Ужаснулись все люди, что на площадях и на улицах были, от явления невиданного и замерли сразу, когда этот столб, крутясь, в тишине тихой пошел прямо на Москву. Померк ясный день, и в тот же миг загудела, зашумела буря грозная. Бегут люди в страхе и отчаянии, кричат, не зная, куда деться во тьме кромешной. Кругом же вихри беспрестанно кружатся, глаза песком и пылью слепят…
Только недолго все так было. Туча эта пречудная и грозная быстро пронеслась над Москвой и сгинула где-то за лесами окружными, не разразившись ни дождем, ни градом, ни громом небесным. И стало вдруг так светло и тихо, что страшней бури это показалось. Говорить даже громко люди боялись, и никто не знал, что далее теперь последует. И на другой день та же тишина великая все время стояла, даже нигде на деревьях листок не дрогнул, и пыль с сухой земли не подымалась, а, чуть взбившись под ногами, тут же снова ложилась…
После же вечерни начала вдруг выползать из-за края земли новая туча, еще черней и грозней, чем вчерашняя. Как море кипящее, она на град обрушилась с бурей, дождем и вихрями водяными, затемнив совсем божий свет.
От грома превеликого глушило людей, и сама земля содрогалась, а молния такая была, что церкви и хоромы будто пламенем среди грозной тьмы вдруг охватило. Бурей срывало крыши с церквей и хором, ломало верхи их, разметывало заборы, избы, хлевы и сараи, а доски и обломки, словно перья, по воздуху в разные стороны разносило. В лесах целыми десятинами шел бурелом, обламывая верхушки и сучья, ломая стволы пополам. Немало побило скота и птицы в этой грозе страшной, и многих людей ушибло, а иных и насмерть убило.
До полуночи гроза продолжалась и вдруг стихла: прекратились блистания молнии, смолк гром оглушающий, небо враз очистилось, и звезды на нем, как лампады кроткие, засияли, и опять тишина мертвая кругом наступила…
Трое суток тишина непонятная длилась, и люди притихли совсем за это время, даже и пьянства нигде не стало, да и церкви совсем опустели.
Забился народ в жилища свои, как в норы, и с трепетом ждал худшего и горшего.
Замерло все и в княжих хоромах, затаилось. Смеха нигде не слышно, говорят тихо, с опаской, а в крестовой и во всех покоях пред иконами лампады и свечи неугасимо теплятся. Ждут все, что скоро затмение будет…
Шестнадцатого же июня, в пятницу, снова ужас охватил Москву. С самого утра, лишь солнце поднялось над городом, затаились все люди и в Кремле и в посадах. Только князь Иван и Курицын ежечасно выходили на гульбища княжих хором с кусочками закопченной на свечке слюды и с тревогой взглядывали на сияющее светило. Ждали всё, когда же солнце начнет утопать во мраке, но до двух часов дня ничего не заметили. Стоит день как день, жаркий и светлый, а на небе ни единого облачка. Вдруг, когда они были в покоях, как-то сразу сереть начало, и откуда-то холодком повеяло.
Бросились Иван, Курицын и Юрий на гульбища, а там еще приметней, как меркнет день и холодеет.
- Словно вечереет, - молвил Иван с волнением, - или тучка нашла, а ведь нигде и самой малой тучки нет…
Он жадно приник глазами к закопченной слюде и воскликнул:
- Глядите, глядите! Ущербилось солнце-то! Как месяц, ущербилось…
- Истинно, - отвечают враз Юрий и Курицын, - на глазах гибнет.
Вдруг снизу, со двора, донесся жалобный старушечий голос:
- Саввушка, батюшка, не гляди ты! Грех-то какой! Не гляди на тайны-то божии…
Иван оторвался от слюды и увидел среди пустого княжого двора одного только Саввушку, молодого конника из княжой стражи.
Саввушка держал в руках платок из тонкого полотна и глядел сквозь него на солнце.
- Глядите, что он придумал! - воскликнул Иван и перегнувшись через перила гульбищ, закричал:
- Саввушка! Иди сюда, в слюду погляди!..
Юрий, осмотрев двор, улицы и площади, с изумлением промолвил:
- Иване! Федор Василич! Москва-то словно вымерла - живой души нигде не видать!
- Схоронились все в избах да в хоромах, - сказал Курицын, усмехаясь, - за грех ведь на солнце-то глядеть почитают.
- А темнеет еще более, - заметил Иван, - и холодеет!
Взглянули опять они на солнце сквозь закопченную слюду, а оно уж серпом делается.
Заскрипели внизу ступени - вбежал на гульбища Саввушка.
- Будь здрав, государь! - воскликнул он, слегка запыхавшись. - Звал мя?
- Погляди на солнышко-то сквозь копоть, - сказал Иван, протягивая Саввушке слюду, - токмо копоти не сотри, за самой конец доржи.
Саввушка быстро схватил слюду и, взглянув на солнце, вскрикнул:
- Нача солнце гибнути! Яко полумесяц уж содеялось…
Испугался он и торопливо возвратил слюду Ивану.
