Мария Федоровна протянула руку, которую Похвиснева осыпала поцелуями.
- Встань, встань!
Зинаида Владимировна встала.
- Вы моя вторая мать, ваше величество, - произнесла она.
- Если я взялась, то устрою твою судьбу, но пусть это будет пока между нами.
Через несколько дней Оленин получил приглашение на маленькие собрания во дворце - честь, которую не имели не дежурившие в дни собраний гвардейские офицеры.
Намерения императрицы относительно Похвисневой и Оленина, как и следовало ожидать, не остались тайною при дворе. Чуткие царедворцы, с Иваном Павловичем Кутайсовым во главе, тотчас догадались о них.
Брак этот совсем не входил в расчеты Кутайсова. Независимый богач-красавец Оленин далеко не был тем мужем, какого желал Зинаиде Владимировне Иван Павлович. Он решился тотчас же выставить своего кандидата.
Бедная Похвиснева очутилась между двух огней.
XII
В БУДУАРЕ АКТРИСЫ
В роскошно убранном, уютном будуаре, перед громадным трюмо, стояла молодая женщина лет двадцати шести, одетая в греческую тунику, ярко красного цвета, и в сандалях на миниатюрных ножках.
Брюнетка с матовым цветом лица, с тонким, строгим профилем, она и по типу, и по статной высокой фигуре подходила к своему классическому костюму.
Красавица приятным певучим голосом старательно читала наизусть стихи Расина из его трагедии "Ифигения", наблюдая в зеркало за выражением своего подвижного лица и за своими жестами.
Это была Генриетта Шевалье, изучавшая заглавную роль трагедии для своего бенефиса.
Она была так углублена в свое занятие, что не заметила, как дверь ее будуара отворилась и в нее вошел высокий, статный мужчина лет за сорок. Спокойствие, с которым он проник в это святилище артистки, куда стремились мечтами тысячи сердец петербургских театралов, доказывало, что он здесь завсегдатай, скажем более, хозяин.
Генриетта стояла спиной к двери, и только когда Иван Павлович Кутайсов - это был он - подошел к ней сзади и взял ее обеими руками за тонкую талию, она обернулась и подарила посетителя обворожительной улыбкой.
- Ах, Жан, вот кстати… Ты посмотришь, хорош ли этот костюм, который я сделала себе для роли Ифигении, а также и прослушаешь роль.
Она взяла его за подбородок своею изящной ручкой, от которой на него пахнуло целой волной восхитительных ароматов, и запечатлела на его губах звонкий поцелуй.
- Садись, - усадила Генриетта Ивана Павловича на стоявшее против зеркала канапе.
Он охватил левой рукой ее талию и усадил было к себе на колени.
- Изомнешь тунику… - вырвалась она. - хороша?
- Очень… - отвечал он, пожирая ее влюбленными глазами. - Умница, что послушалась. Этот цвет теперь любимый цвет императора, как цвет мальтийского ордена; прежде он любил зеленый - любимый цвет Нелидовой, теперь этот цвет приводит его в раздражение… Прими это во внимание при следующих костюмах. Зеленого цвета не должно быть совершенно.
- Ах, как он хорош, как хорош! - вдруг воскликнула Генриетта.
- Кто? - спросил Кутайсов и глаза его омрачились.
- Но ты, mon viecx turc, все-таки лучше, а потому не надо делать таких страшных глаз, - уже сама, не заботясь о том, что может смять тунику, примостилась она на колени к Ивану Павловичу и обвила его за шею точно выточенными из слоновой кости руками.
- Да кто же он?
- Граф Свенторжецкий.
- Не слыхал…
- И не мудрено, ты его не видал еще… Мне представил его вчера в уборной Владислав Родзевич.
- Брат Ирены… Он приехал?
- На днях. Ведь он тоже принадлежит к мальтийскому ордену.
- А… А граф… как его?..
- Свенторжецкий… Также приехал из Москвы и тоже несколько времени тому назад.
- Богат?
Артистка отрицательно покачала головой.
- Хорош, говоришь?
- Очень.
- Хорош, беден, граф… - как бы про себя, сказал Кутайсов. - Это и надо.
- Что надо? - спросила Генриета.
- Ничего, это я так, сображаю.
- Государственная тайна… Секрет, - надула губки молодая женщина и сорвавшись с колен, отошла в угол комнаты, где и села на софу.
- Чего же ты рассердилась? - тревожно спросил Кутайсов.
- У вас, - она сделала на этом слове ударение, - с некоторых пор от меня все тайны, да секреты.
- Какие тайны, какие секреты?.. Поди сюда.
- Не пойду…
- Поди же, не глупи.
- Не пойду… Идите отсюда, мне надо заниматься, не успеешь очнуться, как подойдет день бенефиса.
- И ты будешь иметь прежний успех… Как идет запись?
- Не ваше дело.
- Перестань, неужели ты рассердилась серьезно?..
