Вскоре старуха привела Марфу. Низкорослая, укрытая дырявым платком, она посмотрела мельком на Алексашку и сразу же направилась к телеге.
- Может, к тебе его? - спросила старуха. - Не ухожу его: глаза не зрят и руки ослабшие стали.
- Вези ко мне, - согласилась Марфа.
Алексашка повел коня к крайней хате. С Марфой внесли Фоньку и положили на полати. - Звать его как?
- Фонькой.
Марфа куда-то ходила. Пришла - темно на дворе стало. Зажгла лучину. Потом растопила печь и поставила греть воду. Когда вода закипела, запарила листья. Не разговаривала, ничего не спрашивала, словно Алексашки не было в хате. Сама повернула Фоньку на бок, прикладывая к ране примочки, напоила Фоньку отваром.
- Чего сидишь? Ложись, - обратилась наконец Марфа и к Алексашке.
Алексашка уже перед рассветом, обессиленный, задремал.
И привиделось ему, что вошел в хату высокий мужик в собольей шапке. А на плечах у него шуба. Поверх шубы парчовая накидка, расшитая золотыми и серебряными нитями. Трясется острая жидкая бороденка. В руках - посох.
- Ты кто? - спросил Алексашка.
- А разве ты не знаешь, дурья твоя голова, что я есть царь твой?
- Нешто ты царь? - удивился Алексашка. - Как же дозволил ты, чтоб в муках умирал раб твой, Фонька?
- Не помрет Фонька, - ответил царь. Он снял соболью шапку и надел на голову Фоньке. - А ты кто?
- Не узнал? - рассмеялся Алексашка. - Сказывают, ты бывал некогда в Полоцке.
- Бывал, - ответил царь. - А тебя не видывал.
- Полно врать! И Полоцк видывал, что на берегу Двины-реки стоит. Хотим мы, царь-батюшка, чтоб взял ты Полоцк под свою руку. И не токмо Полоцк, а и все города и деревни Белой Руси.
- Отчего не взять! Пиши челобитную и посылай в Посольский приказ людей.
- Челобитную писать не буду, ибо грамоте не учен, и посольские дела не вершил, - разозлился Алексашка. - Люди достойные писать будут. Шаненя напишет.
- Не морочь голову! - Царь стукнул посохом по полу. - Нет Шанени. Пошто врешь мне?
Алексашка испугался, раскрыл глаза.
- Чего кричишь? - подняла голову Марфа.
Алексашка вышел в сени, нащупал кадку и, припав к ней, напился.
Фонька приоткрыл глаза, увидел Алексашку.
- Где я?
- В хате, - Алексашка обрадованно заглянул на полати. - Полегчало малость?
- Огнем палит!
Подошла Марфа. Черпала ложкой мед, настоенный на зелье, и давала его Фоньке. Фонька снова впал в беспамятство. А к вечеру пришел в себя, сказал Алексашке:
- Помру я, Алексашка…
- Чего это тебе помирать? Не такое случается - посекут и живы остаются. Или забыл, как тебя в Полоцке полосовали?
- Помру, - твердил Фонька. - Не вынесу…
- Вот заладил свое! Отлежишься у Марфы, сядешь снова в седло. Помни, Фонька; мне да тебе помирать еще час не пришел.
Ночь Фонька спал спокойно, не стонал. А утром попросил есть. Марфа сварила ему кулеш. Повеселел Алексашка. А через день он прощался с Фонькой.
- Когда поздоровеешь, ищи загон под Хлипенем. Гаркуша говорил: там будем стоять..
- Если даст бог…
Тяжело расставаться с другом, да ничего не поделаешь.
Казаки седлали коней, приторачивали к седлам походную утварь и снаряжение. Разговоры вели о мире, который учинил гетман Хмельницкий, и прикидывали, сколько еще понадобится войска, чтоб разбить Яна-Казимира.
- Выводи-и! - послышались команды сотников.
- Идем на Хлипень!
Вытягивается сотня за сотней из леса к старой, давно забытой дороге. Дорога раскисла, в липкой густой грязи тонут копыта коней. Над лесом, над дорогой и полем - туманная осенняя дымка. Натянув поводья, Гаркуша сдержал нетерпеливого жеребца, смотрит, как движется войско. Увидав Алексашку, взмахом руки подзывает его к себе.
Что атаман хочет, Алексашка не знает, но зря останавливать не будет. Искоса поглядывает на атамана, и мимо воли видится ему широкоскулое, смуглое лицо Небабы. Гаркуша только помоложе и потому статней. Не отрывая глаз от войска, говорит:
- Идем на Хлипень.
- Слыхал, - ответил Алексашка.
- Что там деется и стоят ли рейтары - знать не знаем. А надо знать. Подбери пятерых мужиков из своих. Поведет Любомир, и сядете в засаду под Хлипенем. Если в город придется заходить - тебе выпадет. Надевай свою старую свитку.
- Так, атаман.
- Скачи к Любомиру и - с богом!
Алексашка кивнул. Любомира настиг в голове загона. А ему еще вчера было известно, что пойдет с ним Алексашка.
Шли на рысях почти весь день. Дорога вывела к большому, обсаженному березами шляху. Кое-где маячили старые, обомшелые и покосившиеся, неведомо кем и когда поставленные верстовые столбы. Остановились у одного и решили, что это дорога на Речицу. Поехали с опаской. Вскоре увидели старого козопаса. Пастух бросил стадо, ударился бежать.
