Когда Иван Васильевич кончал вечернюю трапезу в покоях у матери, с которой теперь жил осиротевший Ванюшенька, Данила Константинович доложил о прибытии воевод из-под Казани.
- Как глядят-то они, Данилушка? - спросил государь, хмуря брови. - Что-то не жду добра…
- Темны и хмуры лицом, - отвечал печально дворецкий. - Видать, прямо с походу, сапоги у них и кафтаны в грязи…
- А Касим с ними?
- И он, государь, с ними…
- Проведи их в покои, что Касиму отводим. Пусть оботрутся от грязи, да коли прямо с коня, накорми, напои перед беседой-то. После-то некогда будет… Проведешь потом ко мне в переднюю, а яз тут пока с государыней-матушкой да сыночком побуду…
- Слушаю, государь. Борзо все нарядим.
Дворецкий вышел, а Иван Васильевич молвил старой государыне:
- Зла будет война с Казанью. Надоть, пока Ахмат в стороне, Казань смирить на всю волю нашу…
- А как Казимир? - заметила Марья Ярославна. - Как бы и он к Казани не пристал?
- Не посмеет.
- Пошто не посмеет-то, сыночек?
- Веры в Крым у него ныне нет, матунька. Распря в Крыму-то, и неведомо королю, друзьями аль врагами ему Гиреи будут. Ежели победят те, что с турками заодно, - враги, а с Ахматом - друзья Казимиру. Успеем мы Казань смирить…
- Дай бог, - молвила Марья Ярославна, - ты сам в поход-то пойдешь?
- Видать там будет, - ответил Иван Васильевич и весело добавил: - Ежели сам пойду, и Ванюшеньку с собой возьму!
Мальчик просиял и, обняв отца, радостно воскликнул:
- И доспехи мне дашь, тату?
- Свои детские велю тобе приспособить. В твои-то годы яз много крупней тя был…
- Воеводы, государь, - сказал Данила Константинович, - ждут в передней…
- Идем, Данилушка, - молвил Иван Васильевич и, вспомнив о сыне, живо добавил: - Вели-ка ты утре старые детские мои доспехи на Ванюшеньку уменьшить. Пусть приучается носить их. В поход со мной пойдет…
Государь вдруг оборвал речь и, сурово сдвинув брови, вышел в сенцы.
При входе Ивана Васильевича в приемную воеводы быстро встали и поклонились государю, желая здравия и благодаря за внимание и ласку.
Великий князь отдал им поклоны и молча сел на свой престол. Прием был строгий, без теплоты, холодный прием. Взглянув на воевод огромными черными глазами, он сухо молвил:
- Вижу все, разумею. Что яз тобе, царевич, баил? Где твой Абдул-Мумин?..
Касим схватил себя за полы кафтана и горестно воскликнул:
- Изолгали меня, государь! Изолгали татары!
Зажав лицо руками и затем быстро открыв его, Касим поклонился до земли великому князю и глухо произнес:
- По смерть мой я твой слуга…
- Будь все по-старому, - сказал Иван Васильевич, протягивая руку Касиму. - Садитесь, воеводы…
Касим горячо поцеловал руку государя и сел, по татарскому обычаю, на ковер у его ног.
- Сказывайте, - кратко молвил великий князь и снова нахмурился.
Воеводы заробели, но старший из них, князь Иван Васильевич Стрига-Оболенский, встал пред государем.
- Все виновати мы, государь, - проговорил он. - Касим-царевич на неготовую Казань ехал, а Казань-то нас неготовыми встретила. Упрежден Ибрагим во всем был. На всех бродах и переправах у него уже засады были крепкие…
- Где же отряды ваши были? Казанские-то лазутчики, мыслю, по всему лесу прятались да вас высматривали…
- Может, и были лазутчики, государь, - ответил князь Стрига, - да мы-то двинуться никуды не могли. Непогода все гати размыла, болота да топи разлились по всем дорогам. Кони по брюхо вязли, еле двигались. Вьючные-то совсем топли, а многие так в топях и остались, волкам на растерзанье…
Шаг за шагом описывал воевода все бедствия и муки полков московских и касимовых, а бедствия их с каждым днем увеличивались, становились тяжелей…
- Что же вы не вернулись? - грозно сверкнув глазами, спросил Иван Васильевич.
Воеводы побелели лицом, а Оболенский хриплым голосом проговорил:
- Волю твою, государь, исполнить хотели, дабы…
- Волю мою? - сердито воскликнул великий князь. - Волю мою ко времю и к месту исполнять надобно, а не зря ума! Не переть на рожон. Три головы вас там было!..
Воеводы все поднялись на ноги и замерли в страхе, но государь взял себя в руки и особенно страшным, глуховатым своим голосом тихо спросил:
- А людей сколь погубили?
