Через неделю, как уехала Софья Димитриевна в Галич, собрал все полки свои князь Димитрий Юрьевич. Готовый к походу, повелел он бояр созвать на совет и трапезу. Приглашен был и владыка Иона с особым почетом, но не приехал тот, сказался больным. Не понравилось это Шемяке, не нравились ему и бояре многие из московских, хотя и крест ему целовали.
Зло закипало в сердце князя Димитрия Юрьевича, но держал себя крепко он, улыбался всем, шутил, похваляясь весело, только глаза его черные, совсем ныне без блеска, пугали всех. После же трапезы загорелись глаза его злобой и гневом. Окинув всех колючим взглядом, сказал он громко:
- Ныне на князя Василья иду, зане преступил он целование крестное!
Изолгал меня лестию и забыл проклятые грамоты! Не крест ему давать целовать, а мечом его посечь надобно было!..
Побелел весь от гнева Шемяка и, переведя дух, добавил глухим голосом:
- Ежели станет за него князь Борис, то и на Бориса иду!..
Зашептались бояре в изумлении и замешательстве, и слышно было среди шепота, как некоторые говорили промеж себя:
- Ишь, какое велеречие…
- И единого не одолев, на другого уж хвалится…
Не слыхал тех слов Шемяка, но по усмешкам и без слов не понимал.
Сдвинул брови и, возвысив голос, властно приказал:
- Оставляю с заставой наместником своим Федора Лександрыча, а от князя можайского наместник здесь Василий Чешиха.
Князь Димитрий тяжело опустился на скамью и с жадностью припал к чарке с медом, не обращая ни на кого больше внимания.
Стали подыматься бояре из-за стола вслед за Никитой Константиновичем.
Уходя, кланялся каждый Шемяке и говорил:
- Будь здрав, государь!
Шемяка молчал, пронизывая взглядом бояр московских. Знал он, что предадут его, что, может, и не вернется на Москву он боле. Томила его тоска и злоба, но все еще верил он в силу свою, знал, что и Новгород, и Вятка, и Углич за него стоять будут…
Ушли все бояре, опять с ним только советники его - Никита Константинович да Федор Александрович.
- Есть еще кому за нас стоять, - продолжил Шемяка вслух свои мысли. - Весь, почитай, север за нас и Новгород, и Псков, и Углич. Мыслю, и Тверь-то до поры до времени с Васильем. Все Москвы боятся…
- В сем-то и зло все, - заметил Федор Александрович, - такое уж место Москва. Все против нее: ныне Василей - против Василья; ныне ты - так все против тобя, государь…
Никита Константинович засмеялся злобно.
- А посему, - сказал он, - передавить, как крыс, кругом всех надобно.
Разумеют сие и попы, и князья московские. Кто возьмет Москву под свою руку, тот и всех прочих князей под рукой доржать будет.
- Истинно! - воскликнул Шемяка. - Поборствуем, Никита Костянтинович, за Москву мы! Растопчем Василья так, чтобы и попы ему помочь не успели!..
Помолчав, он продолжал:
- Вот что яз думал. Князь Иван Андреич уж ведет полки свои к Волоку Ламскому, а завтра с рассветом нам идти. Заградим путь на Москву, а Новгород ополчить надобно на Тверь.
- Ссылаюсь, государь, с новгородцами.
- Сошлись, Никита Константинович, и с Казимиром литовским.
Долго говорили они о том, как Тверь устрашить и полки тверские от Василия Васильевича оторвать.
- Побежит от нас без тверских-то Василий, - злорадствовал Шемяка, - токмо бы от Москвы и Твери его нам отрезать. Сказывал яз о сем князю Ивану Андреевичу, когда уезжал из Москвы он…
- Помни, государь, - сказал, вставая и кланяясь, боярин Добрынский, - смута была в Волоке-то Ламском с боями и драками, прогонили твоего наместника посадские. Воровства опасайся.
Простился боярин и ушел распоряжения к походу давать да снаряжать все, что надобно. Усмехнулся печально Шемяка и, обратясь к дьяку своему, сказал ласково:
- Боярин Никита воровства в Волоке боится, а в Москве-то кругом воровство, и в хоромах моих изменники за столом сим вот сидели. Опаслив и ты будь тут, на Москве-то…
- Княже мой, Димитрий Юрьич, - ответил Федор Александрович, - спаси бог тя за любовь и ласку твою. Как тобе ведомо, Акулинушку с Грушенькой яз следом за княгиней в Галич наш отпустил. Не ныне, так завтра - дома будут!
Тут же буду яз, княже, тайно в посаде ночевать со стражей своей. В Москве же Чешиха останется да наш Семен Иваныч в хоромах твоих. Оба с конной и пешей стражей. Все мы в разных местах будем, дабы при воровстве каком помощь друг другу оказать могли, дабы враз всех нас не захватили. С боярами да попами мы справимся, а путь Василью к Москве ты с можайским сам пресечешь…
Уж вторую неделю стоят полки Шемяки и князя можайского у Волока Ламского, а крепкие заставы с воеводами в осаде сидят в Клину и Димитрове.
Загорожены все пути из Твери на Москву, а главное - через Волок Ламский.
Шире тут дороги и просеки, гатями и мостами устроены. Этим торговым путем и для конных и для пеших воинов удобней и скорей идти.
