Трёхдневная разлука с Леархом тяготила Горго. Соскучившись по объятиям любовника, царица решилась на отчаянный шаг.
- Разыщи Леарха и скажи, что я буду ждать его у себя дома, как стемнеет, - прошептала Горго Дафне, едва обменявшись с ней приветствиями.
Подруги стояли в полутёмном коридоре, ведущем в мужской мегарон.
- А как же Леонид? - изумилась Дафна.
- Он ушёл на всю ночь к Мнесимахе, - тихо ответила Горго. - Скажи Леарху, что ему нечего опасаться. Скажи, что я... Ну, ты сама знаешь, что следует сказать.
Дафна понимающе покивала головой.
- Я разыщу Леарха.
- Благодарю. - Горго прижала Дафну к себе. - Я пошла.
* * *
А у Дафны между тем было плохое настроение. Горго не заметила этого, поскольку виделась с ней накоротке и в полумраке.
Когда Дафна пришла к матери, чтобы встретиться с братом, то её унылый вид сразу обратил на себя внимание.
Астидамия пожелала узнать, почему дочь такая хмурая. И это в день возвращения её любимого супруга из похода!
- Не отмалчивайся, Дафна, - молвила Астидамия. - Говори, что случилось? Я должна знать.
- Ах, мама! - Дафна тяжело вздохнула. - Не знаю, как и сказать тебе об этом.
- Говори, как есть, - настаивала Астидамия. - Я хочу разделить твою печаль.
- И я хочу, - добавил Леарх, появившись из другой комнаты. - Не таись от нас.
Дафна уселась и, собравшись с духом, произнесла:
- Дело в том, что мой муж вернулся из похода с ранением... в спину.
Повисла долгая гнетущая пауза, во время которой мать и сын обменялись тревожным взглядом.
Дафна сидела, устремив взор себе под ноги.
- Трудно поверить в это, - пробормотала Астидамия, подойдя к дочери и положив руку ей на плечо.
- И что, глубокая рана? - участливо спросил Леарх.
- Глубокая, - ответила Дафна, не глядя на брата. - Я сама меняла Сперхию повязку. Похоже, от копья.
- Что он-то говорит?
- Ничего не говорит, - раздражённо буркнула Дафна. - Ругается только да вино пьёт. Впрочем, он обмолвился, что боевой строй не покидал.
- Не печалься, дочь моя, - ободряюще проговорила Астидамия. - В сражении всякое бывает. Важно, что Сперхий не покинул своих соратников на поле битвы. Эфоры и старейшины непременно учтут это.
- Учтут или нет, но лохагом Сперхию уже не быть, - мрачно промолвила Дафна.
Возразить на это было нечего ни Леарху, ни Астидамии.
Военная доблесть в Спартанском государстве была возведена в первейшую из добродетелей. Смерть на поле сражения была не только почётна, но служила очевидным подтверждением мужественности для всякого гражданина. С юных лет спартанцев учили не отступать ни перед каким врагом, поэтому любые ранения в спину воспринимались как свидетельство трусости, даже если раненый не оставил боевой строй фаланги. Спартанцев, раненых в спину, не ограничивали в гражданских правах, но занимать начальствующие должности в войске им строжайше запрещалось.
Честолюбивая Астидамия была очень раздосадована тем, что её зять Сперхий из лохагов может перейти в простые воины из-за случайного ранения в спину. А это, в свою очередь, лишало его возможности в будущем занять кресло эфора. Да и будущие дети Сперхия и Дафны могли лишиться многих почестей по вине отца, получившего в битве такую неудачную рану.
Но не в характере Астидамии было мириться с жизненными неудачами. С присущей настойчивостью она принялась убеждать Дафну, чтобы та немедленно поговорила с Горго.
- Постарайся через Горго воздействовать на царя Леонида, ведь его со Сперхием связывает давняя дружба. - Астидамия слегка встряхнула Дафну за плечи. - Главное, не отчаиваться. Если рану Сперхия нельзя скрыть, значит, надо с помощью Леонида убедить старейшин и эфоров: из-за этой раны Сперхий не утратил своей храбрости, не покрыл себя бесчестьем. Стало быть, он достоин и дальше оставаться лохагом. Ты слышишь меня или нет?
Астидамия уже с силой потрясла дочь за плечи.
- Слышу, - сердито отозвалась Дафна и высвободилась из материнских рук. - Но с этим я к Горго не пойду. Если царь Леонид захочет, он и без наших хлопот вступится за Сперхия перед старейшинами и эфорами.
