История двух утраченных записок
Каменная скамья у стены старой важни в начале сентября была приятно нагрета утренним солнцем. Это сразу чувствовалось сквозь тонкие панталоны из серого коленкора.
Присев на скамью, молодой человек несколько мгновений неподвижно сидел в странной позе: его ноги были как-то неловко сдвинуты вместе, а длинные тощие голени были поставлены немного вкось к длинным тощим ляжкам. Когда надежность опоры передалась в суставы и тепло за день нагретой плитняковой скамьи дошло до его с утра пустого желудка, он вытянул вперед правую ногу и огляделся.
Рынка сегодня не было. Рыжая пятнистая дворняга рыночного смотрителя, зажмурив глаза, лежала на булыжнике под пустой коновязью. Со стороны Сайякяйка шли две барские служанки, в руках у них покачивались корзины с сайками, Немного подальше, под раздвоенным фонарем, на желтеющей кучке конского навоза чирикали воробьи. Оттуда только что отправился дилижанс в Петербург. А почтовой кареты на Хаапсалу еще не было.
Молодой человек надвинул плоскую жесткую шляпу на самые брови, чтобы яркий свет не слепил глаза, и стал критически разглядывать свою руку: несмотря на то что он прилежно ее мыл, сустав среднего пальца был в чернилах, а под ногтями оставались следы мела. Он сунул руку в карман и вытащил свежие газеты.
"Revalsche Wöchentliche Nachrichten" и позднее не была ни поучительным, ни развлекательным чтением, а тем более - в 1824 году. Молодой человек положил утром газеты в карман, чтобы взглянуть, не требуется ли в Петербурге домашний учитель. Правда, теперь это ему уже не было нужно, потому что, с божьей помощью, место у него есть, и на следующей неделе ему надлежит прибыть в город на Неве. А там только и делай, что наставляй бог знает каких барчуков и барышень… Сейчас даже думать об этом не хочется.
Ни одного места домашнего учителя в газете не предлагалось, наоборот, его искали. Вот, здесь можно было прочитать: Молодой человек свое многолетним опытом приобретенное умение на поприще воспитания и обучения хотел бы применить в качестве домашнего учителя. Спросить в таком-то доме на улице Харью…
Он скользнул глазами по объявлениям:
Майер и К доводят до сведения достопочтенной публики, что всегда имеются в продаже хорошие вина Médoc, старое Graves и Haut Souterne в бутылках… А в винной лавке Васво на улице Ратаскаэву имеется отличное вишневое вино, и у Ризенкампфа только что получены исключительно вкусные маринованные миноги и угри.
Рот его наполнился слюной, и он стал быстро читать дальше:
Губернский ветеринарный врач Байерсдорф под заклад англизирует и холостит лошадей, начиная с 1-го сентября… Несомненно, и ремесло лошадиного доктора - дело не плохое, хоть и приходится англизировать под заклад. И своих миног этот Байерсдорф время от времени пробует, а если и не запивает их Medoc'oм, то уж на васвоское вишневое вино копейка у него всегда найдется. Чего об учителе начальных классов элементарной школы за последние три года никак нельзя сказать. А вот Императорская медикохирургическая академия - тут был бы уже совсем другой табак. Да-а… Докторша Борнеман у Татарской слободы продает луковицы махровых нарциссов по две копейки за штуку, и на улице Рютли, против церкви Нигулисте, даются напрокат настоящие пьявки… В самом деле пьявки вошли теперь в моду и у наших докторов, фельдшеров и кровопускателей. Почти так же, как в Англии. Недавно где-то было написано, что в Лондоне, в котором проживают восемьсот тысяч человеческих душ, используется в год целых восемь миллионов пьявок!
