Сережка уже стоял на перроне, тоскливо вглядываясь вдаль, где заманчиво и плавно убегали в сторону юга серебристые рельсы.
Вахтанг дружески похлопал его по плечу:
– Здорово, старшина!
– А-а, Вахтанг, здравствуй!
– Давно с моря?
– Пришел сегодня ночью… А ты?
– А я, Сережка, уже неделю не был. Стоит мой "охотник" в доке с погнутыми лопастями винтов – очень близко бомба разорвалась. Сейчас механики чинят. Торопятся…
Вдали послышался гудок паровоза, и Вахтанг, посмотрев на часы, сказал:
– Шестнадцать часов сорок четыре минуты. Как раз через минуту здесь будет. Считаю, что железнодорожникам за такую точность в военное время надо подарить половину букета.
– Ну, ну! Лучше дай цветы мне, а то ты действительно раньше времени раздаришь их от своей кавказской щедрости, – вступился Сережка. – Дай-ка я сам поднесу их матери…
– Что ты! – возмутился Вахтанг. – Я этот букет пока собирал, можно сказать, все скалы, как горный баран, облазил. Последние штаны изодрал.
Пока они спорили, состав подошел к перрону. Ирина Павловна, к огорчению Вахтанга, уже держала в руках букет пышных полярных маков, поднесенный ей Дементьевым, который встретил экспедицию еще в пригороде Мурманска.
Сережка смотрел на мать с нескрываемым восхищением и удивлялся той перемене, какая произошла в ней за эту зиму. Ирина Павловна погрубела, в ее повадках появилось что-то сильное, мужское, а лицо стало обветренным, как у отца.
– А это что? – вдруг спросила она, заметив две красные нашивки легких ранений.
– А это, мама, война, – просто ответил Сергей. – Без этого не бывает…
– Мед жрать да пчел бояться, вах!..
Из вагона уже выгружали тяжелые бумажные свертки. Документы экспедиции были погружены в машину и под охраной лейтенанта милиции отправлены в институт.
– А Прохора, я вижу, нет, – грустно сказала Рябинина.
– Он в море, – почти хором ответили Сережка и Вах-танг, спорившие, кому нести чемодан.
– Ну, ладно. Тогда ведите меня домой. А то я боюсь, что потеряюсь, как маленькая. Здесь такие дома, столько людей, а там у нас было так тихо, только паруса гудят. Я еще до сих пор не могу прийти в себя…
В Мурманске недавно открылся магазин, в котором можно было купить все, как и до войны. Правда, все стоило очень дорого, и Вахтанг, влетевший в магазин с громадным чемоданом на плече, вначале стал даже заикаться, когда прочитал на витрине цены. Но, пересчитав деньги, старший лейтенант быстро осмелел. Все началось с того, что он купил большую бутылку "Цинандали", и кончилось тем, что позорно задолжал полтора рубля любезной кассирше. Как ни спорила Ирина Павловна, ничего не помогло.
– Вах! – отвечал Вахтанг. – Не пропадем!..
Нагруженные покупками, пошли домой.
– Даже не верится, что я сейчас буду дома, – говорила Ирина Павловна. – У меня еще все качается под ногами и в ушах стоит плеск воды…
Войдя в квартиру, она первым делом поставила в воду букет подснежников, окружив его бутонами полярных маков.
– Вот теперь, – объявила женщина, – стол готов для праздника!
– Если поставить на него еще и бутылку, то да, пожалуй, стол будет готов, – согласился Вахтанг и крикнул: – Эй, Сережка, выдвигай "Цинандали" на передовую линию фронта!..
– К чему такая поспешность? Ты куда-нибудь торопишься?
– Нет. Если я понадоблюсь, то за мной придут. Я оставил, Иринушка, на катере твой адрес.
– Я тоже сегодня свободен, – сказал Сережка, откупоривая бутылку. – До одиннадцати ноль-ноль, конечно.
– Ну вот и чудесно. Жаль, что нет Прохора, а то я сегодня была бы совсем счастлива…
Все уселись перед открытым окном, откуда виднелся Кольский залив, и Вахтанг, заметив, что один корабль снимается с якоря, предложил выпить за то, чтобы этот корабль благополучно вернулся к родным берегам. И, выпивая первую рюмку, Ирина Павловна вдруг увидела перед собой низкие, исхлестанные волной борта "Аскольда", который где-то пересекает сейчас простор океана.
И совсем неожиданно в прихожей раздался звонок. Сережка бросился открывать дверь, но мать остановила его:
– Обожди, это, наверно, отец. Я сама открою ему. А вы не пейте вино, выпьем вместе с Прохором!..
Она вышла и через минуту вернулась обратно:
– Вахтанг, иди – это за тобой!..
Старший лейтенант, оставив на столе нетронутую рюмку, вышел в прихожую; там стоял адъютант Сайманова.
– Слушаю вас, – приветствовал его Вахтанг.
