- Про зятька ты, Никита, пошутил или как? - спросил посол.
- Сватов, правда, он ко мне не засылал, но знаю, што родниться со мной хочет. И я вроде бы не прочь.
- Неужто на Дон Ольгу отпустишь?
- До зимы время есть. Договориться мы еще успеем, - ответил Никита уклончиво. Потом повернулся к Соколу, строго сказал: - Иди во двор, жди, может, встретишь суженую.
…Скрипнули ворота, Василько метнул взгляд по двору и вздрогнул. Во двор вошла Ольга. Часто забилось сердце, ноги сами понесли ей навстречу.
Девушка, увидев Сокола, на миг растерялась. А в следующее мгновенье она кинулась к нему, прижалась к милому, пряча на его груди пылающее от счастья лицо.
* * *
После беседы с послом Василько стал будто другим человеком. Будто поднялся на какую-то высокую гору и мир перед ним раздвинулся. Дали, которые раньше были туманными и смутными, теперь неожиданно прояснились. Из слов посла и Никиты Василько понял, что Москва собирает и копит силы, чтобы ударить на извечных врагов Руси - ордынцев и сбросить с себя татарское иго. И ватага его для святого дела, видать, Москве очень пригодится. Плохо ли этому делу послужить! И главное, сброю посол обещал дать, казну. "А боярин хитер. Воли вашей, говорит, не тронем. Врет, поди!"
Слова купца о сватовстве и радовали и удивляли одночасно. Шутка ли - сбудется то, о чем мечталось столь много. И опять же больно круто повернул купец. Не иначе какую-то хитрость задумал…
Эти мысли волновали атамана, не давали спать всю ночь.
* * *
Для Беклемишева настала пора творить торговое посольство. Прихватив с собой Никиту Чурилова, боярин пошел к консулу во дворец и пробыл там чуть не целый день. Разговоров было много, ибо дело оказалось очень сложным.
Прошлой осенью нежданно-негаданно, ночью, в дом купца Степана Васильева ворвались фряги, связали Степанку руки и ноги, потом кинули в тюрьму. Туда же вскорости бросили Гридку Жука, избитого до полусмерти за сопротивление. К утру в крепости оказались и другие купцы, которые понаехали в Кафу из Руси. От них узнал Степанко, что товары и все добро в домах купцов фряги забрали, трех или четырех хозяев, пытавшихся оборонить себя, убили на месте. Гридка Жук так в тюрьме и помер.
Целый год томились московские гости, не зная за собой никакой вины. Тяжко терпеть неволю виновному, но вдвое тяжелее быть в полном неведении. Никто из купцов до самого последнего дня даже и не догадывался, за что посажен.
По этому-то неправому делу и встретился русский посол с консулом Кафы.
Позднее толмач Шомелька, приглашенный вызволенными из тюрьмы купцами, рассказывал в подробностях о том, как происходило посольство.
Шомелька расписывал прием послов, похвалы, коими осыпали посольство фряги, запомнил наизусть. Кто кому поклонился, кто кого возвеличил - передавал до тонкости. Но купцы люди деловые. Им суть подавай.
- Не томи мелкотой! - кричат. - О торговле что говорено было?
- Што боярин сказывал?
Шомелька подумал малость и о другом речь повел:
- …И тут боярин свет Никита Василич говорит: "Синьор консул! У нас на Руси ведомо, что народ ваш торговлю вести большой мастер. Позволь мне в этом усомниться".
- Правильно! С фрягами только так и говорить, - поддакивают купцы, - им на горло наступить надо!
- Консул, конечно, грудь колесом, - "как, мол, так- усомниться?" "А пошто пути торговые из Руси, из земли Московской затворяете? С кем вам осталось торговать, как не с нами?" "Синьор посол ошибается, - это, значит, консул говорит, - ворота нашего города всегда открыты для русских гостей".
А боярин на своем стоит. "Идучи сюда, видел я, на воротах крепости начертаны слова - "Будьте здоровы и пребывайте с богом, гости Кафы". Столь мудрый девиз мил сердцу каждого купца, одначе вам грешно, написав его, делать все по-иному. В минулом году невинно многих гостей наших у вас побили и пограбили, а Гридка Жук в застенке от побоев помер".
- Помер Гридка, царство ему небесное, - вздохнув, произнес Степанко и перекрестился. - Ну, дальше говори.
"А какая на них вина, никто не знает?" - спросил боярин. - "Как никто не знает? - консул взял со стола письмишко и говорит: - Давно через толмача Иванчу мы государю вашему про вину купцов сообщили".
"Какова их вина? - боярин опять же говорит сурово, неторопливо. - А вот какова".
Еще во время консульства Гофредо Леркари в Кафу. прибежали десять генуэзских купцов и один грек. Ходили они с караваном в Венгрию, возвращались оттуда с богатыми товарами. Однако на вашей земле вышеупомянутые купцы на переправе через Днепро подверглись нападению и были пограблены. Они вернулись в Кафу нищими и подали консулу слезную жалобу. Если синьор посол изволит прочесть - вот их письмо".
