- Не хватай один, - строго сказала Солтанджамал. - Жила лопнет.
Взявшись за край бочки, она нечаянно коснулась моей руки; я почувствовал, что кровь заливает мне лицо, уши набрякли…
С бочкой мы возились довольно долго, она почему-то все выскальзывала у меня из рук.
Глава третья
- Анкар-ага вернулся!
- Молодую привезли!
Услышав крик, Кенкер выскочила из дому. Со всех сторон сбегались люди, всем хотелось увидеть молодую. Кейкер подбежала к отцу и упала ему на грудь.
- Не надо, дочка, - негромко сказал старик. - Ты не должна так вести себя - ты дочь Анкара.
С виду старик, величественно выступавший впереди каравана, был спокоен, и, наверное, никто, кроме жены, не понимал, как темно сейчас, у него на душе. Думал ли он, четыре дня назад уезжая от свата, что встречать караваи с невесткой выйдет одна дочка. А его сыновья, его орлы…
Когда Нокер сказал о повестках, Анкар-ага с внезапной болью подумал: трусит сын - и вспылил. Возмущенный, разгневанный, он сразу не вник в смысл этого беспощадного слова "война". Да и войны бывают разные: может, там пограничный спор, столкновение… Но когда Нокер подбежал к брату, а затем вскочил на копя, Анкар-ага вдруг постиг происходящее. Он смотрел вслед младшему сыну, и губы у него дрожали.
Дурсун-эдже допытывалась у Паши, какая там воина и надолго ли. Тот объяснил матери, что война очень, очень большая - с немцами, с фашистами - едва ли скоро кончится. Анкар-ага пробовал утешать жену: "Как со всеми будет, так и с нами". Потом замолчал. И только уже в селе, гладя волосы плачущей дочери, запретил лить слезы о тех, кто ушел защищать Родину.
Первое, что увидела Кейик, войдя в кибитку, - дутар Юрдамана. Вечером, когда женщины, пришедшие поздравить молодую с благополучным возвращением, ушли, Кейик спросила у золовки:
- Юрдаман велел мне что-нибудь передать?
- Сказал, чтобы мужественной была.
- А еще?
- Чтоб мирно жила со стариками.
- А еще?
- Сказал, чтоб потерпела, чтоб ждала… А вообще он все время молчал. Когда собрал вещи, я вскипятила чай.
Он и пил молча. Только все курил. В тот раз, когда тебя увезли, он тоже много курил. У Илли брал папиросы. Илли вместе с ним ушел.
- А кто такой Илли?
- Илли? Ну как же… - Кейкер опустила голову и слегка зарделась. - Разве ты забыла? Он у нас был, когда ты с брата сапоги снимала… Старший брат хромого Еллы, письмоносца.
- Знаю… - рассеянно протянула Кейик. Она достала из хурджина красивую вышитую тюбетейку, посмотрела на нее, вздохнула, вывернула наизнанку, сложила вчетверо и завернула в узел вместе со своими вещами. - Пропади он пропадом, этот обычай! - прошептала она, глотая слезы. - Семь месяцев замужем, а с мужем только месяц прожила. Полгода! Подумать только, полгода! И что бы свекру на неделю раньше приехать - хоть бы три дня еще пробыла я с Юрдаманом! - Она опустила голову, закусила губу.
Кейкер боязливо прошептала в ответ:
- Не надо!..
- Я не буду. Я должна выполнить его наказ - тогда он вернется, обязательно вернется…
Отправляли на фронт и последнего сына Анкара-ага. Он проводил Пашу до восточных барханов, благословил, хотел уже повернуть обратно и вдруг сказал:
- Кейкер говорит, Нокер просил простить его. Увидишь - передай ему мое прощение. Скажи, благословляю его.
- Хорошо, отец.
Старик круто повернулся и зашагал прочь.
Через несколько дней состоялось собрание, первое с тех пор, как началась война. На площади перед школой собралось все село. Приехал сам Санджаров.
Хотя ашхабадские газеты доходили на третий день, люди в общем-то знали о положении на фронте, и никто уже не ждал конца войны через неделю или через месяц. И Санджар Политик не скажет, когда ей будет конец, и он не знает этого, а пустых слов никто слушать не станет.
К войне начали привыкать и готовы были терпеть любые невзгоды. Даже когда возникла необходимость создать женские бригады косцов и - невиданное дело - отправить женщин одних на отгонные пастбища, никто не выступил против. Только несколько старух с сомнением покачали головой. Бригадиром первой бригады еще раньше, до собрания, утвердили Солтанджамал, а во вторую надо было назначить здесь, сейчас.
- Какие будут предложения? - Председатель колхоза вопросительно поглядел на стариков.
- Бибигюль! - крикнул кто-то из толпы.
- Бибигюль учительница, - объяснил Санджаров, - у нее своих дел хватит.
- А разве школу не закроют?
Санджаров поднялся с места:
- Внесем ясность, товарищи. Школы не только будут работать, они должны работать лучше, чем прежде, - это теперь долг каждого из нас. Бригадиром надо выбрать какую-нибудь свободную женщину, смышленую и расторопную. Может, есть желающие? Если молодые женщины стесняются сказать свекру или свекрови, пусть скажут соседям. Ну, кто согласен стать бригадиром? Берите пример с Солтанджамал.