Он быстро перевернул страницу, где был напечатан вводимый в действие указ о конфискации контрабанды в пользу государства, и тут ему бросился в глаза указ Правительственного сената о том, что Попов, директор Департамента народного просвещения, по собственному желанию освобожден от занимаемого поста и всемилостивейше назначен… кем же теперь? Начальником личной канцелярии директора Почтового департамента, действительного тайного советника князя Голицына, с сохранением прежнего содержания, то есть шесть тысяч рублей в год, и еще какая-то непонятная надбавка в две тысячи пятьсот рублей в год… Способность проворно считать - один из купеческих талантов, который совсем отсутствовал у молодого человека, но все же он принялся высчитывать. В Петербурге он будет получать шестьсот рублей в год. А господин Попов получает восемь с половиной тысяч. Следовательно, он - в десять… в одиннадцать… в двенадцать… в тринадцать… в четырнадцать раз меньше, чем господин Попов. Ну да. Так это, как говорится, установлено самим господом богом… Он обернулся и взглянул на ратушу. Если бы он сейчас перешел через площадь и стал спиной к стене ратуши, то голова его не доставала бы даже и до половины окна крендельной лавки. А голова господина Попова была бы на высоте десяти сажен, так высоко, что свинцовый водосток с головой змеи, журча, лил бы воду прямо ему за шиворот. Так это, как говорится, установлено самим господом богом… Молодой человек поднял к солнцу худощавое лицо с рыжеватыми бакенбардами и большим чувственным носом и, полузакрыв серые глаза, едва заметно усмехнулся. Сразу же на переносице появилась глубокая складка. Постой, постой… Как же так? В четырнадцать раз? Но ведь этот господин Попов примерно такой же человек, как и его новый петербургский хозяин. Которому нужен не только шестисотрублевый домашний учитель, но еще и восьмисотрублевая француженка к детям, и тысячерублевая компаньонка для супруги, и еще учитель музыки, и учитель ганцев, и учитель пения, и домашний доктор, и вдобавок, по крайней мере, еще шестерка лошадей. А если даже слуги, горничные, кухонные девки, повара, кучера и писцы, включая и самого мажордома, как крепостные жалованья и не получают, то ведь одеть и накормить их нужно всех до единого! И при этом сей господин всего только в четырнадцать раз больше, чем его "немец" в коленкоровых панталонах здесь, на каменной скамье у стены важни? Нет… Что-то в этом расчете неверно… Некоторое время он смотрел перед собой в пространство и непонимающе покачивал головой, затем снова стал читать… Полицмейстер уведомляет, что разыскивается беглый холоп Яан Равный, родом из волости Вастсемыйза, которого подозревают в том, что он убил своего хозяина Михкеля Хлебного… Михкель Хлебный и Яан Равный… Какие странные имена… Яан Равный, который убил Михкеля Хлебного… Как же передать на нашем языке это пресловутое французское слово égalité… Для многих нужных понятий нет на нашем языке слов. И для этого нет… Или, может быть, в конце концов все же есть?..
Его взгляд упал на графу: "Прибывшие пассажиры", где сперва были названы военные, потом - цивильные лица: Из Москвы прибыли… Из Риги прибыли… Из Петербурга прибыли… несколько полковников, несколько государственных советников с супругами, несколько купцов, все немецкие, шведские, русские, польские фамилии… И вдруг, рядом, совсем рядом (для этого ведь нет слова на местном языке (?!) Из Москвы прибыл подполковник прусский принц Вильгельм, и из Рязани прибыл поручик в отставке Юрисон! Благодаря сыновьям вдруг оказались рядом - прусский король и старик в постолах, по имени Юри!..
Хи-хи-хихи!!!
Вздрогнув, он поднял голову и увидел две пары зеленых глаз, два веснушчатых курносых носа и две извивающиеся рыжие косы, которые исчезли за углом улицы Мунди. Ну, конечно, две дылды школьного служителя Фрея, две самые сумасбродные хохотуньи на школьном дворе, куда выходят окна класса, где еще вчера ему пришлось в последний раз на свое мучение учить арифметике. Молодой человек быстро уткнулся в газету и почувствовал, как краска заливает его большие уши и разливается по всему лицу… Из Раквере уведомляют… Из Раквере уведомляют… Из Выру уведомляют… От негодования он не мог сосредоточиться, от него ускользал смысл сообщений. Несколько успокоившись, он механически подумал: Выру?.. Выру?.. Это где-то в Лифляндии, за Тарту… Удивительно, как много на земле мелких захолустий, у которых есть одно только название и куда ты никогда в жизни не попадешь и не узнаешь, чем там пахнет… Но в Кейле он будет уже сегодня, а на следующей неделе уедет в Петербург. В Кейлу он поедет потому, что так ему вздумалось, а в Петербург - потому, что там у него есть место. И потому еще, что там находится Императорская медико-хирургическая академия. Может быть, все-таки посчастливится, и он поступит… Убывшие пассажиры… в Ригу - гусарский майор фон Паткуль, в Москву - корпусной адъютант, поручик Бахгароновский, в Тарту - господин фон Сиверс… А напишут ли на будущей неделе: в Петербург - домашний учитель Крейцвальд! Конечно, нет. Кто станет утруждать себя этим!