Первый забор несложный. Стена Макэвоев упирается в бёрновскую стену. Изгороди у них нет. Просто проверь, есть ли пустое место, куда приземлиться. Кое-кто из нашей компании - я, например, - умеет перелетать через стену "без ног", только опираясь руками, но должно быть где развернуться. Через бёрновский забор. С визгом и гиканьем. Без боевого клича чемпионат не чемпионат. Пусть поймают тех, кто в хвосте. С газона прямо на клумбу, через тропинку, на стену. Опять колючки. Забраться на стену, коснуться рукой изгороди, выпрямиться, спрыгнуть. Внимание, внимание. Забор Мёрфи. Пышные цветущие кусты. Попинать их как следует. Обежать машину. Перед стеной колючая изгородь. Ногой на бампер; прыжок. Прямо на изгородь. Перекат. Наш дом. Обежать машину. Изгороди нет, лезем на стену так. Уже никто не кричит и не сопит. Укололся об изгородь, шея чешется. Ещё две изгороди: большие.
А мистер Маклафлин как раз стриг газоны, а тут мы всей ордой на заборе, его чуть сердечный приступ не хватил.
Вот и забор Хенли. Тут придётся хвататься за колючки. Ноги выпрямить; теперь становится труднее, потому что устаёшь. Прыжок, перекат и бегом из ворот.
Победа.
Я смотрел поверх голов проигравших.
- Как женился впервой - вот так, вот так -
Как женился впервой - вот так, -
Мною любовались тётушка, дядя и четвёрка двоюродных братцев-сестриц. Все сидели на диване, а двум мальчикам места не хватило, они сидели на полу.
- Как женился впервой -
Ох, и поднял же вой -
Я любил петь. Упрашивать меня не приходилось.
- Возвратись, одиночество-о-о -
Мы гостили у дядюшки с тётушкой в Кабре. Я знал, что это Кабра, но точнее адреса не помнил. Первое причастие Синдбада. Двоюродный братишка хотел посмотреть его молитвенник, а Синдбад не разрешил. Я запел громче.
- Я женился опять - вот так, вот так -
Маманя уже приготовилась похлопать. Синдбада ждал подарок к первому причастию. Дядя уже шуровал в кармане. Это очень бросалось в глаза. Дядюшка даже ногу вытянул, чтоб сподручнее было монетки доставать.
Тётя сунула в рукав носовой платок. Рукав заметно топорщился. Сначала обойдём ещё два дома дядюшек-тётушек, а потом - в кино.
- Я женился опять -
Жёнка злее раз в пять -
Возвратись, одиночество-о-о -
Все зааплодировали. Дядя вручил Синдбаду два шиллинга, и мы засобирались.
Умирая, индейцы - краснокожие индейцы, а не индийские, - отправлялись в край счастливой охоты. Убитые викинги входили в чертоги Валгаллы. Мы попадаем в рай - или в ад. В ад - если совершили смертный грех. Даже если идёшь к исповеди, и тут тебя - бац! - грузовик переехал, и в ад. А прежде чем пустить в рай, мурыжат в чистилище какое-то время, ну, скажем, пару миллионов лет, - очищают душу от грехов. Чистилище похоже на ад, но не навечно.
- В чистилище, мальчики, имеется запасный выход.
За каждый простительный грех - миллион лет чистилища, а то и больше, в зависимости от греха. Если уже грешил так раньше и обещал больше не грешить, срок увеличивался. Лгать родителям, браниться, поминать имя Господне всуе - миллион лет чистилища.
- Господи Иисусе.
- Миллион.
- Господи Иисусе.
- Два миллиона.
- Господи Иисусе.
- Три миллиона.
- Господи Иисусе.
А вот воровать в магазинах - больше грех. Журналы воровать грешнее, чем конфеты. Четыре миллиона лет за "Футбол", два миллиона за еженедельник "Лучшие голы". Но если прямо перед смертью хорошенько исповедуешься, чистилище вовсе отменяется: полетишь прямиком в рай.
- Даже если кучу народу поубивал?
- Ну да.
Нечестно.
- Э, для всех правила одни.
Рай считался замечательным местом, но о нём знаний было маловато. Там много обителей.
- Каждому по обители?
- Верно!
- И что, обязательно надо жить одному?
Отец Молони мялся с ответом.
- А маманя имеет право жить в моей обители?
- Мама - имеет право.
Отец Молони каждую первую среду месяца приходил к нам в класс поболтать. Нам он нравился, неплохой был священник. Он жутко хромал, а брат его играл в оркестре.
- И куда тогда денется её обитель?
Отец Молони воздел руки горе, но ухмылялся, непонятно почему.
- В раю, дети, - проговорил он и помолчав, продолжил, - в раю можно обитать где угодно и с кем угодно.
Тут забеспокоился Джеймс О'Киф.
- Отец, а вдруг маманя со мной заселяться не захочет?
Отец Молони зашёлся от хохота, но какого-то несмешного, ненастоящего.
- Тогда ты у неё поселишься, чего проще.
- Нет, если она совсем от меня откажется?
- В раю мамы от детей не отказываются, - заверил отец Молони.
