- Короли обычно поручают это своим министрам, ваше величество, а Левенгаупт маршал сената и тем более главнокомандующий.
- Так они действительно прекратят войну без всяких претензий?
- Не думаю, ваше величество. Даже в этом медоточивом послании, заметьте, как сказано: "…согласною с интересом и безопасностью обоих государств". А интерес Швеции известен, возвращение ранее отобранных Россией провинций.
- Но это ж нарушение Ништадтского договора.
- Я согласен с вами, ваше величество, именно на этом, на нерушимости ништадтского мира, мы и должны стоять. Для вас это железная позиция.
- Пожалуйста, маркиз, отвечайте на письмо с самыми дружескими уверениями, что-де освобождение капитана Дидрона - это только начало, что я полна надежд и прочая, прочая. Сами придумайте, вы же француз, в конце концов. Если вам удастся добиться мира, я щедро награжу вас, Шетарди, - улыбнулась ласково и многообещающе Елизавета.
- Благодарю вас, ваше величество. Для меня ваше внимание - высшая награда.
Маркиз был мужчиной и к тому же французом, он истолковал обещание награды женщиной (пусть императрица, а она разве не баба?) как тонкий намек на грядущую близость.
"Господи, какие у нее губы… Они так и ждут… Какие у нее плечи! С ума сойти. И как может она любить этого мужика Разумовского? Разве меня - маркиза можно сравнить с этим дураком?"
Так думал опьяненный прекрасными мыслями Шетарди, мчась к своему дому. Дома секретарь встретил его словами:
- Ваше сиятельство, пакет от министра иностранных дел Амелоты.
И словно ушат холодной воды вылил на голову маркиза. Шетарди догадывался, что в этом пакете: конечно, головомойка.
"Лишь бы не отставка, надо мне роман с императрицей привести к положенному финалу. Она уже почти моя… Какие губы! Какие плечи!.. А что там? С ума сойти".
Попросив секретаря удалиться, Шетарди вскрыл наконец пакет и впился глазами в текст: "Я был очень изумлен, что на другой день после переворота вы решились писать гр. Левенгаупту о прекращении военных действий, - писал министр. - Еще более изумило меня то, что вы хотели взять на себя ответственность за последствия этого…"
Шетарди представил себе красное, возмущенное лицо министра, а король наверняка отреагировал каким-нибудь хлестким словом. У него это не задерживается. "Они там в Париже не знают всех обстоятельств. Если б мы помедлили день-другой, был бы арестован Лесток - врач Елизаветы - и на дыбе мог бы раскрыть заговор. Тогда бы все пропало. Могли б арестовать и изолировать саму царевну".
Маркиз читал дальше: "…Я не могу примирить такой образ действий с знанием намерений короля…"
Это была уже угроза, и маркиз решил, что письмо кончается отставкой, ведь он же действовал вразрез с намерениями короля. А это уже не шутка. И Шетарди, перевернув страницу, заглянул в конец письма: "…Честь короля обязывает поддерживать шведов и доставить им по крайней мере часть обеспечений и преимуществ, на которые они надеялись: его величество не должен допускать, чтоб они терпели от последствий вашего слова. Если война продолжится, то шведы не останутся без союзников… Важно, чтоб заключение мира между Россией и Швецией было В наших руках".
- А я что делаю, господин министр?! - воскликнул в возмущении Шетарди. - У меня в руках сама императрица, а он меня отчитывает как мальчишку. Идиот!
Значит, отставки пока нет. Маркиз с облегчением бросил письмо на стол и тут обратил внимание на лист бумаги, лежавший на полу. Видимо, он выпал тоже из конверта. Шетарди поднял его, прочел заглавие: "Инструкция". И далее: "Вы должны объявить в Петербурге следующее…"
Маркиз прочел секретную записку до конца, хмыкнул:
"А чего мне с ней в жмурки играть, завтра зачитаю прямо ей эту инструкцию, что она ответит?"
Шетарди понимал, что Елизавета как умная женщина должна вполне оценить его такой шаг - ознакомление со служебной запиской из Парижа. Это почти подвиг с его стороны, ради нее он, дипломат, идет на нарушение.
Как участник переворота (Шетарди себя считал даже главным вдохновителем), он в любой час был вхож к императрице, тем более в столь горячее время.
- Ее величество ждут вас, - объявил камергер.
Войдя к императрице, Шетарди изящно, но с достоинством поклонился ей.
- Ваше величество, у меня к вам есть важные новости, - сказал он, косясь на присутствующего здесь Лестока.
"Чертов лекаришка, что он здесь околачивается? - подумал маркиз, но, заметив, как тот укладывает в баул инструмент, понял: - А-а, ясно. Пускал кровь ей. Вот работенка, ланцетом один раз махнул - и две тысячи в кармане. Плутня!"
Императрица перехватила взгляд француза, поняла:
- Можете при нем, маркиз. Он свой.
