гриф секретности. Врачи настаивают, я в конце концов даже соглашаюсь: ну, допустим, меня обманули, но я же не торчу?.. И не хочу. Значит, так замечательно обманули. Сам-то я так не думаю: все это подозрительно походит на правду. А когда у меня образуется эндорфин… Не знаю, замечу ли я это полное восстановление своих измученных химическим кайфом мозгов… Впрочем, какая разница?.. Наркомания излечима, и меня от нее вылечили.
И я никогда не забуду: я вышел из клиники после процедуры, шатающийся, еще ничего не понимающий, но уже воскрешенный. Странное чувство сладкого освобождения охватило меня тогда - словно вырвали больной зуб, который все время ныл. Я вдруг увидел настоящую ночь вокруг, снежинки, звезды и горящие вдали фонари, освещающие реальный мир, куда я вернулся после бесконечных путешествий в запредельных фальшиво-сладостных странах. Я посмотрел на это все и почувствовал себя персонажем романа Юкио Мисимы - тем героем, который сжег Золотой Храм.