- Батька! - крикнул Алексашка.
- Чего пужливый такой, батька? - остановил его Любомир.
- Стар стал, не вижу кто, - оправдывался пастух.
- А слышишь добре.
- Слышу, что свои.
- Далече до Хлипеня?
- До Хлипеня? - козопас приоткрыл рот. - До Хлипеня будут Сиваки, за ними Репки. А за Репками и Хлипень. Да куда вам на ночь глядя? Тут и ваши ночуют.
- Наши? - насторожился Любомир. - Наших не может быть.
- Стало быть есть, - уверял козопас. - Казаки. В хате с того конца деревни стоят.
- Посмотрим… - Любомир тронул коня.
Увидав из-за кустов бузины крышу хаты, спешились. В кустах оставили коней. Раздвигая кусты, Любомир и Алексашка осторожно приблизились к хате. Возле нее возок, лошади, седла, сваленные в кучу. Горит костер и человек десять у костра. Люди в кунтушах, с саблями. Любомир прислушался. Говор вроде бы свой, украинский.
- Пошли! - решительно кивнул Алексашке.
Раздвинув кусты, зашагали по сухим сучьям. Вскочили казаки, выхватили сабли. Усатый, могучий казак с оселедцем крикнул:
- Стой! Кто такие?
- Казаки, - ответил Любомир.
- Не брешешь? - подозрительно посмотрел усатый. - Заходи, Прошка, чтоб не удрали.
Казак, которого назвали Прошкой, заступил им обратную дорогу. Остальные тоже стали обжимать кольцом. Алексашка и Любомир выхватили сабли.
- Ты не шути, не то порубим! - предупредил грозно усатый. - Клади саблю!
- А ты не грозись, - повысил голос Любомир. - Видали и не таких!
Показалась в дверях рослая, сухопарая фигура в расстегнутом кунтуше, без шапки. Серебром спадают на лоб жидкие волосы.
- Чего шумите? - увидав двоих, нахмурился. - А вы кто такие? Чего с саблями? Идите ближе! - Куда держите путь?
- Ходим по белу свету.
- Чего, как тати, шастаете?
- Если и тати, так у тебя не крали.
- Дерзок! - повысил голос седой. - Прикажу язык вырвать. А кровь у вас, вижу, казацкая.
Любомир промолчал, только сверкнул глазами. По спокойному, уверенному лицу седоголового понял, что ведет разговор не с простым казаком.
- Отвечай, кто и зачем идешь?
- Атаман Гаркуша послал.
- С того бы и начал. А то за саблю хватаешься. Другим разом общипают, что и кукарекнуть не успеешь. Можешь ли покликать Гаркушу ко мне?
- Верст двадцать скакать надо.
- Скачи. Скажи, зовет Силуян Мужиловский.
Любомир окликнул казаков, что остались в бузине. Те вывели коней.
- Ого-го! - загремел Прошка. - Войско целое! Давай поближе к каше. Голодные, небось, чтоб вас волки грызли.
Алексашке и Любомиру было не до каши, понимали, что неспроста этот Силуян спросил про Гаркушу. Надо было спешить.
Алексашка сел в седло и помчался назад, к загону. В темноте долго искал лагерь. Костры помогли. Поднял сонного Гаркушу. Рассказал ему о встрече с казаками и передал, чтоб ехал к Мужиловскому. Сон у Гаркуши как ветром сдуло.
- Не перепутал? Прозвище добро запомнил?
- Как не запомнить!
Гаркуша разбудил сотника, пошептался с ним в шатре. Вскочив на жеребца, коротко бросил Алексашке:
- Не отставай!
Алексашка не мог знать, кто такой Мужиловский и почему при упоминании о нем Гаркуша сразу же сел на коня. Почти всю дорогу атаман молчал. Когда кончился лес и кони вышли на шлях, - расступилась тьма, стало веселее ехать.
- Посольство гетмана Хмельницкого! - сказал Гаркуша, ворочаясь в седле.
Уже на рассвете подъехали к хате. Стоявший на часах казак пошел будить Мужиловского. Через раскрытую дверь донеслось басистое: "Зови!.." Не дожидаясь казака, Гаркуша подхватил саблю и переступил порог. Алексашка услыхал радостный голос атамана:
- Здравствуй, батько!
- Здравствуй! Бог свел нежданно-негаданно.
Они обнялись. Алексашка присел у двери. В хате зажгли светец, и тусклый огонек заполыхал на столе..
- Как занесло тебя, батько, на Белую Русь? Не из Московии ли?
- Не ошибся. - Мужиловский понизил голос. - Гетман Хмельницкий с посольством отправился к царю. И просил завернуть в земли Литовского княжества, подивиться, чем живет люд и что деется в местах этих.
- Клокочет Белая Русь, батько. Так и передай гетману. Мужики бросают хаты и берутся за косы. Десять дней Пинск шугал пламенем. Люду полегло, как на поле Куликовом. Под Бобруйском и Слуцком теперь казацкие загоны вместе с холопами стоят. Осадили Кобрин, Лоев, Игумен… Я на Березе разбил стражника Мирского, а Радзивилл вышел с войском на Кричевского. Теперь на Хлипень иду. Вот такие дела…