Здесь у Шемяки главное войско, сюда он с князем Иваном Андреевичем и воеводами своими хочет выманить Василия Васильевича и Бориса Александровича. Где нужно, тут засеки по дорогам нарублены и засады в тайных местах схоронены, чтобы от Твери войско обоих князей отрезать.
- Земли тверские пустоши, - кричит всегда на пирах с воеводами Шемяка, - пусть вои мои кормятся досыта и полонянок собе берут!
В ответ хохочет князь Иван Андреевич, колыхая свое грузное тело, тонко и зло хихикает боярин Никита Константинович, приговаривая:
- Самодержец-то тверской не выдержит! Горд и обидчив не в меру. Сам не пойдет, а Василья пошлет, своих полков ему в подмогу прибавит. Токмо много не даст - новгородцы грозят…
- Бают, - вмешался князь можайский, - на той седьмице новгородцы-то к самому Кашину подходили, еле-еле успели отогнать их воеводы тверские. Ныне Борис-то послал полки воевать земли новгородские. Не до Василья ему…
- Пустоши, пустоши земли тверские! - пьянея и злобно посмеиваясь, выкрикивает Шемяка. - А ты, Никита Костянтиныч, лей масла в огонь!
Новгородцы нам, а мы им поможем. Да шли чаще с лестию всякой послов Казимиру литовскому!
- Ныне королю польскому, - добавил Добрынский. - Разведал яз, государь, что Ряполовские, окаянные, вместе с князем Василь Ярославичем и воеводами московскими собрались в Пацыне литовском, на Русь хотят идти…
- Не поспеют, - засмеялся Шемяка, - ты старайся, Никита Костянтиныч, дабы Казимир задержал их. Сули ему всякое, а наипаче насчет унии. Паны да ксендзы спят и видят к латыньству склонить нас…
- О том и моя гребта, государь, - ответил Добрынский, - а тут еще царевичи Касим да Якуб из Черкас пришли. Бают, у Ельца уж. Токмо ведомо мне, что татар мало у них. А хорошо бы Василья-то все ж поскорей выманить, да и в западню подвести!..
- Мечтой блазнитесь, - хмуро взглянув исподлобья, сказал Старков, - на кой ляд Казимиру мы любы да надобны? Подумай о сем, княже. Ему бы токмо зорить Русь. Литву православную паны да ксендзы заглонули совсем, того же и с нами хотят. Пустит Казимир и Ряполовских, и князя Боровского, и прочих. Ему свара нужна. Пустит со всеми полками, а может, и…
- Не каркай, ворона! - вспылил Шемяка, но вдруг смолк и задумался.
- Пал ты духом, - помолчав, обратился князь Димитрий Юрьевич к Старкову, но тихо уж и с грустью. - Ране ты не таков был, когда ворота мне в московский Кремль отворял. Храбрый был человек, а ныне…
- Ныне, - с горечью подхватил Старков, - вижу, и народ и бог-то против нас, государь…
Задрожали губы у Шемяки, побледнел он, но ничего не ответил, повернулся лицом к окну. Из хором наместника волоколамского, где теперь стояли они с князем можайским и двором своим, увидел он у ворот чужих конников. Молча указал на них Шемяка боярам. Конники пререкались с привратниками, требуя пропуска, а к хоромам спешил стремянной князя Димитрия, старик Кузьмич.
- Мыслю, паки посол! - резко произнес Шемяка. - Коли от Василья - в железы его ковать!
Заметался Димитрий Юрьевич по горнице, но бояре молчали. Знали они, что государь постепенно сам стихнет, если не перечить ему и не уговаривать.
Успокоившись, сел Шемяка за стол, выпил меду чарку и молвил раздумчиво:
- Как же нам посла примати?
Никита Константинович Добрынский сразу ожил и зачастил, хмуро улыбаясь:
- Задоржать надобно посла-то и ласкать его, дабы время тянуть и злобу в них разжигать дерзостью. Будут в гневе они посла своего ждать да в горячке-то поспешат на нас, а мы почнем уходить от них, будто в страхе, в западню манить будем…
- А ежели они не пойдут на нас? - со злостью спросил Шемяка.
- Все едино посла у собя доржать надобно, - ответил Старков, - дабы не упредил он о чем князей своих. Может, он засады да засеки наши разведал…
- Истинно, истинно! - согласился князь можайский. - Может, он и послан-то токмо для-ради того самого…
- А ласкать его тоже надобно, - продолжал Старков, - дабы он и нам поболе поведал с лаской-то да за чаркой, Мы, государь, речь поведем, а ты уши навостри, может, мы все тут боле угадаем, нежели словами он скажет…
Шемяка усмехнулся и сказал Кузьмичу:
- Ну, старина, зови гостя! Веди с почетом, а мы его тут под жабры возьмем с ласками…
Прибыл послом от князя тверского боярин Александр Андреевич Садык с малой стражей и держал себя вежливо и дерзостей никаких не позволял.
Помолясь и поклонясь всем, молвил он, хотя и почтительно, но твердо и строго:
- Государь Димитрий Юрьевич! Повествует тобе великий князь Борис:
"Что стоишь ты в вотчине брата моего, великого князя Василья, а мою пустошишь? Ты бы пошел в свою вотчину да оттоле и бил челом брату моему, а не пойдешь прочь, ино яз готов со своим братом на тобя. А срок тобе полагаю седьмицу"…