"Посмотрел бы я на этого своего, когда б его на дыбу вздернули".
- Ваше величество, мною получена от моего правительства инструкция, которой мне велено следовать неукоснительно. Поскольку я считаю-себя вашим другом, я не хочу ничего скрывать от вас.
- Спасибо, маркиз, - улыбнулась ласково Елизавета. - Я это ценю.
- Слушайте. - Шетарди развернул бумагу, начал читать: - "Швеция принялась за оружие как для получения удовлетворения в обидах, нанесенных ей прежним немецким правительством России, так и из желания возвратить себе прежние провинции…"
- Но это уже нам знакомо, - заметила императрица.
- "…Шведы надеются получить от благодарности ее величества то, что прежде они думали получить силой оружия, - продолжал читать Шетарди. - Король французский может умерить шведские претензии, но, как он надеется также, ее величество поймет, что надобно чем-нибудь пожертвовать, если хотят привести дело к скорому примирению".
- Все?
- Все, ваше величество.
- Спасибо, маркиз. - Елизавета озорно прищурилась. - А я б спросила шведов по-русски: а рожна вам не надо? - И засмеялась.
- Не понял, ваше величество, - признался Шетарди.
- Рожно - это такое крестьянское оружие, вроде вил, с ним мужики на медведя ходят.
- А при чем здесь рожно?
- Ну это чисто русская поговорка, французам, наверно, не понять. А Лесток вон понял, вишь оскаляется.
- Да что уж тут не понять, - сказал Лесток и, дабы рассеять недоумение француза, разъяснил: - Есть еще у русских - вот. - И сделал кукиш. - Извините, маркиз, теперь, надеюсь, перевод не нужен. Это одно и то же, что рожно, что это.
- Иоганн, - с укоризной молвила Елизавета, - зачем же так грубо? Все же маркиз представитель королевского двора.
- Нет, нет, ваше величество, - наконец засмеялся Шетарди. (А что ему оставалось делать?) - Прелестный перевод.
- Но если серьезно, господин Шетарди, то я твердо стою на статьях Ништадтского договора. Его подписывал мой отец, он за это положил почти полжизни своей, провоевав двадцать один год. И я - его дочь не поступлюсь ни единой буквой Ништадта. Так можете и отписать своему правительству.
- Благодарю вас, ваше величество. Я ничего иного и не ждал от вас. Вы достойная дочь вашего великого родителя. Я преклоняюсь перед вами и перед его памятью.
Шетарди говорил это искренне и с воодушевлением, пролагая намеченный путь к сердцу прекрасной женщины. Он, опытный ловелас, знал, что делал.
- А что касается войны или мира, то я не берусь решать, маркиз. Не бабье это дело. Завтра соберу министров и генералов, пусть решают они. Как скажут, так пусть и будет. Хорошо?
- Хорошо, ваше величество.
- А вечером сегодня будьте у меня на балу, маркиз. Потанцуем, повеселимся, а может, и в картишки перекинемся. Я жду вас.
"Она моя! Она моя!" - едва не напевал Шетарди, возвращаясь домой. Ох уж эта мужская самонадеянность, улыбку женщины полагают за капитуляцию.
На следующий день была созвана Конференция, в которой помимо членов совета по внешним делам присутствовали генерал-прокурор Трубецкой и генерал-фельдмаршал Ласси. Императрица сама сделала сообщение о французских инициативах и предложила присутствующим принять решение.
- Я думаю, тут двух мнений быть не может, - сказал Трубецкой. - Домогательства Швеции оставить без последствий.
- У меня тоже был Шетарди, - заговорил вице-канцлер Бестужев. - Предложил даже пенсион от имени короля, чтоб я как вице-канцлер предложил ее величеству хоть чем-нибудь компенсировать Швеции ее потери, хоть что-то уступить им из провинций.
- И что вы ему ответили? - спросила Елизавета Петровна.
- От пенсии отказался, сказав, что служу вашему величеству, а не французскому королю. Что касается уступок территорий Швеции, то буду достоин смерти, если даже заикнусь об этом.
- Ну что ж, примерно так же и я ему ответила.
- Как я понял, - заметил Ласси, - войну продолжаем?
- Выходит, продолжаем, фельдмаршал, хотя двери для переговоров о мире оставляем открытыми. Именно вы, Петр Петрович, должны заставить их войти в эти двери.
- Я готов, ваше величество, думаю, в марте мы начнем военные действия. И еще вот что, ваше величество, судя по прошлому году, у шведов финские полки не очень хотят воевать. Может быть, следует вашему величеству обратиться к финнам с манифестом и пообещать дать им самостоятельность? Мне кажется, тогда финские полки положат оружие.
- А что? - обернулась императрица к Бестужеву. - Это, пожалуй, хорошая мысль. Как думаете, Алексей Петрович?
- Я тоже так считаю.