- Я то письмо читал и боярину перевел, в нем и верно была жалоба фряжских купцов на пограбление, а разбойники названы "козакос иллиус домини де Моско", что означает - подданные царя московского казаки.
- Купцы врут! - крикнул Степанко. - Всем ведомо, что фрягов в ту пору пограбили татары.
- И мы то знаем. Однако консул ди Кабела сказал:
"Наши купцы под присягой назвали виновными в их беде людей московских, а татар не назвали. Почему так, синьор посол?"
- А Никита Василич, не долго думая, говорит: "Верить надо разуму. Допустим, што купцы пограблены в нашей земле какими-то лиходеями. Но кафинские гости при чем?! Они, горемычные, и досе не знают о том пограблении. Умно ли ваше решение?".
"Мы за то, чтобы негоцианты наши нужды в торговле не терпели, - отвечает консул. - Подданные вашего государя их пограбили, нанесли им большой ущерб. И я думаю, что мы сделали верно, возместив этот ущерб за счет русских подданных, живущих в нашем городе. Товаров у ваших людей взято ровно столько, сколько у наших отнято разбойниками".
Тут в разговор вступил Никита Чурилов. Он спокойно испросил у боярина позволения говорить и начал: "Ваша забота о судьбе пограбленных негоциантов, синьор консул, похвальна. Но стоят ли они, неблагодарные, этой заботы? Я совсем нечаянно узнал, что они недавно отправили в Геную письмо, в котором снизошли до клеветы на вашу особу. Пишут они, будто деньги за товары им до сих пор не отданы".
При этих словах, ей-богу не вру, ди Кабела побледнел, как полотно. Не знаю, где раскопал сурожанин это письмо, но, провалиться мне на этом месте, он сразил этой вестью консула наповал. У ди Кабелы, по всему видно, рыльце в пушку…
- Прика-а-арманил и наши денежки, стервец! - не стерпев, крикнул один из купцов.
- Теперь аминь!
- Что с возу упало - пропало!
- Подождите, купцы, не торопитесь. Слушайте далее. Консул, стало быть, и бледнеет и краснеет, а Чурилов спокойненько продолжает: "Я не хочу этому верить, но написали они, будто вы эти деньги присвоили".
"Подлецы!" - крикнул консул.
"И я говорю - подлецы, - согласился Никита. - За это время переругались они промеж собой, и грек, о котором было говорено, сам мне рассказал, как его компаньоны умышленно договорились возвести поклеп на московских подданных, дабы с их земляков в Кафе потерянное воз-вернуть".
"Какие злостные клеветники и обманщики! - воскликнул ди Кабела. - Я не могу этому поверить!"
"Вот синьор Кокос тому свидетель. Говорю при нем".
"За обман будем жестоко наказывать, - гневно изрек консул и еще добавил - На евангелии клялись, презренные".
"На то воля ваша - наказывайте, - говорит боярин - одначе гостей наших из застенка надо отпустить и добро и товар вернуть".
"Люди ваши будут освобождены сегодня же. А товары вернуть, к сожалению, мы не можем. Они проданы, а деньги внесены в казну. Тут боярин Никита Василич, сверкнув очами, сказал: "Позволь, господин консул, промолвить на то государево слово". Он взял из рук писца великокняжеский наказ и стал читать: "Иоан Василич, государь всея Руси, повелел сказать твердо: людей наших ослобонить, товары ихние чтобы вы поотдавали, дороги бы купцам не затворяли. Коли ж так не учините и людям нашим товар не отдадите, ино уже не мы, а вы путь купцов затворяете. После этого мы, даст бог, и без вашей торговли проживем, а как вы, кафинцы, без торговых дорог пребудете? Вот слово Великого князя Иоана".
- Так их, жуликов голенастых, и надоть! С ними только так и говорить! - воскликнул Степанко Васильев, прослушав пересказ Шомельки.
- Молодец, великкнязь!
- Доколе им в зубы глядеть будем? - одобрительно шумели купцы.
- Вспомнил государюшко и про нас. Заступился. Неуж и теперь товары не возвернут?
- Отдадут, - уверил Шомелька. - Слушайте, - что случилось дале. Надо вам сказать, что Никита Чурилов не только мудрый, но и смелый старик. "Ведомо ли кафинцам, - сказал он, - что хан Менгли-Гирей русскому государю шерть на дружбу дал? Вижу - о сем вы не знали. Даже сей дикий народ хочет с Москвой дружбу иметь, а вы, люди торговые, мудрые, с такой обширной и богатой страной думаете жить в ссоре. Я сам торговлю веду и знаю - без выхода на Москву дела наши захиреют. Туркове пролив загородили, Кафа более половины заморских гостей лишилась. Сейчас на Москву дорогу затворяете. С кем тогда торговать-то будете?"
После сих слов консул со своими масарами вышли в другой зал на совет и не возвращались долго. Я, грешным делом, вздремнул малость, их ожидавши, а боярин с Никитой тихо промеж собой разговаривали до самого выхода хозяев. Наконец консул вошел в залу и сказал: