Боярин Садык поклонился опять и спросил:
- Когда, государь, ответ дать изволишь и где прикажешь нам оный ответ ждать?
Шемяка нахмурился и переглянулся с князем можайским и боярами. Поняли они все, что на этот раз посол послан весьма умный и хитрый. По всему ясно чуялось, что за послом сила большая стоит, что великие князья действительно успели собрать многое воинство.
Усмехнулся Шемяка ласково, только глаза его потемнели совсем, и молвил приветливо:
- Да будет здрав великий князь Борис. Ты же, боярин, сам ведаешь: семь раз примерь, бают, один раз отрежь. Ну, прошу гостей за трапезу, и завтра ответ дам. Утро вечера мудреней.
Вежливо усмехнулся боярин Садык, сел, помолившись, за стол со своим дьяком и сказал:
- Спаси бог тя, государь, за ласку.
Все видели, что Садык сразу понял их игру, но нарочито ее продолжает.
Начали пить водки и меды, и посол выпил за здравие Димитрия Юрьевича, а тот за здравие Бориса Александровича. После того пошли разговоры разные: о дороге, о том, что Казимир, молодой князь литовский, королем избран польским, что он в Литве вместе с панами да ксендзами совсем задавил православных - и русских и литвинов.
- Все льготы дает токмо папистам, - горячо заговорил Садык, - и тем самым многих блазнит к латыньству поганому.
- И яз про то баю, - не выдержал Старков. - Казимир-то токмо Русь разорить хочет.
- Истинно, - подхватил лицемерно Никита Константинович, - бают, вот и князя Василья Ярославича хочет он против нас ополчить для-ради межусобий наших, а на земли тверские новгородцев в поход подбил.
Садык усмехнулся и, медленно попивая крепкий, ядреный мед, сказал спокойно:
- Вельми стары вести ваши. Воеводы наши давно уж повоевали земли новгородские, и послы от Новагорода били челом великому князю Борису Лександрычу на всей его воле, как положит ему бог. И поруб тверской новгородцы весь отдали, а что воеводы тверские воевали земли их и что иное у их поимали, и тому всему навеки крест…
Садык выпил до дна свою чарку, а сам все время из-за нее глазами по всем лицам водил и видел, что смутило всех его известие, что стрелы его хоть и без грому и шуму пущены были, но в цель попали верно. Помедлив нарочито с питьем, Садык поставил чарку на стол и добавил:
- А что до Казимира, то у нас, в Твери, нет ему веры. Князь Василий Ярославич пусть ему верит. Вести о сем истинны, токмо у вас они вельми стары.
Лицо Шемяки передернулось, а Старков и Добрынский тревожно переглянулись, но боярин Садык замолчал, принимая новую чарку меда. Молча стали пить и Шемяка, и князь можайский, и бояре их, но можайский не вытерпел. Стараясь быть равнодушным, проговорил он почти сонным голосом:
- О князе Боровском нам ведомо, что купно с Ряполовскими идет он из Мстиславля токмо к Пацыну литовскому, а пустит ли его Казимир из Литвы, кто про то знать может?
Садык усмехнулся и, переглянувшись со своим дьяком, сказал ему:
- Иван Лексеич, вишь, вести-то у них какие? Все им известно!
Дьяк ничего не сказал, а только лукаво подмигнул, но за столом все смолкли и напряженно ждали, что еще скажет боярин Садык. Тот, видимо, ясно разумел, что и оба князя и бояре боятся услышать неприятные им вести, перевел разговор совсем на другое.
- Когда же, государь, - спросил он, обращаясь к Шемяке, - изволишь ответ дать моему государю?
Шемяка досадливо скривил губы и тихо, но злобно ответил:
- Государь твой срок положил седьмицу, а посему жди, когда позовут тя ко мне. Боярин Никита Костянтиныч отведет тобе горницу и клети для стражи твоей…
Шемяка резко встал, показывая, что прием кончен. Все следом за ним встали из-за стола. Опять помолились на образа оба гостя и, кланяясь Шемяке, сказали:
- Будь здрав, государь!
Поклонившись потом всем прочим, послы Бориса Александровича готовы были уже двинуться вслед за Никитой Константиновичем, как неожиданно остановил их Шемяка. Он прекрасно понимал, что в Твери знают больше о русских князьях в Литве, чем знает он. Пересилив гнев свой и желая знать истину, он прямо и твердо спросил:
- Где теперь князь Василий Ярославич с Ряполовскими?
Боярин Садык повернулся к Шемяке лицом и, слегка поклонясь, сухо, но вежливо ответил:
- Русские князья с полками своими давно вышли из Пацына литовского, а около Ельни сошлися нечаянно с царевичами Касимом и Якубом. Ныне же идут с татарами к Угличу…
Садык опять слегка поклонился Шемяке и прибавил:
- А боле мне о них ништо не ведомо…
Шемяка побледнел, но, взглянув на растерянные лица своих единомышленников, сдвинул сурово брови.
- Спаси бог тя, Лександр Андреич, за новые вести, коли они истинны.
