- Ба, ба, ба! Да ты не один! Ах, Боже мой! Что это? Она без чувств?
- Помоги мне внести ее в горницу.
Они внесли Наталью и положили на постель Бурмистрова. Долго не могли они привести ее в чувство. Наконец она открыла глаза и с удивлением посмотрела вокруг себя.
- Где я? - спросила она слабым голосом.
- В руках добрых людей! - отвечал Василий.
- А где моя бедная матушка? Что сделалось с нею? Скажите, ради Бога, где она?
- Ты с нею сегодня же увидишься.
- Увижусь? Да не обманываешь ли ты меня?
- Непременно увидишься. Будь только спокойна. Прежде надобно, чтоб силы твои подкрепились несколько.
- Отведи меня, ради Бога, скорее к матушке! - Наталья хотела встать, но в бессилии опять упала на постель; в глазах ее потемнело, голова закружилась, и бедная девушка впала в состояние, близкое к бесчувственности.
В это время кто-то постучал в калитку. Василий вздрогнул. Борисов подошел к окну, отдернул тафтяную занавеску и, взглянув на улицу, сказал шепотом:
- Это наш приятель, купец Лаптев.
- Выйди к нему, сделай милость; скажи, что я нездоров и никого не велел пускать к себе.
- Ладно.
Борисов вышел в сени и встретил там Лаптева, которому слуга Бурмистрова, Гришка, весьма походивший поворотливостью на медведя, в этот раз невпопад отличился и препроворно отворил калитку.
- Василий Петрович очень нездоров! - сказал Борисов, обнимаясь и целуясь с гостем.
- Ах, Господи! Я зашел было пригласить его вместе идти к ранней обедне, а потом ко мне на пирог. Что с ним сделалось?
- Вдруг схватило!
- Пойдем скорее к нему! Ах, мои батюшки! Долго ли, подумаешь, до беды!
- Он не велел никого пускать к себе.
- Как не велел! Нет, Иван Борисович. Воля твоя! Сердце не терпит. Впусти меня на минутку: я его не потревожу. Писание велит навещать болящих!
- Приди лучше, Андрей Матвеевич, вечером, а теперь, право, нельзя. Меня даже не узнает. Совсем умирает!
- Умирает! Ах, Боже милостивый! Пусти хоть проститься с ним.
Сказав это, растревоженный Лаптев, не слушая возражений Борисова, поспешно пошел к дверям. Борисов схватил его за полу кафтана, но он вырвался, вошел прямо в спальню и, как истукан, остановился, увидев прелестную девушку, лежавшую на кровати, и стоявшего подле нее Василья. Одолеваемый и досадой, и стыдом, и смехом, Борисов начал ходить взад и вперед по сеням, ожидая развязки этого неожиданного приключения и приговаривая тихонько: "Экой грех какой!"
Увидев Лаптева, Василий смутился и покраснел. Это совершенно удостоверило гостя в основательности подозрений, мелькнувших в голове его при входе в комнату. Он, как вкопанный, простоял несколько секунд в величайшем изумлении, смутился и чуть не сгорел от стыда. Не вовремя же, думал он, навестил я больного! Он поклонился низко Бурмистрову, желая тем показать, что просит прощения в своем промахе и в причиненном беспокойстве, и, не сказав ни слова, поспешно пошел в сени. Борисов, услышав шум шагов Лаптева, из сеней скрылся на чердак.
- Куда ты торопишься, Андрей Матвеевич? - сказал Бурмистров, нагнав Лаптева на лестнице. - Из гостей так скоро не уходят.
- Не в пору гость хуже татарина! Извини, отец мой, что я сдуру к тебе вошел. Мне крайне совестно. На грех мастера нет. Я не знал… я думал… Извини, Василий Петрович!
- И, полно, Андрей Матвеевич, не в чем извиняться. Выслушай!
Василий, введя гостя в сени, объяснил ему все дело.
- Вот что! - воскликнул Лаптев. - Согрешил я, грешный! Недаром Писание не велит осуждать ближнего. Ты защитил сироту, сделал богоугодное дело, а я подумал невесть что.
- Сделай, Андрей Матвеевич, и ты богоугодное дело. Я человек холостой: Наталье Петровне неприлично у меня оставаться; а ты женат: прими ее в свой дом на несколько дней. Я сегодня же пойду к князю Долгорукому и стану просить, чтобы он замолвил за нее слово пред царицей Натальей Кирилловной. Она, верно, заступится за сироту.
- Ладно, Василий Петрович, ладно! Я сегодня же вечером приеду к тебе с женой, в колымаге, за Натальей Петровной. Жена ее укроет в своей светлице; а домашним челядинцам скажем, что она, примером, хоть моя крестница, приехала, примером, хоть из Ярославля…
- И что зовут ее: Ольга Васильевна Иванова.
- Ладно, ладно! Все дело устроим, как быть надобно. А! да уж к обедне звонят. Пора в церковь. Счастливо оставаться, Василий Петрович!
- Теперь и мне выйти можно! - сказал Борисов, отворяя с чердака дверь в сени, у которой подслушал весь разговор Василья с гостем. - Больному нашему стало легче. Теперь, кажется, опасаться нечего.
