Джулиет читала о менадах. У Додда говорилось, что ритуалы происходили ночью, посреди зимы. Женщины поднимались на вершину Парнаса. А однажды в горах сошла лавина, и жриц пришлось спасать. Когда так называемых менад спустили с горы в негнущихся, как доска, одеждах, они с неистовством отдались спасателям. Джулиет такое поведение казалось весьма современным, оно каким-то образом объясняло безумство фанатов на концертах знаменитостей. Понимали ли это студенты? Не похоже. Вероятно, они вообще были настроены против любых развлечений, тем более участия в них. А те, что не были, не хотели этого показывать.
Прозвучал сигнал отправления, поток свежего воздуха прекратился, и поезд стало потряхивать. Джулиет подняла глаза, и немного впереди увидела, что паровоз исчезает за поворотом. А потом поезд накренился и так затрясся, что, казалось, дрожь прошла сквозь весь состав. Вагон закачался. Поезд неожиданно остановился.
Все сидели и ждали, что поезд снова тронется, и никто не разговаривал. Даже вечно жалующийся муж молчал. Минуты шли. Двери открывались и закрывались. Слышались мужские голоса, нарастало смятение и страх. Из соседнего вагона, где находился бар, послышался официальный голос, наверно, кондуктора, но что он говорил, расслышать было невозможно.
Джулиет встала и пошла в начало вагона, глядя поверх крыш передних вагонов. Она увидела несколько фигур, бегущих по снегу.
Одна из женщин подошла и встала рядом с ней.
- Так и знала, что что-нибудь случится, - сказала она. - Я почувствовала это еще тогда, когда мы остановились. Даже не хотела, чтобы мы снова трогались, чувствовала, что что-то произойдет.
Другая женщина тоже подошла и встала позади них.
- Ничего страшного, наверно, просто ветка упала на пути, - сказала она.
- У них есть такая штука впереди поезда, - ответила ей первая. - Она убирает все, что попадается на дороге.
- Может, она отвалилась.
Обе женщины говорили с северо-английским акцентом и без той сдержанности, которая присуща незнакомым людям при первой встрече. Теперь, когда Джулиет вгляделась в их лица, она поняла, что они скорей всего сестры, хотя у одной из них лицо было моложе и круглее. Значит, они путешествовали вместе, а сидели отдельно друг от друга. Может, поссорились?
Кондуктор поднялся по ступенькам в смотровой вагон. Он повернулся на полпути и произнес:
- Не о чем беспокоиться, господа. Кажется, мы натолкнулись на что-то. Приносим извинения за задержку, поезд тронется, как только это будет возможно. Мы еще немного постоим здесь. Проводник говорит, что через несколько минут в баре будет готов бесплатный кофе.
Джулиет хотела спуститься за ним. Но как только она встала, то почувствовала необходимость срочно вернуться в свой вагон за чемоданом, и ей уже было все равно, там ли все еще тот мужчина, которого она осадила, или нет. Пробираясь по вагонам, она то и дело сталкивалась с людьми, которые тоже куда-то шли. Некоторые прилипли к окнам по одну сторону поезда, другие толпились между вагонами, будто ждали, что дверь откроется. Джулиет некогда было задавать вопросы, но она украдкой слышала, что причиной остановки мог быть медведь, лось или корова. И люди рассуждали, что это корова могла делать здесь, в кустах, или почему медведи не спят в такую пору, или может, это пьяный уснул на рельсах.
На месте Джулиет никого не было. Место напротив тоже пустовало. Она подхватила свой чемодан и заторопилась в туалет. Месячные были ее проклятием. Один раз они даже помешали написать ей очень важный трехчасовой экзамен, потому что нельзя было выйти из аудитории.
Чувствуя прилив, боль в животе, головокружение и тошноту, она присела над унитазом, вытащила промокшую прокладку, завернула ее в туалетную бумагу и бросила в ведро. Привстав, она вытащила из сумки и прикрепила новую прокладку. Джулиет увидела, что вода и моча в унитазе стали красными от ее крови, и хотела смыть, но вдруг заметила надпись, запрещающую пользоваться смывом во время стоянки поезда. Конечно, имелось ввиду, когда поезд стоит на станции, и люди могу увидеть, что льется из туалета. А здесь он могла рискнуть. Но как только она дотронулась до рычажка, рядом послышались голоса. Не в поезде, а снаружи, прямо за матовым окном. Наверно, рабочие проходили мимо.
Она могла бы постоять здесь, пока поезд не тронется, но сколько же придется стоять? А если кому-то очень надо будет в туалет? Она решила, что единственный выход - это опустить крышку и выйти.
Она вернулась на свое место. Наискосок от нее ребенок четырех-пяти лет чирикал карандашом по раскраске. Его мама заговорила с Джулиет о бесплатном кофе.
- Может быть он и бесплатный, но, кажется, идти за ним надо самой, - сказала она.
- Вы не приглядите за мальчиком, пока я схожу?
- Я не хочу оставаться с ней, - сказал мальчик, не поднимая головы.
