Алексашка несколько раз переплывал Пину на лодке и до Струмени доходил берегом. Струмень и шире, и глубже Пины. Вода в ней быстрая, и рыбаки на середину не выходят - несет лодку, как вороными. Луга, что тянутся к Струмени, изрезаны маленькими речушками и ручьями, берега которых заросли черемухой и смородиной. В жаркое, сухое лето луга покрываются пестрым ковром душистых трав. Сквозь желтые метелки плауна белыми бутончиками пробивается толокнянка. Бледно розовеют круглые лепестки алтея. Но ходил сюда Алексашка не цветами любоваться. Шаненя говорил, что в речулках водится выдра - богатый на мех зверек. Поймать выдру трудно, и удается это не всякому. Легче ловить ее зимой, когда выдра вертится у проруби. Мужики раскладывают там рыбешку, сгребают купы снега и, случается, стрелой бьют из засады. Только нюх у зверька тонкий, не выходит из лунки, если человек на берегу. Шаненя ловил выдру сетью. Алексашка тоже поставил поперек речулки сеть и длинной колотушкой, как в бубен, хлопал по воде у берега. Поймал двух зверьков. Принес в хату, поднял над головой. Переливается дымчато-коричневый мех. За шкурку такого зверька купцы дают по два гроша.
- Вот, Устя, тебе гостинец. Придет Мешкович, выделает.
Устя улыбается смущенно, краснеет и все же горделиво говорит, опустив очи:
- Не надобен мне мех… Что я, княжна или паненка?
- Чем не княжна? - убеждает Алексашка.
- Тьфу, слушать нудно! - но подарку рада.
Усте нравится Алексашка, да вида не подает. Несколько раз вечерами сидели на завалинке. Алексашка рассказывал Усте, что Полоцк, как и Пинск, стоит на реке. Рассказывал, что живут там краше и веселее. Устя спрашивала, чем краше? Алексашка многозначительно цмокал и говорил о купцах, что приезжают из-за моря, о боярах и посольских людях, что едут из Московии в далекие земли через Полоцк, о богатых ярмарках, на которые приезжают из Пскова-града, Себежа-града, Риги-града.
И в этот вечер сидели на завалинке. Город замер в тревожной тишине. Даже собак, которые надрываются по вечерам долгим, хрипастым лаем, и тех не слыхать.
- Не пойму, - рассуждала Устя, - что затеяли мужики? Пришли казаки. А дальше как будет?..
- Как будет - не знаю. Может, поубавят оброки и подати. Может, неволить униатством не будут.
- Кабы… - Устя вздохнула.
- Ты чего так тяжко? - Алексашка взял ее руку в свои широкие и жесткие ладони.
- Не балуй! - строгим шепотом бросила она, пряча под кожушок руку.
- Не бойся, не откушу… Придут паны, срубят голову, тогда будешь лить слезы по мне.
- А чего мне лить слезы?! - тихо рассмеялась она и почувствовала, как болью сдавило сердце.
- Неужто не жалко будет?
Устя промолчала.
Пошли в хату глубокой ночью. Только кажется глаза закрыл, Шаненя трясет за плечо:
- Вставай, Небаба кличет.
Небаба зазвал Алексашку в шатер.
- Пули отлили добрые. Может статься, что сегодня пойдут в дело. Найди Юрко и лейте еще. Потреба будет.
Алексашка пошел искать Юрко. В городе стало тесно и шумно. Возле ратуши толпились казаки и мужики. Повернул к костелу. И там не нашел Юрко. Увидел его среди черкасов на приступках иезуитского коллегиума. Казаки чистили мушкеты. На каменных ступеньках лежали черные кожаные ольстры, расшитые тесьмой и бахромой. Широкие отвороты прикрывали подпатронники, набитые бумажными зарядами с порохом и пулями. Юрко увидел Алексашку и обрадовался.
- Ходи сюда!
Алексашка подошел, с любопытством рассматривая оружие.
- Стрелял из мушкета?
- Не приходилось.
- Еще придется. Смотри сюда, баранья твоя голова, как заряжать его надо.
Юрко достал из ольстра заряд и затолкал его в мушкет через ствол. Потом взял второй мушкет и начал объяснять, как работает колесцовый затвор.
- Мастерят еще оружейники и фитильные мушкеты. Только те старые да неудобные. Понял? Стрелять с сошки надо. На сошке мушкет устойчивей лежит. В плечо бьет после выстрела. Гляди, не свались с ног…
Казаки смеялись.
- Вот, бери, - Юрко протянул мушкет.
- Это ж казака…
- Нет уже того казака, вечная память ему! В Пиньске на плацу голову положил.
Алексашка пошел вместе с казаками к костелу. Сюда же торопились мужики и ремесленники, которых вели Шаненя и Велесницкий. У Велесницкого было охотничье ружье. Мужики держали алебарды, кованные Алексашкой, и косы.
Возле костелов сотники торопили казаков. Разводили людей отрядами. Кого - в костел, кого - в ратушу и коллегиум. В выбитых окнах зданий мелькали островерхие казацкие шапки.
Алексашка поднялся на второй этаж и подошел к разбитому окошку: мужики разбирали мост через Пину. Кольями поднимали настил и сбрасывали доски в реку.
Юрко схватил Алексашку за руку.
- К стене становись, баранья голова! И не суйся напоказ.