- С некоторых пор я замечаю, что я вам в тягость… Что у вас какие-то планы, соображения, в которых я не играю никакой роли… Пожалуйста, не стесняйтесь, я не умру, если вы меня и бросите…
- Еще бы, если бы мне в самом деле тебя бросить, то сколько бы народу кинулось поднимать…
- Я думаю…
- Но я не собираюсь… - встал со своего места и подошел к софе, на которой полулежала артистка, Иван Павлович. - Разлюбить тебя, оставить, но ведь ты сама хорошо знаешь, что лучше тебя нет женщин в Петербурге.
Он опустился на скамеечку у ног Генриетты.
- Было время, когда вы на самом деле это думали…
- Думал и думаю.
- С некоторого времени я… отодвинулась на второй план…
- Ты… сумасшедшая.
Он взял ее за обе руки и покрыл их поцелуями.
- Не лицемерь… Я все знаю…
Генриетта делала вид, что отнимает руки.
- Что все?
- Что я теперь в твоем сердце занимаю второе место, а первое…
Она остановилась.
- Продолжай… Кто же занимает первое?.. Я предчувствую какую-то сплетню.
- Совсем не сплетня, а правда…
- Кто же?
- Не скажу…
- Значит ты все сочиняешь…
- Далеко не сочиняю… фрейлина Похвиснева…
Иван Павлович изменился в лице, но тотчас же сдержался и расхохотался самым простодушным смехом.
"Он, кажется, у меня выучился играть!" - подумала Шевалье, очень хорошо осведомленная об отношениях своего покровителя к Зинаиде Владимировне.
- Эта кукла… - наконец, перестав хохотать, проговорил Кутайсов.
- Кукла… - повторила Генриета.
- Да, конечно же, красивая кукла… Она нравится государю… - добавил он шепотом. - Не знаю, что он нашел в ней…
- Вот как… Ты начал уже раскрывать передо мной государственные тайны…
Генриетта очень хорошо знала также, какая участь постигла эту кандидатку на место Нелидовой.
- Надо же тебя разуверить…
- Но мы отвлеклись… Объясни мне все-таки… Что ты думал, сказав: хорош, беден, граф, это и надо…
- Просто, я думал его женить…
- Женить… на ком?
- На той же Похвисневой.
- Это интересно…
Она вспомнила, что патер Билли говорил ей, что, вероятно, граф теперь постарается выдать замуж предмет своего увлечения, так как не решится на интригу с фрейлиной - любимицей государыни. Слова Ивана Павловича подтверждали догадку хитрого иезуита.
- Тебе-то какая забота сватать фрейлину… или это тоже входит в круг твоих придворных обязанностей?
Шпилька актрисы попала в самое больное место Ивана Павловича.
Он тяготился давно неопределенностью своего положения близкого к государю человека, но его величество упорно не назначал его на какую-нибудь должность.
Какие причины руководили в данном случае Павлом Петровичем - неизвестно.
Кутайсов, однако, ограничился лишь небольшой паузой и отвечал спокойным тоном:
- Я хорошо знаком с ее отцом и матерью, которые спят и видят выдать свою дочь за титулованного жениха… Средств им не нужно, так как они сами люди богатые, да и государыня не оставит свою любимицу без царского приданного… Мужу ее дадут место. Всем будет хорошо…
- Всем… - повторила как-то загадочно актриса. - Отчего же ты мне не сказал все это ранее… Всегда сперва рассердишь…
- Ну, прости…
- В последний раз…
Она обвила рукою его шею и, наклонившись, поцеловала его в лоб.
- Твоя мысль мне понравилась… На самом деле он так хорош, что о нем стоит позаботиться…
- Я с удовольствием сниму с тебя эту заботу… Вы, женщины, в своих заботах о красивых мужчинах незаметно для себя переходите границы.
- Смотри, чтобы и твоя забота о хорошенькой девушке не страдала бы такой же безграничностью… Обо мне не заботься, если я захочу изменить, я скажу прямо, вилять не буду…
Она подчеркнула последнюю фразу.
- Прислать его к тебе? - спросила она после маленькой паузы.
- А ты его увидишь?..
- Нет, я заеду к Ирене и попрошу ее передать ему через брата…
- Хорошо, пришли.
- Когда?
- Когда хочешь, утром…
- Хорошо… - вскочила она с софы, - а теперь слушай роль и давай реплики.
Она взяла со стола книжку и перебросила ее Ивану Павловичу, оставшемуся сидеть на скамейке. Кутайсов, знавший прекрасно французский язык, постоянно репетировал роли со своей ненаглядной Генриеттой. Шевалье увлеклась чтением стихов и прорепетировала всю свою большую роль. Иван Павлович, забывший о маленькой буре, был в положительном восторге.
Время летело незаметно.
Посмотрев на часы, он увидал, что его отсутствие из дворца было слишком продолжительным.
- Однако, мне пора… Прощай, моя кошечка… До свиданья…
Он обнял и горячо поцеловал Генриетту.
- Так я поеду сейчас же к Ирене.
- Хорошо, скажи ей, что я целую ее ручки…
- Можно, к ней я не ревную…
- Тебе ли к кому-нибудь ревновать…
- Льстец…
Иван Павлович вышел из будуара.