- Страх меня берет, - тихо сказал он, но Иван не слушал его и, не отрываясь, смотрел на затмение.
Вот солнце совсем серпиком узким стало, и серпик этот становится все уже и уже, словно молодой месяц пяти дней. Но на том тень зарубила и куда-то вбок пошла. Посветлело все, а сумерки, будто дым, собираются и тоже куда-то совсем незаметно уходят. Теплеет быстро, припекать даже начинает…
К четвертому же часу солнышко целым кружком, как прежде, засияло, а на дворы, на улицы и площади народ повалил, шум, крики пошли…
Иван посмотрел на Саввушку. Тот еще стоял взволнованный и о чем-то сосредоточенно думал. Потом взглянул на Ивана, радостно воскликнул:
- Вот те и конец света! Просчитались попы-то, государь!
В самом начале августа, на медовый спас, когда только что Москва успокоилась и закончила исправление разрушений всяких после бурь и вихрей, новая гроза над градом стольным нависла.
Прибыли в ночь пред рассветом вестники из Рязанской земли с недоброй вестью.
- К самому Переяславлю Рязанскому, - доложили они государю с трепетом, - пришел со всей силой своей безбожный Ахмат, царь Золотыя Орды.
Осадил град, стоит под ним второй день, а татары его поганые жгут и грабят всю округу… Встревожился, всполошился Василий Васильевич и отпустил враз вестников на отдых. Бледный, молча сидел и юный соправитель его. Ясно было Ивану, что тут не обошлось без короля польского и пособников его в Новгороде, а может быть, и свои удельные в тот же круг включены. Словно угадав мысли Ивана, заговорил Василий Васильевич:
- Иване, не просто сие. Ведаю яз татар-то хорошо. Ране набегали они токмо для-ради грабежа и полона. В сем главная пожива их, ибо ни Поле, ни ясак, ни даже дани-выходы им того не дают, что рати и грабежи…
Василий Васильевич вздохнул и, перекрестившись, продолжал:
- Мыслю, Ахмат-то о Москве думает, раз сам на Русь пошел и Сарай свой за спиной оставил с эмирами. Не боится, знать, что те могут его скинуть с царства-то. Окреп, знать, он вельми…
Слова эти, словно светом, осветили Ивана.
- Государь, - воскликнул он радостно, - уразумел яз, как Орду нам погубить! Улусы ее друг на друга подымать надобно. Но сие враз не содеешь.
Днесь же надобно и пути все на Москву поганым пресекать.
- Добре, - согласился Василий Васильевич. - Разумен ты, Иване. Не мыслил яз об улусах, а ныне, после слов твоих, мнится мне, сам сие придумал - так все ясно и просто стало…
Помолчав немного, он заговорил снова:
- Верно, надобно нам не токмо татар татарами бить на ратном поле, а и эмиров в Орде, как собак, стрелять! Ну, Иване, созывай думу думати воевод и бояр, сам уж ты все суди и ряди…
Военный совет длился долго, и, как всегда, молодой государь Иван больше молчал и слушал, задавая иногда вопросы. Иногда он просил подробных разъяснений. Любил он военные споры, но и тут только задавал вопросы той и другой стороне, не высказывая своих мнений, дабы не соглашались воеводы с ним лишь в угоду ему, а делу во вред.
Долго шли прения, а под конец надвое разбились голоса воевод. Одни за то стояли, чтобы слать все силы в Рязанскую землю, а другие - только оборону держать на Оке-реке. На этом и спор прекратился, но Иван все еще молчал.
- А как наши дозоры бают, - спросил Иван, - какая сила у царя, где стоит? Скажи-ка мне о сем, Юрий. Ты ведаешь, что мне надобно. Собрал ты воедино все вести?
- Да, государь, - ответил Юрий. - Сам Ахмат с главной силой своей стоит на Рязьском поле, а к Переяславлю подошли Юсуф и Темир…
- И дозоры у них, чаю, есть? - спросил Иван. - И засады где надобно?
И гонцы меж Ахматом и яртаулами?
- Все сие есть, государь.
- Добре! - похвалил Иван и, обратясь к сторонникам наступления, продолжал: - А как нам быть, ежели Ахмат-то, сведав, что мы все силы на него шлем, оставит под Переяславским градом токмо Юсуфа и Темира, а сам со всей силой на нас пойдет? Ведь идти-то нам на него сей вот часец надобно, а где ж нам полков борзо набрать? Где же силы нужной взять, дабы в лоб татар бить?
Воеводы молчали. Иван усмехнулся, обратился к сторонникам обороны с вопросом:
- А ежели будем доржать токмо оборону по обычаю в Серпухове, Кашире, Коломне и в Касимовом городке, то как нам с Переяславлем-то быть? Отдать его на дым и поток, а горожан его на смерть и полон? Нет, таков поход на поганых плох, а такая оборона и того хуже…
Поразмыслив малое время, молвил он сурово:
- Спешите вы зря, воеводы. Надо, дух укрепив, со спокойным сердцем все деять. Вот яз так мыслю: надо нам враз и обороняться и нападать.