Мое шоу на радио, "Оплеуха Мартина Манна", выходило в эфир в десять вечера, четыре раза в неделю, поэтому обычно я ужинал дома. Но в семь лет у Джони появились светские развлечения, как у Пэрис Хилтон, - игры с подружками дома у кого-нибудь из них и уроки танцев. У Пегги была лучшая подруга - такая головокружительная, всепоглощающая дружба только для двоих, как это бывает в пятнадцать лет, и она часто засиживалась у подруги допоздна. У Пэта был Клуб латерального мышления и футбол. А у Сид - собственный бизнес, кейтеринговая компания "Еда, славная еда", и это означало, что иногда она уходит на работу в то время, когда остальные возвращаются домой.
Так что за ужином нередко собиралась только часть семьи. Но не сегодня. Сегодня мы ужинали все вместе, и Сид приготовила спагетти с тефтельками, потому что это походило на праздничное блюдо. Поэтому я, конечно, встревожился, когда в дверь позвонили - как раз в тот момент, когда я собирался снять фартук.
"Кто-нибудь по поводу шоу", - подумал я, пока моя семья приступала к еде без меня.
Причина разозлиться номер девяносто три. Люди всегда звонят в твою дверь, когда ты их об этом не просишь.
На пороге стоял старик, сверкая глазами из-под очков.
Он был невысокого роста, но очень широкий в плечах, поэтому не казался коротышкой. И опрятный - все вещи на нем были довольно изящно сшиты, немного старомодные. Скорее всего, он надел свой лучший костюм. На нем были рубашка, галстук, темный пиджак и более светлые брюки. Чисто выбрит, пахнет одеколоном, про который я думал, что его перестали выпускать много лет назад. Что-то вроде "Олд спайс" и "Олд Холборн".
Безукоризненность старика - вот что я отметил в первую очередь. Едва увидев его, я сразу же заметил в нем военную выправку, аккуратность и подтянутость, доходящие до фанатизма.
Словно он на параде и всегда будет на параде.
Он моргнул, рассматривая меня сквозь очки.
- Добрый вечер, - проговорил он звучным официальным голосом с лондонским акцентом, и я спросил себя, что же он такое продает, что мне захочется купить. - Я ищу мистера Сильвера.
- Вы его нашли, - холодно ответил я.
Я слышал, что моя семья приступила к ужину.
И тут старик улыбнулся.
Он осмотрел меня - белые ботинки от Тэда Бейкера, которые я носил, чтобы отодвинуть тот черный день, когда придется купить пару шлепанцев, потертые черные джинсы от Хьюго Босса, фартук в цветочек от Кэт Кидстон, и наглый старый мерзавец явно решил, будто я транссексуал.
Я чуть было не сказал: "Это всего лишь фартук, а не розовые трусики. А ты что надеваешь, когда режешь петрушку?" Но он, видно, в жизни не резал петрушку.
- Но вы не Пэт Сильвер, - сказал он, слегка ощетинившись, и, несмотря на все его усилия казаться вежливым, я понял, что он довольно вспыльчив.
Это случается со стариками. С возрастом делаешься все более сварливым и раздражительным. Когда Марти Манну будет столько же, он, верно, полезет на крышу какого-нибудь высотного здания со снайперской винтовкой.
- Пэт - мой сын, - ответил я, не понимая, каким образом этот агрессивный замшелый хоббит может быть связан с моим мальчиком.
И тут меня осенило.
- И мой отец, - радостно сказал я, словно выбравшись из тумана. - Вы ведь его ищете?
Мы посмотрели друг на друга.
- Войдите, - пригласил я.
- Кеннет Гримвуд, - представился он, и мы пожали друг другу руки. - Я был в одной банде с вашим отцом.
Он назвал их команду "банда" - тем же словом, каким я называл свою семью, и я вспомнил, что они были близки, как одна семья, эта все уменьшающаяся банда братьев, стариков, которые в юности назывались Десантным батальоном Королевской морской пехоты - коммандос.
- Мы вместе служили, - сказал Кеннет Гримвуд, когда мы вошли в прихожую.
Мое семейство подняло на нас глаза, отвлекшись от поедания пасты, а я про себя удивился: неужели люди до сих пор делают это - разговаривают о том, как они служили? Сегодня все хотят, чтобы служили им.
Он посмотрел на сидящих за столом, словно не замечая, и продолжал:
- Ваш отец и я были вместе в Италии. Сицилия. Салерно. Анцио. Монте-Кассино.
Я вдруг почувствовал нарастающее волнение. Этот старик, наверное, был вместе с отцом на Эльбе. Там, где он получил медаль. Где чуть не погиб.
Я вспомнил, как отец летними днями снимал рубашку на английских пляжах или в нашем саду и люди, которые были с ним незнакомы, с ужасом смотрели на шрамы и выходные отверстия пуль, сплошь покрывающие его грудь и спину. Это была память об Эльбе.