- Ну, Иван Борисович, спасибо! Напугал ты меня. Я спроста всему поверил, да и попал впросак.
- Не взыщи, Андрей Матвеевич! Вперед не ходи туда, куда приятель не пускает.
- Вестимо, не пойду! Однако ж, пора к обедне. Счастливо оставаться.
Лаптев ушел. Василий возвратился в спальню и, подойдя к кровати, приметил, что Наталья погрузилась в глубокий сон. Тихонько вышел он из горницы и затворил дверь. Поручив Борисову быть в сенях на страже и попросить Наталью, если б она без него встала, подождать его возвращения, Бурмистров пошел к князю Долгорукому. Через час он возвратился с необыкновенно веселым лицом. Борисов тотчас после его ухода запер дверь спальни и, утомленный ночным походом, сел на скамью, начал дремать и вскоре заснул. Едва Василий вошел на лестницу и отворил дверь в сени, Борисов вскочил и со сна закричал во все горло: "Кто идет?".
- Тише, приятель! Ты, я думаю, разбудил Наталью. Она все еще спит?
- Не знаю. Я спальню запер и туда не заглядывал.
- Запер? Вот хорошо!
Василий тихонько отворил дверь и увидел, что Наталья сидит у стола и читает внимательно лежавшую на нем книгу, в которой переписаны были апостольские послания. Он вошел с Борисовым в горницу, извинил его перед Натальей за содержание ее под стражей и сказал:
- Князь Долгорукий сегодня же хотел говорить о тебе, Наталья Петровна, царице. Он уверен, что царица защитит тебя.
- Я возлагаю всю надежду на Бога. Да будет Его святая воля со мною! До гроба сохраню я в сердце благодарность к моему избавителю и благодетелю, хотя я и не знаю его имени. - Последние слова сказала Наталья вполголоса, потупив в землю свои прелестные глаза, наполненные слезами.
Бурмистров сказал ей свое имя. Разговор между ними продолжался до самого вечера. Восхищенный умом девушки, Василий и не приметил, как пролетело время. Лаптев сдержал слово и приехал вечером за Натальей. Проводив ее до колымаги и уверив ее, что она скоро увидится с матерью в своем новом убежище, Василий, всходя по лестнице с Борисовым, крепко сжал ему руку и с жаром сказал: "Какая прелестная девушка! Как рад я, что мне удалось сделать ей услугу".
VI
Они условились в тиши
И собираются, как звери,
Хранимых Богом растерзать.
Г л и н к а.
Начинало смеркаться, когда боярин Милославский, возвратясь из дворца домой, ходил взад и вперед по горнице, погруженный в размышления. На столе, стоявшем подле окна и покрытом красным сукном, блестела серебряная чернильница и разложено было в порядке множество свитков бумаг. У стола стояла небольшая скамейка с бархатною подушкою. Около стен были устроены скамьи, покрытые коврами. Серебряная лампада горела в углу пред старинным образом Спаса Нерукотворенного.
На боярине блистал кафтан из парчи, с широкими на груди застежками, украшенными жемчугом и золотыми кисточками. На голове у него была высокая шапка из черной лисицы, похожая на клобук, расширяющийся кверху. В левой руке держал он маленькую серебряную секиру - знак своего достоинства. С правой руки спущенный рукав почти доставал до полу.
Сев наконец на скамейку, снял он с головы шапку и положил на стол вместе с секирою. Засучив рукав и взяв один из свитков, боярин начал внимательно его читать, разглаживая левою рукою длинную свою бороду.
- Заступись, батюшка, за крестного сына твоего! - закричал, упав ему в ноги, вбежавший площадной подьячий Лысков.
Боярин вздрогнул, оборотился к нему и с удивлением спросил:
- Что с тобой сделалось, Сидор?
- За кабалу, которую написал я, по моей должности и в твою угоду, на дочь вдовой попадьи Смирновой, царица приказала поступить со мною по Уложению. Да дьяк Судного приказа поднял старое дело о табаке. Если не заступишься за меня, горемычного, то за лживую кабалу отрубят мне руку, а за табак отрежут нос. Помилосердуй, отец мой! Куда я буду годиться?
- Будь спокоен! Встань! Ручаюсь тебе, что останешься и с рукой, и с носом!
- Князь Долгорукий на меня наябедничал. Уж меня везде ищут; хотят схватить и посадить на тюремный двор до решения приказа.
При имени Долгорукого боярин изменился в лице; губы его задрожали от злобы и досады.
- Останься в моем доме, Сидор. Посмотрим, кто осмелится взять тебя из дома Милославского! А я завтра же подам челобитную царевне Софье Алексеевне. Авось и Долгорукий язык прикусит!
- Вечно за тебя буду Бога молить, отец мой!
Лысков поклонился в ноги Милославскому и поцеловал полу его кафтана.
- Возьми вот этот ключ и поди в верхнюю светлицу, что в сад окошками. Запри за собою дверь, никому не показывайся и не подавай голоса. Один дворецкий будет знать, что ты у меня в доме. С ним буду я присылать тебе с моего стола кушанье. Полно кланяться, поди скорее.