- Пусть игумен и строителей своих соберет. Погляжу на них да побаю и с ними.
Государь усмехнулся и молвил:
- Ну, с богом! Гони в монастырь, а яз к обеду буду…
Монах вышел, а великий князь, обратясь к Даниле Константиновичу, сказал весело:
- Хочу вешним духом подышать, да и самому у них увидать все. Вели-ка Саввушке снарядить коней да взять у Ефим Ефремыча стражи, сколь надобно…
У монастырских стен Ивана Васильевича встретили со звоном колокольным. В воротах ждали его, с игумном и архимандритом во главе, весь клир и вся братия монастырская с хоругвями, крестом и святой водой.
После краткой молитвы и пенья "Христос воскресе", как в пасхальные дни полагается, игумен предложил государю оказать честь разделить с ним монастырскую трапезу.
Иван Васильевич, поцеловав крест и приняв благословение, ответил:
- После сие, отче. Сей часец вот храм оглядим со строителями. Жди меня в покоях своих…
Великий князь быстро пошел к собору, окруженный монахами и спешившейся стражей. Храм был сильно поврежден: прогоревший купол его осел, оголившийся крест покривился и торчал на железном шесте, а у подножия его вздыбились покоробившиеся листы железа. Обгорела кое-где и крыша, особенно на южном приделе.
Строители монастырские оживленно говорили между собой, вперебой указывали государю разные повреждения от огня, и хотя все были в рясах, но теперь совсем не походили на монахов ни голосами, ни повадками.
- Нам, государь, - говорил один из монахов, крепкий мужик с седеющей бородой, - нам не только дерево и камень понадобятся. Нам гвоздей надобно, железа плющеного, рам свинцовых для окон и, ежели твоя милость будет, слюды светлой, большим листом…
- А коли и мелка будет и не очень светла, - словно испугавшись слишком большого запроса, прервал говорившего седобородый монах, - то нам и сие добро, хоша бы токмо храм-то малость посветлить…
- Еще, государь, - скромно обратился к великому князю молоденький монашек с умным, светлым лицом, - огнем-то роспись сожгло и дымом зачернило. Надоть нам краски купить, ништо же есть у нас красильного-то…
Иван Васильевич всех выслушал и осмотрел все. Заходил он и во храм: и внутри было много попорчено росписи от копоти и жара огненного.
- Краски-то, государь, - скромно, но настойчиво твердил юный монах, - вельми трудно купить. Их ведь из Кафы купцы привозят, а продают токмо за серебряные рубли…
В конце трапезы у игумна подали сладкого грецкого вина в серебряной сулее. Из этой же сулеи, наполнив ранее золотую чарку государя, налили себе и святые отцы - игумен и архимандрит. Выпили за здравие Ивана Васильевича, продолжая потом беседу насчет обновления храма и денежных средств монастыря. Игумен пригласил для этой беседы и келаря и казначея.
- Пошто, - шутливо спросил великий князь, - милости моей просите?
Мало ли у вас угодий монастырских, да и серебреца, поди, достаточно?..
Игумен покачал головой и молвил:
- И… и, государь, кто теперича не вступается в наши волости и селы монастырские! Нам ныне же много землицы надобно, дабы больше холопов на пашню сажать; дабы они как сироты были, дабы из них поболе стало в селах полных людей, сиречь страдников. Сии хлеб нам дают не токмо для прокорма, а и на продажу ради денег серебряных…
Иван Васильевич усмехнулся и молвил:
- Вот, отче, из сих денег и возьмите на обновленье-то. Тут вот, у собора, инок один все на краски молил…
- Иде же деньги у нас, государь, - воскликнул отец казначей, - иде же деньги? Нет, почитай, у нас серебряников. Сребро мы добрым людям ссужаем, а сребром-то и они не все рост платят!..
- Норовят они серебрецо-то боле у собя доржать, - вмешался отец келарь, - нам же норовят токмо церкви наряжати, монастырь и двор тыном обносить, хоромы ставить, пахать, сады оплетать плетнем, на невод ходити, пруды прудити, на бобры в осеннее время идти да бортничать…
- А пешеходцам что у вас деять положено? - спросил он, забавляясь жадным стяжанием людей божиих.
- От сих, почитай, нету прибытка совсем, - загорячился отец келарь. - Токмо к празднику рожь мелют и хлебы пекут, пиво варят и на семя рожь молотят, а лен даст игумен в селы, и они сети плетут и неводы наряжают, таково и все их изделие!..
Великий князь перестал смеяться и сурово поглядел на монахов.
- Жаднущи вы, отцы святые, - сказал он, - с одного вола две шкуры драть хотите. Мало вам, что хлебом берете - и в поле стоячим и в житницах, баранами, гусями и курами, яйцами, сырами да маслом и рыбою всякой! Вы и оброк еще берете, помногу рублей серебро монастырское в рост даете. Куда вам денег столь?