Я хотел знать об этом все. Столько всего ушло, столько всего, о чем я никогда не узнаю. Этот человек был последней ниточкой, связывающей меня с прошлым.
- И операция "Брассар", - кивнул я. О, я все про нее знал. Я читал книги. Я знал все, кроме того, что же там произошло на самом деле. На что это было похоже. - Освобождение Эльбы. Вы должны были быть с ним на Эльбе.
Но старик покачал головой.
- Нет, до Эльбы я не добрался, - ответил он и уставился на мою младшую дочь.
На месте переднего зуба у нее была дырка, и она то и дело трогала ее языком, поглядывая на старика.
Меня захлестнуло разочарование. Он не был на Эльбе? Значит, я никогда не узнаю.
Сид встала и улыбнулась. Она подошла к нам и пожала ему руку. Они обменялись приветствиями. Она показала на детей, представляя их по именам.
- О, вы ужинаете, - сказал Кен.
Я уже много лет не слышал этого выражения. Оно было родом из детства - из тех времен, когда обед еще не называли ланчем, а ужин - обедом.
Сид пригласила его присоединиться к нам. Он посмотрел, что мы едим, и почти отшатнулся. На мгновение мне показалось, что он сейчас скажет что-то вроде "иностранное дерьмо", чего я тоже не слышал целую вечность. Но вместо этого он внимательно взглянул на Пэта - действительно внимательно взглянул - и лукаво улыбнулся.
- Ты его внук, - проговорил Кен. - Похож на него как две капли воды. - Старик многозначительно кивнул. - И назвали тебя в его честь. Он думает, что ты охренительный парень.
За столом повисла тишина. Ну, не совсем тишина - я услышал, что из колонок фирмы "Боуз" доносится "Охотничья кантата" Баха. Джони закрыла лицо руками.
- Охренительный, - хохотнула она. - Дядя сказал "охренительный".
- Тебе не следует этого повторять, юная леди, - резко проговорила Сид, и дочь уставилась в тарелку с пастой, нахмурив брови.
Кен Гримвуд оценивающе взглянул на меня. Я до сих пор был в фартуке от Кэт Кидстон. Я быстро стащил его с себя и отбросил в сторону. Мне не хотелось, чтобы он видел меня в фартуке. Даже если он не был на Эльбе.
- Наша банда устраивает встречу, - сообщил он, - поэтому я здесь.
И я с ужасом увидел, что он вынимает пачку сигарет с огромным черепом, нарисованным на ней. Возможно, мне показалось, но, по-моему, я услышал, как Сид втянула в себя воздух.
- В вашем киоске нет табака "Олд Холборн", - сказал он мне, словно я лично был в этом виноват. - Этот чудак никак не мог взять себе в толк, о чем я. Что поделать, иностранец.
Дети во все глаза смотрели на него, забыв про ужин. Они прежде никогда не видели, чтобы кто-то курил в нашем доме - да и в любом доме. Пачка "Силк катс", содержащая двадцать сигарет, была такой же экзотической опасной дрянью, как автомат "узи", или грамм крэка, или тонна контрабандного плутония.
- Знаете, - продолжал Кен. - Это там, у Кенотафа. В одиннадцать часов одиннадцатого дня одиннадцатого месяца.
Он сунул сигарету в рот.
- Значит, в ближайшее воскресенье, - подытожил он, шаря в кармане пиджака в поисках зажигалки. - Где же спички? - пробормотал он.
Моя жена посмотрела на меня так, словно собиралась вырвать мои сердце и печень, если я немедленно не остановлю его. Поэтому я взял его за руку и вежливо повлек за собой в сад.
Я усадил его за небольшой столик на заднем дворе, сразу за домиком для игр. В окно я видел, как ужинает моя семья. Джони продолжала весело хохотать над словом "охренительный" и над тем, что кто-то собирался курить прямо в доме.
И тут до меня дошло, что Кен Гримвуд говорит о моем отце в настоящем времени.
- Но он умер десять лет назад, - проговорил я, боясь сокрушить его этой новостью. - Больше десяти лет назад. Рак легких.
Кен задумался. Затем чиркнул спичкой и с жадностью прикурил. Я принес с собой блюдце - в доме с прошлого века не было пепельницы - и теперь придвинул его к нему.
- Простите, - сказал я. - Думаю, вам должны были сообщить.
Он воспринял это известие на удивление спокойно. Наверное, он видел достаточно смертей - и юношей, и стариком, - чтобы навсегда получить иммунитет от шока. За прошедшие годы я их видел - несколько стариков из банды отца. Я помнил их зеленые береты на отцовских похоронах, а потом на похоронах мамы, хотя их к тому времени осталось немного. Но с Кеном Гримвудом я не был знаком.
- С годами со многими теряешь связь, - проговорил он, как бы объясняя. - Часть нашей банды - да, они любили собираться, встречаться, надевать старые медали. - Он внимательно посмотрел на сигарету и закашлялся. - Это было не для меня. - Он заглянул мне в глаза. - И не для вашего старика.