Подошли оба посланца можайских: боярин Остроглазов, Пармен Терентьевич, да из боярских детей Башмак, Иван Кузьмич. Пали оба на землю.
- Будьте здравы, государи! - восклицают они и просят: - Прими, государь Василий Васильевич, челобитную от гражан всех можайских, от посадских и от сирот.
Поклонившись земно, подает Пармен Терентьевич грамоту, и берет ее Иван сам из рук посланцев. Написана она разборчиво, добрым полууставом.
- Читать сию грамоту? - спросил Иван.
Государь усмехнулся.
- Дьяков с нами нету, - сказал он, - читай уж сам!
Иван прочел:
- "Великой государь, милостию божию, Василий Васильевич. Живи сто лет, и столь же пусть живет соправитель твой, государь Иван Васильевич.
Челом бьем ото всех христиан - умилосердись на град наш и над всеми сущими во граде, пожалуй их твоей милостию. Князь же наш Иван Андреевич, ведая пред тобой неисправленье свое и грозы твоей страшась, выбрался с женою и с детьми и со всеми своими, побежал к Литве. Помилуй нас господа бога ради, сложи гнев свой на милость. Токмо о сем молю яз, смиренный раб божий, протопоп соборный Акакий".
Наступило молчание, Василий Васильевич сидел, сурово сдвинув брови.
Иван понимал, что отец в гневе, и боялся, чтобы не впал он в ярость.
Посланцы от Можайска со страхом ожидали его слова.
Рот великого князя злобно искривился, и сказал он сквозь зубы:
- Уползла змея толстопузая и змеенышей за собой увела!..
- Государь, - торопливо вмешался Иван, - дозволь мне посланцев спрашивать.
Василий Васильевич помолчал и, кивнув головой, молвил более спокойно:
- Спрашивай…
- Кто во граде Можайском заставой ведает? - строго спросил Иван.
- Яз, государь, - почтительно ответил боярин Пармен Терентьевич, - токмо в осаду мы не садились - ждем вас, государи. Врата градские все отворены. Ждут вас гражане все с хлебом и солью, и причты церковные с крестами и иконами стоят с тех пор, как мы с челобитной к вам, государи, отправлены были…
Слушая эти ответы, Иван решил, дабы от гнева и ярости отца уберечь, самому распорядиться быстро.
- Добре, - ответил он посланцу можайскому и, обратясь к начальнику княжой стражи, добавил: - Ты же, Степан Митрич, посланцев с собой взяв, гони к Можайску и передовой отряд наш собери. Мы же через час там будем…
Когда можайские посланцы пешие пошли к коням своим, Иван знаком задержал Степана Димитриевича и сказал ему вполголоса:
- Никаких перемен в полках не деять. Пусть идут как на рать и готовыми к бою…
Иван сел к Василию Васильевичу в повозку - хотел он до приезда в Можайск, стены которого уже видны были, переговорить с отцом о многом.
Помнил он советы владыки Ионы, но, боясь гнева отцовского, не решался начать разговор, - а время-то идет, вот уж и звон колокольный слыхать в отдаленье.
- Государь, - начал, наконец, Иван глухим голосом, - с боярами и воеводами правь расправу, как хошь, а сирот и посадских людей пожалуй.
Право баит владыка: они всегда за Москву, да и купцы за нас. Торговать от Москвы им прибыльней, чем от удельного града…
Василий Васильевич досадливо крякнул. Иван замолчал, ожидая крика, но государь только усмехнулся и молвил:
- Яйца курицу не учат!..
Усмехнулся и Иван и быстро нашелся:
- Государь, яз тобе не свои думы сказываю, а митрополита, он постарее тя будет…
Василий Васильевич засмеялся.
- Лукав ты, Иване, вельми лукав, - сказал он весело. - Ежели бы не государем тобе быть, то дьяком непременно!
Иван радостно поцеловал руку у отца и ласково проговорил:
- Яз мыслю, что государю надобно быть не токмо воеводой, а и добрым дьяком…
Князь Василий ощупью нашел лицо сына и нежно погладил его по щеке.
- В деда ты, - с гордостью произнес он. - Бабка твоя про него мне сказывала, - яз отца мало помню. Да и сама бабка-то твоя, царство небесное ей, лукава и скорометлива в беседах была…
Под гул колоколов повозка великих князей остановилась против главных крепостных ворот, где стоял Клир духовный в полном облачении, с хоругвями, иконами и крестами.