- Я схожу, - предложила Джулиет, но в этот момент в вагон вошел официант с кофейным столиком.
- Ну вот! Зря жаловалась, - сказала женщина. - Вы слышали, это было человеческое тело!
Джулиет покачала головой.
- На нем даже не было пальто. Кто-то видел, как он вышел из поезда и пошел вперед. Но никто даже не подумал, что он собирается сделать. Он, наверно, специально зашел за поворот, чтобы машинист не смог его сразу заметить.
Мужчина, сидевший на несколько рядов впереди женщины, сообщил:
- Вот они возвращаются.
Несколько человек со стороны Джулиет встали, чтобы посмотреть. Малыш тоже встал и прижался к стеклу. Мама велела ему сесть обратно.
- Раскрашивай дальше. Смотри, что ты наделал! Везде за контур выходит.
- Не могу смотреть на это, - объяснила она Джулиет. - Не выношу такого.
Джулиет встала и посмотрела. Она увидела, как несколько человек идут к станции.
Некоторые сняли свои пальто и накрыли носилки, которые несли двое мужчин.
- Ничего не видно, - сказал мужчина женщине, которая не встала. - Они его накрыли.
Не все люди, шедшие с опущенными головами, были железнодорожными рабочими. Джулиет узнала мужчину, который сидел напротив нее в смотровом вагоне.
Минут через десять-пятнадцать поезд тронулся. За поворотом крови не было. Но виднелась вытоптанная площадка, а рядом снежная горка. Мужчина, сидевший сзади, снова встал.
- Думаю, здесь все и случилось, - сказал он.
Он постоял еще немного на случай, если сможет еще что-нибудь увидеть, потом снова сел.
Поезд, вместо того, чтобы нагонять упущенное время, казалось, шел еще медленнее, чем прежде, как будто в знак скорби или из предосторожности, что еще что-то может лежать на рельсах за следующим поворотом. Главный официант прошел по вагону, объявляя, что обед для первой очереди пассажиров подан. Мама с мальчиком встали и пошли за ним. За ними потянулась цепочка других пассажиров, и Джулиет услышала, как проходящая мимо женщина спросила:
- Правда?
Другая женщина, с которой та разговаривала, тихо ответила:
- Так она сказала. Полно крови. Наверно брызнуло, когда поезд проезжал то место.
- Ой, не рассказывай.
Немного позже, когда цепочка пассажиров стала редеть, и желающие пообедать пораньше уже сидели за столами, по вагону прошел мужчина, тот самый, который сидел с ней в смотровом вагоне, и которого она видела рядом с носилками около поезда.
Джулиет встала и быстро пошла за ним. В темном холодном переходе между вагонами, как раз в тот момент, когда он толкал тяжелую дверь в следующий вагон, она сказала:
- Простите. Я хочу спросить у вас.
В тамбуре было шумно, тяжелые колеса стучали по рельсам.
- Что такое?
- Вы врач? Вы видели того человека, который?..
- Я не врач. В этом поезде нет врача. Но у меня есть кое-какой медицинский опыт.
- Сколько ему было лет?
Мужчина посмотрел на нее терпеливо, но с некоторым неудовольствием.
- Трудно сказать. Не молодой.
- На нем была голубая рубашка? У него были светло-коричневые крашеные волосы?
Он покачал головой, не отвечая на вопрос, а отказываясь отвечать.
- Вы его знали? - спросил он. - Вы должны сказать кондуктору, кто это.
- Я не знала его.
- Прошу прощения, - он толкнул дверь и вышел.
Ну конечно. Он подумал, что ею, как и многими другими, движет отвратительное любопытство.
Полно крови. Вот что, к вашему сведению, отвратительно.
Она никому не могла рассказать об этой путанице, об этой отвратительной шутке. Люди посчитали бы ее ужасно грубой и бессердечной, если бы она заговорила об этом. А размозженное тело самоубийцы, замешанное в этой ошибке, вряд ли показалось бы им более грязным и страшным, чем ее собственная кровь.
"Никогда никому не расскажу об этом!" (На самом деле, потом она рассказала обо всем одной женщине по имени Криста, женщине, даже имени которой она пока еще не знала.)
Но ей очень захотелось с кем-то поделиться. Она открыла блокнот, и на разлинованном листке начала писать письмо родителям.
Мы еще не доехали до границы с Манитобой, а многие пассажиры уже жалуются, что пейзаж за окном слишком уж однообразный. Но все же они не могут сказать, что их путешествие лишено драматических событий. Сегодня утром мы остановились в забытом богом уголке, в северных лесах, где все дома были выкрашены в ужасный красный цвет. Я сидела в хвосте поезда, в смотровом вагоне. Замерзла до смерти, потому что они здесь экономят на тепле, наверно, думают, что вид за окнами отвлечет пассажиров от каких-либо неудобств. А мне было лень пойти за свитером. Мы стояли минут десять-пятнадцать, а потом снова тронулись. И я видела, как паровоз заворачивает, а потом вдруг послышался страшный удар…