- Ещё как отказываются, - пробурчал Джеймс О'Киф, - если дети - лодыри.
- Ага, ты сам ответил на свой вопрос. В раю не бывает лодырей.
На небесах всегда ясная погода, кругом зелёная трава, и не бывает ночи - сплошной день. Вот, собственно и всё, что я знал о небесах. Ещё там обитал мой дедушка Кларк.
- А ты уверена? - спросил я маму.
- Уверена, - ответила она.
- На сто процентов?
- На сто процентов.
- А вдруг он ещё в чистилище?
- Ни в каком не в чистилище. Он хорошо исповедался, ему в чистилище не нужно.
- Везуха деду?
- Везуха…
Я радовался за деда.
Сестра, которая умерла, тоже наверняка была в раю, Анджела. Она умерла до того, как вышла из маманиного живота, но маманя утверждала, что её успели крестить; в противном случае Анджела поселилась бы в лимбе.
- А точно сначала вода на неё капнула, а потом она умерла? - допытывался я у мамы.
- Точно.
- На сто процентов?
- На сто процентов.
Я задумался, как сестрёнка там одна - часу не прожила, ничего ещё не соображает.
- Дедушка Кларк за ней присматривает, - объяснила маманя.
- Пока ты не прилетишь??
- Да, сынок…
Лимб - это для некрещёных деток и домашних животных. Там красотища, как в раю, только нет присутствия Божия. А вот Иисус заходит иногда, и Богородица навещает. Ну там, должно быть, и кавардак: кошки, псы, младенцы, морские свинки, рыбки аквариумные. Дикие животные никуда не попадают: просто сгнивают и смешиваются с землёй, удобряют. У них нет душ, а у домашних животных есть. Поэтому в раю не бывает зверей, разве что кони, зебры и обезьянки.
Я опять пел. Папаня учил меня новой песне.
- Я спустился к ручью,
Стал на рыбок весёлых смотреть…
Противная какая песня.
- Я спустился к ручью,
А в ручье караулила сме-е-ерть - мой Бог…
У меня не получалось правильно спеть это "смерть"; надо было взлететь голосом, а я не взлетал, а Хэнк Уильямс на пластинке - взлетал.
Следующий куплет мне нравился.
- Взял я, прыгнул в ручей,
И тотчас же ручей пересох…
- Недурно, - похвалил папаня.
Был воскресный день. Папаня скучал. А когда он скучал, то всегда учил меня новым песенкам. Первым делом мы разучили про Брайана О'Линна. Пластинки такой не было, а слова нашлись в книжке "Ирландские уличные баллады". Папаня дирижировал одним пальцем, и мы распевали на два голоса:
- Ночевал наш Брайан с тёщей,
Но была перина тощей.
"Лучше бы я лёг один…
К сте-сте-стенке ляг!" - молвил Брайн О'Линн.
Ну и всё в таком роде, легко и весело. Я пел Брайана О'Линна в школе, но мисс Уоткинс остановила меня, когда Брайан наш пошёл к подружке. Думала, дальше пойдёт какая-нибудь похабщина. Я сказал, ничего подобного, но мисс Уоткинс не поверила.
Последний куплет я исполнил во дворе, в одиннадцать часов, когда у нас была перемена.
- Там не похабно, - честно предупредил я.
- Пой, пой, не суть.
- Ну ладно.
Брайан О'Линн с женой и тестем…
Все загоготали.
- Говорю, не похабно!
- Молчи и пой.
- По мосту шагали вместе,
Мост сломался на двое половин.
"Не пешком, так вплавь", - молвил Брайн О'Линн.
- Ну, куплет тупее некуда, - сказал Кевин.
- А я предупреждал.
Я совсем не считал этот куплет тупым.
Тут явился не запылился Хенно и разогнал нас, решив, что намечается драка. Меня он сгрёб за шиворот, заорал, что я зачинщик, что он давно за мною наблюдает, а потом отпустил. Он ещё не был нашим учителем, взял наш класс год спустя, так что совсем меня не знал.
- Следи за собой, сына, - велел он.
- Ты у-хуу-шла-хаа рано у-ху-ху-тром…
Не получалось у меня, не получалось. Я понять не мог, как это Хэнк Уильямс так выворачивает голосом.
Папаня меня двинул.
В плечо. Я пялился на него, думая, как объяснить, что не годится мне эта песня, чересчур трудная. Смешно: я понял, что папаня мне врежет, за несколько секунд до удара - у него переменилось лицо. После он вроде бы раздумал, сдержал себя, но тут я сначала услышал удар, а потом ощутил боль, словно папаня забыл сказать кулаку: "Не бей, кулак, моего сына".
Папаня не убрал иголку с грампластинки.
- Ты сказала: "Мужик, не страшись, на меня положись!"
На тебя положась, положил я, дурак, свою жизнь…
Я потёр плечо через свитер, рубашку и майку: не болело, но как будто росло и обратно сжималось, чем-то переполнялось и сжималось.
Я и не заплакал.
- Валяй пой, - сказал папаня.
Тут он убрал иголку, и мы начали сначала.
- Я спустился к ручью,
Стал на рыбок весёлых смотреть…