Иван Васильевич помолчал и добавил:
- Поперек пути государству стаёте. Все токмо в свои руки взять хотите, а у государства есть и вольные слуги: ратные люди княжие и боярские и дети боярские. Не разумеете того, что татары еще ходят круг Руси, как волки круг стада. Побьют они нас, и храмы божии и святые обители на дым пустят. Митрополит Иона, богом от нас призванный, разумел сие…
За столом все замолчали. Государь медленно пил заморское вино, и было на душе его беспокойно. Не все было так просто, как сам он думал. Монахи переглянулись между собой, и это заметил Иван Васильевич и понял, что они будут обороняться.
- Государь, - заговорил тихо и покорно игумен, но глаза его хитро сверкнули, - прав ты в добром своем помысле. Токмо аз, грешный, скажу: вотчинники и набольшие - князи и бояре, и наимелкие - дети боярские, боле нас берут. Одни хлебом и прочим берут наполовину, а другую половину - сребром. Иные же берут токмо оброки со всех сирот и токмо деньгами…
- Истинно так, истинно, - дружно подхватили отцы духовные.
Иван Васильевич ничего не сказал, на это, только глаза его поочередно остановились на каждом из собеседников, сразу смутившихся и оробевших.
- О сем яз думать буду, - проговорил он глухо, - и содею потом, как надобно.
Резко поднялся он из-за стола и, перекрестившись, сказал:
- Пришлю вам своего зодчего Василия, Димитрия Ермолина сына, с нужным припасом, которого у вас нет. Дивно возобновил он по воле матери моей церковь, что заложена княгиней прадеда моего, князя Димитрия…
Всю дорогу от Николо-Угрешского монастыря до самой Москвы думал Иван Васильевич о разговоре, случайно возникшем за столом у игумна. Впервые так ясно почуял он, как много противоречий между людьми разных сословий. Это ошеломило его и лишило ясности мысли.
Близ самой Москвы увидел Иван Васильевич небольшое село подмосковное и, подозвав стремянного своего Саввушку, спросил:
- Чья сия вотчина?
- Бают, государь, Трофим Гаврилыча Леваша-Некрасова, из боярских детей…
- Гони во двор, извести, что князь великий едет к нему…
Ивану Васильевичу не терпелось самому увидеть, как мелкие вотчинники живут, каково у них сиротам и прочим черным людям.
Когда он подъехал ко двору, у ворот стоял уж дворский со всеми людьми дворовыми. Все были без шапок и земно кланялись.
- Кой из вас дворской? - спросил государь, нахмурив брови.
- Я, государь. Пров, сын Семенов…
- Где ж господин твой? Как его звать и как он смел не почтить государя своего?..
Оробев совсем, кинулся Пров Семенов на колени.
- Не гневись, государь, - заговорил он. - Господин наш, Трофим Гаврилыч Леваш-Некрасов, на рати казанской с конниками своими.
- Встаньте, - сказал Иван Васильевич.
Дворский и все слуги встали.
- Ну, сказывай, Пров, - продолжал государь, - какая у вас вотчина и как живете.
Дворский нерешительно оглянулся на прочих слуг, но, ободрившись, отвечал великому князю:
- Вотчина господина нашего не велика, государь. Сие село Никольцы, иде вот хоромы его и двор, да две деревеньки недалече отсель: Старая Глинна да Новая Глинна. Я же у господина моего слугами ведаю и поселением, что за двором его числим. Опричь того, и крестьянами ведаю в деревнях. Там есть у меня помощники - ключники и тивуны…
- Сколь всего четей-то в вотчине? - перебил дворского Иван Васильевич.
- Всего, государь, двадцать восемь четей с половиной. Из них девятнадцать четей - за крестьянами, шесть - за слугами, а три чети - хозяйские…
- Кто пашни-то пашет?
- Свои люди, государь, господские…
- Оброк платят!..
- Всякое, государь, и работу иную деют, а боле оброк, ибо ныне без денег-то ништо купить не можно. Господин же наш, слуга твой, как с Казанью вот рать зачалась, воев нарядил. Без серебра-то и нарядить нельзя было бы…
- И серебро в рост даете?
- Добрые люди берут и рост платят, как и в твоих вотчинах, государь…
Иван Васильевич потемнел лицом и, махнув рукой, молча поехал вон со двора.
Невеселые думы он думал, вспоминая непрерывные тяжбы меж монастырями, вотчинниками и сиротами. Все ныне друг с другом грызутся на Руси.
- Как же с татарами биться и прочими ворогами? - шептал он беззвучно. - На кого более опереться можно?