- Ну и зря, - возмутилась Астидамия. - Твоё упрямство здесь ни к месту.
- Это не упрямство.
- Ну а гордость тем более.
Астидамия удалилась в свои покои, явно недовольная дочерью.
Оставшись наедине с Леархом, Дафна торопливо сообщила брату всё, что ей велела Горго.
* * *
От Дафны Горго сразу отправилась к своей тётке Гегесо.
Царица попросила сделать ей красивую причёску, зная, что Гегесо большая мастерица в этом деле.
Та не смогла скрыть удивления, выслушав просьбу племянницы, никогда прежде не проявлявшей особой заботы о своей внешности.
- И ещё, - добавила Горго, - дай мне какой-нибудь из карийских хитонов. Я знаю, у тебя есть.
Карийские хитоны были более красивого покроя, чем греческие, поэтому многие спартанки с некоторых пор стали предпочитать одеяния карийских женщин. Гегесо была из их числа.
- Что происходит, моя милая? - Гегесо заглянула в глаза племяннице. - Уж не влюбилась ли ты?
- Влюбилась, - кивнула Горго со счастливой улыбкой.
- В кого же?
- В Леарха, сына Никандра. - От любимой тётки у Горго не было тайн.
- Что ж, олимпионик Леарх достоин твоей любви, моя милая, - раздумчиво сказала Гегесо.
Она была прекрасно осведомлена о той двойной супружеской жизни, какую вёл царь Леонид после женитьбы на Горго. Гегесо не осуждала Леонида, уважая его чувства к дочерям и Мнесимахе. Но ей было жаль Горго, которая при своей красоте и уме достойна была быть царицей. К тому же Гегесо полагала, что жить с нерастраченными чувствами Горго не должна, ведь никакие почести не заменят женщине взаимную сердечную привязанность.
Вот почему Гегесо не только обрадовалась, узнав о любовной связи Горго, но и заверила любимую племянницу, что со своей стороны готова всячески помогать ей сохранить эту связь в тайне и от Леонида, и от прочих посторонних глаз и ушей.
Гегесо посоветовала Горго отпустить домой кормилицу Плистарха, чтобы та ненароком не стала свидетельницей ночного свидания.
- В эту ночь с Плистархом побуду я, - сказала Гегесо, - благо малыш хорошо меня знает. Я ведь уже не раз сидела с ним.
Тётка и племянница с видом заговорщиц сначала полушёпотом обсудили все достоинства Леарха, а потом принялись выбирать одеяние, в котором Горго должна встретить своего возлюбленного.
* * *
Эфоры и старейшины долго и дотошно выясняли обстоятельства ранения в спину лохага Сперхия.
В том сражении с кидонянахли спартанцы и их союзники одержали полную победу. Враг бежал с поля битвы, бросив своих убитых и раненых.
В сражении Леонид находился на правом фланге своего войска, Сперхий возглавлял центр спартанской фаланги. Леонид не мог во всех подробностях знать обо всём, что происходило в центре в момент сражения. Он знал лишь, сообщив об этом эфорам, что там, где сражался Сперхий, сопротивление кидонян было наиболее сильным.
Положительно отзывались о действиях Сперхия в момент опасности и подчинённые ему младшие военачальники. Все как один говорили, что он занимал положенное ему рангом место в передней шеренге, сражаясь с необычайной храбростью. Особенно мужество и воинское умение Сперхия помогли спартанцам, когда их боевой строй на какое-то время перемешался с боевым строем кидонян. Тогда-то в этой сумятице кто-то из врагов и ударил его копьём в спину, пробив панцирь.
Несмотря на рану, Сперхий не покинул строй, за что, по словам Леонида, ему следовало воздать хвалу, а не искать трусость в его поведении.
Старейшины и эфоры оказались в трудном положении. С одной стороны, было много свидетелей мужественного поведения Сперхия в битве с кидонянами, где спартанцы в конце концов взяли верх. Но с другой стороны, существовал закон, который гласил, что рана в спину приравнивается к трусости и за это налагаются определённые взыскания. Сперхия следовало разжаловать из лохагов в простые воины.
Эфоры после долгих споров оставили окончательное слово за старейшинами, дабы те путём тайного голосования вынесли окончательное решение.
Старейшины, питая уважение к Сперхию, храбрость которого была общеизвестна, и в то же время не желая нарушать закон, вынесли следующее постановление: "Лишить Сперхия, сына Анериста, звания лохага до той поры, покуда не заживёт рана у него на спине".