Женщины молчали.
- Вон та молодуха! - сказал Санджаров, заметив, что молодая красивая женщина беспокойно оглядывается по сторонам. - Чья жена? Вон та, возле Кейкер.
- Жена Юрдамана, наша невестка, - тихо ответила Кейкер.
Санджаров смущенно кашлянул, но отступать не захотел, решил идти напрямик.
- Как ты на это смотришь, Анкар-ага? - обратился он к старику. - Нам сейчас без женщин не обойтись. Отпустишь невестку?
- Позорного тут ничего нет, - неторопливо ответил Анкар-ага, не глядя на Санджарова. - Непривычно - другое дело. Пословица говорит: "Нужно людям - коня своего зарежь". Зарезал бы, да конь на фронте, там же, где сыновья… Если невестка согласна, я возражать не буду.
Спрашивать согласия Кейик председатель не счел нужным, - какой еще разговор, если свекор согласен, - и сразу поставил кандидатуру на голосование. За нее голосовали все, даже ребятишки подняли руки. Кейик, не ожидавшая ничего подобного, испуганно зашептала что-то Кейкер.
- Невестка говорит: она против, - с улыбкой сказала Кейкер. - Боится - не справится.
- Не может быть! - весело ответил Санджаров. - Чтобы невестка такого человека да чего-нибудь испугалась! Это ты не разобрала - яшмак мешает. Ладно, с этим все. Вопросы есть, товарищи?
- У нас есть вопрос! - Подростки, сидевшие впереди всех, начали толкать друг друга. Один поднял руку.
- Ну, говорите, - разрешил Санджаров, удивленно глядя на ребят.
- Вот мы: я, Бяпбе, Моджи и Халмурад - хотим в армию. Добровольцами. Все четверо.
- Понятно. А учительница отпустит? Вы в каком классе?
- Я в четвертый пойду. После армии. Они в третий.
- Да… Дело хорошее, но только очень уж вы здесь нужны. Понимаете, фронту необходимы кони, настоящие строевые кони, а растить-то их сейчас некому. Вот бы и занялись. Выберите по жеребенку, возьмите шефство над ними, а как подрастут - пожалуйста, прямо с этими конями и на фронт!
- А война до тех пор не кончится? - разочарованно протянул мальчишка. - Они ведь долго растут…
Санджаров ничего не сказал, только кивнул ободряюще. Люди улыбались, довольные, что начальник уладил все, не обидев парнишек. Любому из сидевших сейчас перед школой и даже самому Санджарову дико было подумать, что война будет продолжаться и тогда, когда теперешние жеребята станут строевыми конями.
Глава четвертая
Сколько стало писем! Раньше - два, ну три в день, а теперь сумка битком набита треугольниками. Особенно много отвожу их в район. Если в какой-нибудь дом пришло письмо с фронта, на него отвечают трое или четверо.
И посылки посылают. Вчера отвез целых двенадцать штук. Восемь затолкал в хурджин, остальные вместе с сумкой к седлу приторочил, а сам - пешком.
Идти мне тяжело, особенно по песку. Левая нога у меня плохая, вся тяжесть приходится на правую. Пока поднимусь на бархан - хоть рубашку выжимай. На такыре я не выдержал, взобрался на ишака. Говорят, ишак фыркает, когда груз легкий, по вчера он фыркал не от легкости. У него даже зад опустился, все как-то приседал. "Ничего, - утешал я своего ишачка, - не всегда так будет. Опять поскачешь галопом. Помнишь, как ты мчался по этому такыру два месяца назад?" Хороший был день… И жары я не замечал, хотя в июне не легче, чем теперь, в августе. Мы тогда поспорили с Покером. "Пускай, говорит, своего скакуна галопом, а я шагом поеду, посмотрим, кто раньше на почте будет".
Я погнал ишака вовсю, Нокер шагом едет - копыта цокают. И вдруг как промчится мимо! У него не копь был - ураган. "Стой! - кричу. - Нечестно!" Куда там, уж и след простыл… Я обиделся, даже пригрозил Нокеру: мол, отцу пожалуюсь, что коня зря гоняет. Но на обратном пути помирились. Нокер вообще-то парень ничего, не балованный, просто глупый еще. Вот Юрдаману - девятнадцать, всего на год старше, а уже мужчина, и повадки как у взрослого, не то что у Нокера.
Когда возле почты я слез с ишака, штаны у меня были влажные - бедный ишак взопрел. Он даже не издал ни звука, а раньше, бывало, как увидит белые домики, так и орет до самой почты.
Письма и посылки мы сдавали вместе с одним почтальоном. Я его частенько здесь встречал, знал, что он из Кизылтакыра, но знаком с ним не был. И вдруг парень подходит, приглашает пообедать вместе. Оказалось, что зовут его Пальван, по кличке Рябой. Он и правда рябой.
Пришли в столовую. Ничего подходящего нет, рыбные консервы да засиженные мухами пивные кружки. Пальван подошел к буфетчику, пошептался с ним, тот поглядел по сторонам, нырнул под прилавок, достал пол-литра.
- Если спросит кто, скажете - с собой принесли. Ясно?