- Так вот, - продолжил дед, - отправляясь умываться к роднику, захватывайте эту канистру. Видите, я приспособил к ней ручки, чтобы удобно было нести ее вдвоем. Будете доставлять воду для нужд пасеки. Посчитаем, это ваша основная обязанность по хозяйству. Да что на пальцах объясняться? Познакомлю вас с родником, пока на дворе светло. Незачем до утра экскурсию откладывать.
Мы с канистрой пошагали за дедом. Собаки поднялись без приглашения и поплелись за нами. За поворотом дед свернул вправо, на тропу. Она убегала вниз по пологому склону, упиравшемуся недалеко, в низине, в заросли тальника. Метров за сорок от зарослей дед неожиданно остановился и велел нам притихнуть. Пыхтевшие позади собаки тоже выполнили команду: улеглись прямо на тропе, притаились.
- Слышите? - после паузы дед указал рукой на кусты тальника.
- Похоже, вода журчит, - первым отозвался Витька.
- Будто ее льют из лейки, - добавил я.
- Верно, напоминает, - согласился дед, - словно из лейки вода шлепается. Это и есть ручей. Особенно вечерами, при луне, он отчетливо разговаривает. Я иногда специально прихожу послушать. Луна словно по заказу ручья подкатывает к макушкам тальника. Протяни руку - и достанешь ее. А он, несказанно радехонький, все журчит и журчит. И так они цельную ночь вместе: она светит, а он, знай себе, журчит, будто ее развлекает.
Дед постоял с минутку молча и размашисто зашагал к тальнику, мы едва поспевали за ним. Остановился он у громадного светло-зеленого куста, опоясанного густой, высоченной травой. Из нее высовывалась белесая труба, толщиной в гусиное яйцо. Из трубы проворно выбивалась упругая струя воды, слабо серебрясь под лучами закатного солнца. Водица с размаху шлепалась в неглубокую скалистую лунку, пенясь, барахталась в ней. Брызги бисером разлетались во все стороны. Присмотревшись, я обнаружил, что бурлящая в лунке вода выталкивалась в арычок. В нем она сразу успокаивалась. И, не спеша, продолжала путь по низине, исчезая с глаз в зарослях в двух–трех шагах от лунки.
Дед молча сложил ладони в пригоршню, подставил ее под струю. Зачерпнув водицы, стал аккуратно пить.
- Всем водам водица! - похвалился дед, напившись досыта. - Испробуйте–ка.
Мы с Витькой принялись копировать деда. Но у нас не выходило зачерпнуть воды так ловко, как получалось у него. Мы больше измочились, чем напились. Вода была ледяной, зубы ломило. Но мы крепились, не подавали ДУ, что прошибает дрожь.
Дед понимающе наблюдал за нами. И не упустил случая пошутить, сделать вывод:
- Это вам заместо крещения. Попривыкнете. И поймете, что на свете не сыскать лучшей водицы.
- Кто эту трубу приделал? - спросил Витька, отступив от ручья.
- Да все моя затея. Примостил ее, чтобы удобнее было набирать воду. Раньше она скатывалась по каменистому откосу. Никак, бывало, не подладишься. Приходилось черпать в посудину ковшом. Одна морока. Теперь удобно. Порядок тут наводить приходится частенько. Со скота–то какой спрос? Забредет, напакостит. Однажды собрался огородить родник. Да передумал. Скотину тоже понять надо. Ей тут удобно напиться.
Позднее, когда взошла луна, мы намекнули деду, что интересно бы послушать ручей ночью. Он охотно согласился. Шли, как и прежде, гуськом: за дедом - Витька и я, а следом - Дружок с Джоном.
Когда дед остановился посредине склона, мы замерли без напоминаний. Действительно, родник журчал куда звонче, чем утром. Даже прослушивалась какая–то неизвестная нам мелодия. Долго мы простояли, вслушиваясь в бесконечную мелодию, рассматривая на небе звезды. Здесь, в горах, они были значительно крупнее, чем в селе, и светили намного ярче. А луна, казалось, зацепилась за макушку тальника. Она несла свою вахту. Заодно присматривала за нами, чтобы не снимали с неба звезд. И не замутили бы родничок–говорун.
ВОРИШКА В КАПКАНЕ
В среду с утра дед решил готовиться к сенокосу.
- Надо отладить инвентарь, - засуетился он. - Не то нагрянут помощники и застанут нас врасплох. Моргай тогда, оправдывайся.
- А нам чем заниматься? - спросил Витя.
- Будете мне подсоблять. Где что подадите, где поддержите. Заодно поучитесь налаживать косы. Глядишь, сгодится в жизни. Мужики вы у меня али нет? То–то! Должны уметь все, на что дед способен.
Мы уже заметили: если дед заводил речь о сенокосе, душа у него, как он иногда выражался, петухом пела! Вот и сейчас дед был в приподнятом настроении. Насвистывая мотив песни "По долинам и по взгорьям", он принес к дому длиннющую лестницу. Примерился к ней, будто ждал команды на старт. Мы и глазом не успели моргнуть, как он очутился на чердаке. Вскоре высунулся в дверцы и предупредил:
- Посторонитесь–ка! Еще зашибу ненароком…
Мы отступили подальше, следили, как дед играючи сбрасывает на землю литовки, вилы, грабли… Закончив это нехитрое занятие, он выставился наружу. Прислушался, подставил ладонь к уху. Спросил:
- Слышите? Никак кто–то едет.