Иди отдохни с пути, а через дни три ответ дам…
Глава 5. Взятие Москвы
День и ночь скачет сотня конников под началом воевод Льва Измайлова и Андрея Плещеева. Только небольшие привалы делают конники, чтобы лошадей кормить да часа два самим поспать, а больше в пути, в седлах сидя, дремлют, досыпают невыспанное.
Врассыпную скачут человек по десять полсотни тверичей с Измайловым да полсотни москвичей с Плещеевым. Меж собой оба воеводы ежечасно сносятся, и привалы в одно время делают, и во все стороны, хотя и недалеко, посылают по два воина в разведку.
От Твери по Волге до устья реки Сестры верст сто сорок и от устья Сестры до владенья в нее Яхромы еще верст тридцать впереди ехал отряд Льва Измайлова, а дальше, по Московской земле, впереди отряд Андрея Плещеева поскакал. Тут москвичи уже дома и дорогу лучше тверичей знают.
- Ухо востро доржать надобно, - говорит Плещеев Измайлову, - тут ведь по Яхроме-то дорога идет из Димитрова на Клин…
Щурясь от заходящего солнца, оба воеводы в сопровождении стремянных едут рядом между своих отрядов. Конники впереди и позади них вытянулись по одному в длинную цепочку. Едут воеводы с опаской, хоть и по льду, но у самого края пологого берега Сестры, чтобы в случае надобности легче было скрыться в бору.
- Твой отряд весь прошел, - говорит Измайлов, усмехаясь и разглядывая конские следы на узенькой дорожке, - а будто тропинка тут малая, и не знаешь, полсотни ли по ней, аль десяток проехал…
- От дедов так научены, - засмеялся Плещеев, - а деды бают, что их деды еще от половцев в Киевском княжестве тому учились.
- Гуськом-то ехать, - продолжал Измайлов, - и тот расчет, что тревогу враз один от одного узнает, и все в лес за един дух.
- Истинно, - отозвался Плещеев. - Нам бы токмо к устью Лутошни пригнать, а как свернем, не хоронясь уж полетим по самой середине реки!
- А много до устья-то? - спросил Измайлов.
- Верст пятнадцать, а дозоры наши, мыслю, еще верст за десять дальше.
Лесом едут. Выслал я старика Ивана Семеныча Лыко с подручным Степкой Вихром… Оба из Загорья, от Сенежского озера. Тутошни места добре ведают…
Вздрогнул, не договорив, Плещеев. Впереди один за другим конники в бор через опушку метнулись. Помчались в лес и воеводы, а за ними и дальше вся длинная цепочка конников. В бору опять гуськом выстроились; поехали, извиваясь меж огромных стволов сосен и елей, словно ввинчиваясь в лесную глушь.
В хвосте этой цепочки всадников остались только оба воеводы со своими стремянными. Приказав скрывшимся в бору воинам ехать шагом вдоль берега, сами воеводы поехали ближе к опушке, но старательно прячась в гущине ветвей высоких кустов.
Вскоре подъехал к воеводам на сухопарой киргизской лошадке седобородый конник Лыко, Иван Семеныч.
- Не нужно съезжать на лед, - сказал он вполголоса Плещееву. - Шемякины конники там полон гонят по Лутошне. Пропустить их на Сестру надобно. В Клин, чаю, полон гонят…
- Много их?
- Душ двадцать, - ответил Лыко и, вдруг сверкнув глазами, добавил: - Может, отбить нам полон-то?
Воеводы переглянулись, и глаза их тоже загорелись, но сразу потухли.
- Про Москву ты, Семеныч, забыл, - сурово молвил Плещеев. - Возьмем Москву и все полоны сразу отымем. Как нам к Лутошне ехать?
- Токмо берегом, Андрей Михайлыч, - ответил Семеныч, - налево свернем, потом по правому берегу Лутошни поедем. Дале-то где можно берегом, где по льду. Ведомы тут мне все пути и перепутья. А Клин-то объедем, тогда можно и все время до самого верховья по Лутошне гнать, а там просекой.
- Ну а теперь ехать нам шагом аль рысью? - спросил Измайлов.
- Можно и рысью малой, господине, - ответил старик. - Тропку тут знаю, гуськом можно. Гоните за мной, к голове сотни подгоним да за собой ее и поведем…
Когда воеводы на рысях подъехали к устью Лутошни, увидели сквозь сучья: тянется по льду обоз, окруженный конниками Шемяки. Медленно ползут деревенские дровни, груженные мерзлыми тушами, мешками с зерном и мукой, а возле дровней парни и девки, душ пятнадцать, да за обозом баранов с десяток…
- Ишь, окаянные, - злобно крикнул Семеныч, - чаю, Соглево разорили, ироды! Верст двенадцать от устья Соглево-то будет. Богатое село…
Стиснув зубы, воеводы молчали. Когда же обоз с шемякинцами свернул налево, на реку Сестру, и скрылся за поворотом, Плещеев крикнул:
- Семеныч! Веди всех на лед! На Москву, на Москву скорей!
Звонко застучали по льду копыта коней, выезжая на середину реки.
Верст двадцать скакали воеводы без отдыха. Морды и бока коней покрылись на морозе пушистым инеем, а у людей усы и бороды превратились в ледяные сосульки.