От стены через окно видна прямая улица, в конце которой, за поворотом, Северские ворота. Виден край ратуши и плац. У ратуши Небаба что-то толкует Шанене. Над головами мужиков сверкают алебарды. А у некоторых Алексашка видел луки и колчаны. Через несколько минут плац, улица и проулки, что ведут к плацу, опустели. Ни живой души, словно вымер город.
И вдруг по этажам коллегиума пронеслось тихое, короткое: "Едут!.." Алексашка и Юрко осторожно выглянули из окошка, и сердце Алексашки затрепетало. Он увидел, как из-за поворота, от Северских ворот, показались кони рейтар. Зловеще поблескивали шлемы и кирасы. Из ножен вытянуты сабли и узкие стальные полоски подняты над шлемами. Едут рейтары спокойно и, наверно, немало удивлены безлюдьем улиц.
- Что теперь делать, Юрко? - шепчет Алексашка.
- Жди. Пускай подойдут ближе… До ратуши…
Неимоверно медленно тянутся минуты. Уже отчетливо слышен цокот копыт по деревянному настилу мостовой. Пофыркивают кони. Впереди рейтар под хоругвью. Легкий ветер треплет черное полотнище с желтым крестом. Под рейтаром конь в яблоках. За ним на вороном коне одетый в латы воевода. На широком светло-желтом поясе четко вырисовываются две рукоятки пистолей. В руке у него сабля. Рейтар много, около двух сотен. Алексашка тревожно поглядывает на Юрко: почему медлят казаки? Юрко спокоен. Наконец он берет мушкет и, не высовываясь из окна, кладет его на широкий подоконник. Это же делает Алексашка и прикладывается щекой к ложу. Вот сейчас кони поравняются с углом ратуши. Уже хорошо видны лица рейтар. Алексашка положил палец на курок.
В стороне ратуши гремит выстрел. И сразу же над головой, из окон костелов и домов грохнули мушкеты. Вот он снова рейтар и конь в яблоках… Алексашка нажал курок. Казалось, небо упало и раскололось от страшного удара. Сквозь синюю пелену Алексашка видит, как поднялись на дыбы лошади. В одно мгновение исчезла хоругвь.
- Заряжай, быстрей заряжай! - кричит Юрко.
Алексашка торопливо шарит дрожащими пальцами по Ольстеру. Не может понять, куда запропастились заряды. Наконец находит один и поспешно заталкивает. На плацу мечутся кони, грохот выстрелов. Предводитель рейтар что-то кричит, потрясая саблей, но слов не разобрать. Алексашка присматривается: промелькнуло знакомое лицо - капрал Жабицкий. Капрал выбрался из толчеи и, прижавшись к гриве коня, пустил его вдоль плаца, возле самых домов. Алексашка приложился и выстрелил. Не попал. А на узкой улице сбились, кони в кучу. Несколько рейтар, стегая коней плетьми, мчались к мосту. Увидев издали снятый настил, повернули назад. Те, которые были в конце улицы, поняли, в чем дело, и не обращая внимания на зов трубы, подались к Северским воротам. Оставляя убитых и раненых, за ними бросились остальные рейтары. И здесь произошло неожиданное: улица оказалась запруженной телегами. Несколько рейтар спешились и стали растаскивать телеги. И в этот момент над улицей покатилось громкое казацкое "Слава!" Из-за хат показались мужики с алебардами и косами. Возле телег завязалась сеча.
Сотня казаков, спрятанная за стеной шляхетного города, выхватив из ножен сабли, начала преследовать рейтар и прижимать их к Северским воротам. В эту минуту Небаба понял, что совершил ошибку. За мужицкими возами следовало поставить пеших казаков, а не чернь. Выход был один: повернуть сотню в проулок и обойти телеги и выйти навстречу рейтарам.
Небаба пришпорил коня. Догнать казаков не удалось. Передние уже сцепились с рейтарами, и Небаба, прикусив губу и приподнявшись на стременах, смотрел на короткую жесткую схватку возле телег.
За казаками к месту боя, подхватив мушкет и сошку, бежал Алексашка. Огородами обогнул улицу и добрался до телег. А тут шла рукопашная. Прижавшись к углу хаты, поставил сошку, положил на нее мушкет и выстрелил в коней. Попал или нет - не знал: заволокло перед глазами дымом. Второй раз выстрелить не успел - мужики не выдержали натиска рейтар. Спешившимся рейтарам удалось растащить телеги, и в узкий проход бросились конники. Кони в галопе летели к Северским воротам и шляхом уходили к лесу.
Вместе с мужиками был Карпуха. Когда появились рейтары, не торопился вылезать из-за воза. Едва осадил всадник разгоряченного белого жеребца, Карпуха метнулся к нему с косой в руках. Шарахнулся жеребец в сторону, и всадник вылетел из седла. Он покатился по мостовой к телегам и, вскочив на ноги, выставил вперед руки с растопыренными пальцами. Перекошенное страхом лицо стало белее снега.
- Наконец-то свел бог, пане войт! - закричал Карпуха. Подхватив покрепче косу и нацелив ее в грудь Ельского, ринулся вперед.
Не заметил, не услыхал Карпуха топота за спиной, не видел, как сверкнула сабля. Не почувствовал Карпуха удара. Остановилась коса на вершке от груди пана войта, зазвенела у его ног, и сам Карпуха тяжело рухнул на мостовую.