Прислушались и мы. Действительно, доносился надрывный гул поднимающейся в гору машины.
- Александр не раньше пятницы пожалует. Бригадир тоже не обещал. Больше, как Шлыкову, некому, - размышлял дед вслух, не меняя позы. - Его машина, - сообщил нам еще до того, как "уазик" показался из–за поворота. - А на Шлыкова не похоже: больно быстро катит. Или стряслось что?
Машина резко затормозила у ворот. В ту же минуту из нее грузно вывалился крупный человек и хрипловато спросил:
- А где дед, пацаны!?
- Да тут я, - прокричал дед с чердака. - Кто за тобой гнался?..
- Эй, Николай! Слезай–ка побыстрее.
Дед проворнее, чем взбирался, спустился по лестнице вниз, подошел к машине.
- И не говори, сосед! - приезжий шагнул навстречу, протянул руку. - Представляешь, медведя угораздило в капкан! Ума не приложу, как к нему подступиться? Пристрелить боюсь: беды не оберешься…
- Ишь, какой прыткий, - дед отшатнулся от Шлыкова. - Пристрелить, говоришь?
- Так порешит же пасеку. Уж семь ульев разорил. Побудь в моей шкуре - не то запоешь.
- Ох, напугал. Я и не такое видывал. Но чтобы на зверя капкан ставить? Неужели ничего путного не мог придумать?
- Тебя послушать, так пусть под корень истребляет пасеку. Так что ли?
- Надо было по–людски выходить из положения, - не сдавался дед. - А он, ишь, вздумал капканы ставить. Тьфу…
- Что теперь рассуждать. Ты лучше подсоби вызволить зверя, да подскажи, как с ним дальше быть? К тебе же, помню, года три назад наведывался косолапый. Как ты его отвадил?
- Было дело, - согласился дед. - Но не время сейчас рассусоливать… Рогатинами тогда, кажись, обзавелся. Верно, в омшанике они. Может, сгодятся.
И дед рысью помчался к длинной приземистой постройке, прилепившейся к самой пасеке.
- Скоро вернулся с тремя палками - рагулинами.
- Во–о–о! - обрадовался Шлыков. - Только я один с ним не управлюсь. Ты уж не откажи, Николай!
- Видал его? Да я тебе, Матвей, зверя и не доверяю. Только, чур, не обижайся, - дед просверлил соседа колючим взглядом. - Пацанов придется с собою взять.
- Конечно, пусть едут. Посмотрят на цирк.
- Ха… Циркач выискался, - дед укоризненно покачал головою и велел нам усаживаться на заднее сиденье машины.
Когда подъехали к лесхозовской конюшне, дед повелел Шлыкову:
- Притормози–ка, Матвей, и посигналь. Даулетке, должно быть, чай пьет: вон его конь под седлом стоит.
На сигнал из домика появился небольшого роста мужчина, годами постарше нашего деда. Он проворно подошел к машине. Поздоровался, спросил про здоровье, дела. Это был лесхозовский конюх. Слова он произносил быстро, но с акцентом. Его приятно было слушать.
- Какие там дела, - чертыхнулся дед, в свою очередь приветствуя своего соседа. - Умник Матвей медведя в капкан заманил. Надо вызволять. Без тебя не обойтись.
- Аю, значит, попался, - с полуслова все понял дедушка Даулетке, садясь рядом с нами в кабину. - Небось, я лишний? - он с любопытством оглядел меня и Витьку. Вон какой тут мужики, понимаешь.
- Эти еще малы на медведя ходить, - отозвался дед. - Взял их посмотреть на Матвеев… цирк.
Дядя Шлыков заерзал на сиденье. Но смолчал, будто и не слышал дедова подвоха.
С пасеки несся рев затравленного зверя. Сквозь него пробивалось тявканье собаки.
- Ты почему Дозора не запер? - вскипел Дед.
- Да разве он его возьмет? - стал оправдываться хозяин пасеки. - Попугает - только и всего.
- Да в своем ли ты уме, Матвей! - повысил голос дед. - Тьфу… Пугать плененного зверя. Что же не пугал, пока он был на свободе?
- Николай прав, - поддержал дедушка Даулетке. - Зачем пугать аю? Он и так в плен попался. Теперь пугать - как бить лежачего, понимаешь.
Пасечник виновато молчал. Когда въехали в усадьбу, он перво–наперво окликнул собаку. Здоровенный черный пес подскочил к хозяину, заискивающе заскулил, завалившись на спину, пока застегивался ошейник.
Медведь перестал реветь, но оставался на задних лапах - в оборонительной позе. Зло косил глаза на людей, нервно встряхивая огромной головой.
Дед, расмотрев Мишку, так и всплеснул руками:
- Батюшки! Старый знакомый!! Значит, объявился. А я посчитал, что исчез насовсем.
- Верно, - согласился дедушка Даулетке. - Этот самый аю долго твой пасека подкрадывался: зря тогда сеть не ставили. Попался бы Михаил! Зоопарк бы отвезли. Матвей бы теперь караул не кричал, понимаешь.
- Мы его без того пуганули крепко. Думал, век будет помнить и обходить стороной пасеки.