Воеводы вдруг ожили и радостно все заговорили сразу:
- Миловал бог нас…
- Многие доспехи метали от глада и с истомы, но живы…
- Как могли, о воях пеклись…
- Все здоровы пришли, кажный восвояси…
Иван Васильевич успокоился и, перекрестившись, молвил с облегчением:
- Слава богу. Добро и то, что воев своих сохранили от смерти и полона. Помните, воеводы, вои наши - наиглавное для нас, воев берегите, как самих собя…
Государь опустил голову, но, будто стряхнув с себя тяжкие думы, стал расспрашивать подробно о походе, дорогах, обо всем, что с полками было в пути туда и обратно.
- На всякой беде учиться нам надобно, - сказал он, отпуская воевод. - Будет и сей поход нам на пользу…
На пятый день после возвращения Касима-царевича из-под Казани государь вместе с княгиней Марьей Ярославной, с братьями, которые в Москве были, и с двором своим осматривал церковь Вознесения, обновленную старой государыней и ныне освящаемую митрополитом.
Церковь эта заложена была еще великою княгинею Евдокией, супругой Димитрия Донского. Много лет ее достраивала потом бабка Ивана Васильевича - Софья Витовтовна, но, стены возведя, сводов свести она так и не успела. Храм закончила уж мать государя, княгиня Марья Ярославна.
Сначала она, видя, что после многих пожаров московских церковь эта вся обгорела, а своды ее грозят обвалом, повелела все разобрать и построить новую церковь из того же камня и кирпича. Узнав об этом, зодчий Василий, Димитрия Ермолина сын, домыслил вместе с каменщиками своими церкви всей не рушить, а только обломить на церковном подворье обгорелый камень и своды шатающиеся разобрать.
Внутри же церкви все твердо было, и зодчий Василий, рассчитав, как и чем укрепить обгорелый храм, не руша его, упросил государыню обновить церковь эту по расчетам его…
Иван Васильевич, осматривая обновленную церковь, дивился и радовался уменью и знаниям русского зодчего.
- Матушка-государыня, - говорил он с гордостью, - много слыхал яз, что иноземцы зело искусны в строении сводов, а наши зодчие на сие неумелы.
Василий же так искусно, мудро и красно все изделал, что иноземцы-то не все так могут. Дивно сие строение!..
Государь, восхищенный искусством русского зодчего, слушал со вниманием его объяснения и расчеты.
- Как же ты за сие взялся с толикой смелостью? - спросил он Василия. - Ведь могли своды-то упасть и народ загубить?..
- Государь, - отвечал зодчий, - исчислить для сего было надобно тяжесть сводов сих точно и домыслить точно же, какую опору в стенах им содеять и как для опоры сей стены укрепить. Стены я с каменщиками моими укрепил, как видишь, крупным белым камнем новым и кирпичом, твердо ожиганным пожарами, а от сего и твердость опоры сводам. Будут они без железных тяг и оковок век стоять!..
За это пожаловал государь строителю и каменщикам в награду целую деньгу золотую и молвил милостиво:
- Ты, Василий, отныне с каменщиками своими служи и мне, но не токмо в церковном, а и в крепостном строительстве. Брат вот мой, князь Юрий Василич, укажет тобе, что надобно…
В это время Иван Васильевич заметил, что стремянный его Саввушка доложить ему о чем-то хочет.
- Сказывай, Саввушка, - приказал он.
- Государь, - волнуясь, ответил стремянный, - прислал Данила Костянтиныч брата моего Сергея; гонцы, баит, прискакали из Галича…
Иван Васильевич, круто повернувшись к Марье Ярославне, молвил:
- Прости мя, государыня, уеду яз, не дождавшись молебной и освящения храма: гонцы из Галича…
В покоях государя собрались воеводы московских полков, были среди них знатнейшие: князь Иван Юрьевич Патрикеев, князь Семен Романович Стародубский, князь Иван Васильевич Стрига-Оболенский, князь Данил Димитриевич Холмский и другие из князей служилых, из бояр и детей боярских.
Думу приказано было думать в княжой передней, куда все и собрались.
Государь вошел быстрыми шагами в сопровождении брата Юрия и, ответив на приветствия вставших ему навстречу воевод и бояр, сел на великокняжий стол и тотчас же приказал позвать гонцов из Галича.
Перекрестившись на иконы, поклонившись государю, а потом всем остальным на две стороны, гонцы молвили:
- Здравствуй, государь, на многие лета! Везли вести мы на Москву денно-нощно.
- Здравствуйте и вы, - прервал их Иван Васильевич. - Сказывайте вести.
- Государь, наместник и воевода твой галицкий, - продолжали вестники, - повестует: "Великий государь, да хранит тя бог на многие лета. Татары казанские, лишь токмо ушли воеводы твои из Казани, изгоном бросились к Галичу. Взяша полону совсем мало. Граду же и волостям повредить не могли и ушли восвояси ни с чем, ибо все люди были в осаде во граде, как ты нам повелел…"
Иван Васильевич улыбнулся и, знаком отпуская гонцов, сказал воеводам:
- Разумейте, как сугуба осторожность во спасение служит…
- Истинно, государь, так! - воскликнул князь Иван Юрьевич Патрикеев. - Мы с князь Иван Стригой и с болящим ныне Касимом-царевичем о твоей прозорливости еще под Казанью баили.