– Срочно в штаб, – сказал адъютант, привычно щелкнув каблуками. – Контр-адмирал ждет…
* * *
– В чем дело? – спросил Беридзе, уже сидя в "виллисе", который мчался по улицам Мурманска.
– Флот ставится на постоянную боевую готовность, – ответил адъютант. – Дело в том, что немецкие подлодки стали активно употреблять акустические торпеды, которые идут на шум винтов или машин корабля, и спастись от них пока почти невозможно.
– И кто-нибудь уже… не спасся?
– Да, в Карском море, около берегов Новой Земли, немцами торпедировано одно наше судно.
– А что это за корабль? – спросил Вахтанг, настораживаясь.
Адъютант не ответил. С океана пахнуло холодом.
День шел на убыль.
Всего полчаса
Рябинин любовно смотрит на своего помощника. В этом походе Пеклеванный ходит праздничным, как на свадьбе. Белый, туго накрахмаленный воротничок, аккуратно повязанный шелковый галстук, из-под реглана сверкают золотые запонки.
"А все-таки привык я к нему, – думает Прохор Николаевич. – Неплохой парень…"
– Ну и видимость, черт бы ее побрал! – ворчит Артем – Сигнальщики, внимательнее смотреть!
– Есть смотреть!
Пеклеванный делает шаг в сторону, и черты его лица сразу же становятся расплывчатыми. "Аскольд" идет в каком-то рыхлом желтоватом тумане. Туман, точно свалявшаяся шерсть на старом ошкуе, повисает над водой редкими косматыми клочьями.
Выбив о поручень трубку, Рябинин подходит к рулевому. Хмыров ворочает штурвал волосатыми ручищами, всматриваясь в матовый кружок компаса. Иногда он бросает взгляд в раскрытое окно рубки. А там все такое знакомое, аж смотреть тошно: туман, голубоватая пена и мокрое, ныряющее сверху вниз острие носовой палубы.
Но вот матрос вытянул шею, прищурил глаза:
– Товарищ командир, в море плавающий предмет!
Рябинин вскинул к глазам бинокль, разглядел среди волн тяжелый неуклюжий ящик.
– Штурман, – сказал он, – дайте сведения о наличии в этом районе моря наших кораблей.
Векшин в ответ весело прокричал в иллюминатор:
– Перед нами здесь недавно прошел наш старый знакомый – корвет "Ричард Львиное Сердце"!
– Добро, штурман.
Рябинин успокоился: "Наверное, англичане и сбросили этот ящик. Мало ли чего в море не плавает".
Но Мордвинов, стоя на площадке дальномера, возвышавшейся над мостиком, вдруг крикнул:
– Ящик не качается!.. В нем что-то есть, в этом ящике!..
– Как не качается? – Капитан-лейтенант вторично прильнул к биноклю, всматриваясь в беспросветную муть тумана.
Да, действительно, вокруг ящика громоздились большие гривастые волны, а он ни разу не был взброшен на гребень. И даже… даже как будто двигался в сторону.
Рябинин шагнул к компасу, быстро взял пеленг на ящик.
– Штурман, – спросил он, – каково направление здешних течений?
Векшин быстро листал таблицу лоции.
– Сейчас, сейчас, – приговаривал он, отыскивая нужную страницу, – вот, нашел! Течения в этом районе идут с зюйд-оста на норд-вест!..
Прохор Николаевич снова взял пеленг. Ящик плыл в обратном направлении, точно какая-то подводная сила несла его против воли. И вдруг страшная догадка пронзила мозг капитан-лейтенанта.
– Помощник, – крикнул он сорвавшимся голосом, – играйте тревогу!
– Есть! – бесстрастно отозвался Артем, нажимая педаль колоколов громкого боя.
И в этот же момент:
– Правый борт – торпеда! – крикнул Мордвинов.
Море распоролось надвое пенистым следом. Узкая дорожка взбудораженной воды, быстро вытягиваясь от самого ящика, побежала к "Аскольду".
– Право на борт! – быстро сообразил Пеклеванный.
Рябинин налег на телеграф всей грудью, ставя машины на полный ход, чтобы увести корабль в сторону. За кормою бешено вскипела вода. Но торпеда – или это только показалось? – повернула и снова пошла на патрульное судно.
Тогда Рябинин несколько раз крикнул рулевому:
– Лево руля!.. Право руля!.. Лево!.. Право!..
Он хотел увести "Аскольд" от торпеды резкими стремительными поворотами, хотел отшвырнуть ее работой винтов. Но начиненная смертью стальная сигара по-прежнему шла на корабль, ровно выбивая на воде струю воздушно-керосиновых газов.
– Да что она – заколдованная?! – крикнул Пеклеванный. – Клади руль до отказа!.. Клади!..
Последний момент запомнился Рябинину на всю жизнь: Хмыров висит на штурвале с широко раскрытым кричащим ртом, а в распахнутую дверь с грохотом вползает труба сорванного дальномера.
Потом решетчатая палуба мостика придвинулась к самому лицу капитан-лейтенанта и показалась ему вдруг мягкой, родной и удобной…