Окропив святой водой обоих государей после краткой молитвы, отец Акакий, протопоп соборный, обратился к московским князьям и молвил:
- Государи великие! Князь наш можайский Иван Андреевич, зная неисправленье свое, убежал в Литву, как в челобитной мы баили от всего града нашего. Мы же все, верные слуги ваши, паки челом бьем: возьмите нас, государи, под свою руку, заклинаем о том вас чудотворной сей иконой Колачской богоматери…
Протопоп Акакий помолчал и, набравшись смелости и сил, продолжал:
- Дерзость мою простите, государи, с мольбой к вам обращенную от древних словес Кирилла, игумна белозерского составленную. "Смотрите, государи, властелины, - пишет он, - от бога вы поставлены, дабы людей своих уймати от лихого обычая. Суд бы судили праведно, дабы в вотчине вашей корчмы не было, понеже крестьяне пропиваются, а души их гибнут. Тако же уймате под собою люди, дабы разбоя и татьбы не было. При удельных-то князьях много было пиявиц на теле нашем…"
Иван слушал протопопа с большим вниманием, а Василий Васильевич нетерпеливо хмурился.
Неожиданно заговорил какой-то старец из посадских:
- Князи великие и государи наши, мы все, сироты и черные люди можайские, хотим под Москвой быть. Воевод московских принимаем. А будут воеводы и наместники обижать кормами, вам, государи, пожалимся, а вы их корысть и лихость окоротите…
Иван, видя, что отец готов вспылить, громко и спокойно сказал:
- Неправедная корысть у нас впрок им не пойдет. Не дадим им корыститься.
- А вы сами, - усмехнувшись, вмешался Василий Васильевич, - памятуйте, как исстари бают: "Корыстен запрос, а подача - наипаче…"
- А ежели он батогом запрос-то изделает? - крикнул кто-то из задних рядов.
Протопоп напугался такой дерзости.
- Тогда пожалуйся государю, - крикнул он в толпу и, обратясь к великим князьям, продолжал просительно:
- Государи великие, простите нам невежество наше, пожалуйте нас милостию вашей…
Старый государь, чуя все время подле себя Ивана, гнев свой сдержал и, пожаловав всех живущих во граде и наместников своих посадив в Можайске, возвратился к Москве, никому зла не содеяв.
Но недолго покой на Москве был; на другой год ранней весной, как только степи зазеленели и потянулись в рост травы, слух пришел о татарах.
Вскоре же и то ведомо стало: гонят к Москве Седи-Ахматовы татары из Орды с царевичем Салтаном во главе.
- Татарин-то степной, - молвил с досадой Василий Васильевич, - как лук: токмо снег сошел, он уж тут…
Помня о набеге царевича Мозовши, приняли оба государя поспешные меры.
С гонцами приказано было всем удельным на конь садиться и к Москве идти на подмогу, а воеводе коломенскому, боярину Ощере Ивану Васильевичу, с коломенской ратью своей все броды и переходы через Оку стеречь и всякой ценой татар задерживать. Если же сила будет, бить их и сечь нещадно и в степь обратно гнать…
- Не зря можайский-то в Литву бежал, - молвил Василий Васильевич, лежа на постели в опочивальне своей после обеда. - Там же, Иване, и сын Шемякин, Иван Димитрич. Они всяко зло против нас мыслят заодно со всеми ворогами нашими. Татары разные всякую весну набеги творят. В Нове же граде, как вестники нам повестуют, конников, по немецкому обычаю, в латы оболочили. Войско свое на нас же крепят. И копья у них длинные и тяжкие, и щиты железные…
Князь великий помолчал и добавил:
- Правда, с татарами ныне легче стало - потому грызутся между собой.
Казанские против Большой Орды, а крымцы с Ордой ратятся - все они друг против друга. Тут видать, что деять-то: токмо натравлять их друг на друга, кости им, яко псам, бросать.
- Истинно, государь, - молвил Ряполовский. - Тут же и Литва, и Польша, и наши удельные вороги - все заедино. Все жир с котла сымать хотят.
- И немцы с ними, - добавил Курицын, которого Иван с позволенья отца иногда с собой на думу брал, - а за ними стоит и папа римский и все латыньство…
- Значит, латыняне, - догадался Иван, - с погаными заодно против нас?
- Исстари, - горячо проговорил Курицын, - у нас и в Орде папские лазутчики и послы живут и против нас ковы куют. Папа басурман поганых на христиан направляет, рад даже крест православный наш под татарскую луну склонить…
Вбежал в опочивальню князь Иван Патрикеев, как член семьи, входивший без доклада, и обратился к дяде своему, Василию Васильевичу.
- Государь! - крикнул он. - Не посмел воевода Ощера на царевича ударить. Так и простоял с коломенской ратью у берега! Татары же, переправясь свободно, жгут, пустошат все кругом. Зарвавшись далеко, ныне повернули назад с полоном великим, со многим добром в степь спешат…
В ярости вскочил Василий Васильевич с постели и закричал, крепко изругавши Ощеру:
- Ну да ляд с ним! Речь с ним впереди. Иване, беги, бери с собой Юрья и все конные полки, которые готовы. Гоните на татар полон отбивать. Яз следом за вами! Сам полки поведу!