Всадник наклонился с седла к подошедшему мастеру Герману, вручил ему свиток с приказом, отдал юному лорду честь и развернул коня обратно к воротам, которые еще не успели закрыть. Но их закрыли. После того, как герольд уехал.
- Вот, значит, как, - прошептал, закрывая полные слез глаза, Мелин, и крупные капли, потревоженные стиснутыми веками, хлынули по его белым щекам, но голос ничуть не дрогнул. - Вы врали мне. Вы все врали мне! - выкрикнул он тем, кто был сейчас во дворе. - С первых моих дней, что я здесь! Отец никогда не хотел меня видеть! Он никогда не любил меня! И моя мать! О, я же слышал ваши разговоры на кухне! Но я верить не хотел! Ты, Валлис! - обернулся он к толстому повару. - Ты ведь говорил: ходят слухи, что мой отец убил мою мать! Что он не любил ее! Отвечай, это так?!
Никто ему ничего не ответил.
- Все лжецы! - уже рыдая, закричал мальчик. - Все предатели! И это усадьба для меня всего лишь тюрьма! Ненавижу вас всех! Ненавижу! Убирайтесь! Прочь все! - и швырнул в первого попавшегося человека свой деревянный меч, которым до приезда герольда рубился с мастером Германом на заднем дворе.
Потом сорвался с места, пихнул в сторону кухонную девчонку с посудой в руках - тарелки, миски, кружки полетели на каменные плиты двора и разбились, разбились вдребезги, как все его надежды и мечты - и бросился бежать, сломя голову, в парк.
- Кто-нибудь! Догоните его! - завопил мастер Леонат, маша руками. - Бог мой! Зачем я это сделал?!
- Что сделал? - тут же подскочил к нему Герман. - Что ты сделал?!
- Я написал письмо королю, - сознался Леонат. - О том, что наш мальчик хочет приехать к нему, хочет увидеть его, хочет привезти ему подарки…
- Ах ты, жирная скотина! - не сдержал грубости старый воин и даже замахнулся на Леоната. - Разве не мог сообразить, что этим и кончиться?! Убить тебя мало! - и, прихрамывая на когда-то раненую ногу, побежал догонять Мелина. - Мой лорд! Мой маленький господин! Постойте! Подождите!
Но Мелин ничего не видел и не слышал. Он бежал все глубже и глубже в парк, не разбирая, куда и зачем, продираясь сквозь малинники и ельники. Ему просто хотелось убежать, куда-нибудь подальше, чтоб не видеть никого из тех, кто жил рядом с ним в Кленовой усадьбе.
- Ненавижу! Ненавижу! - как заклятье, цедил он сквозь зубы.
В его ушах все еще звучал зычный и строгий голос герольда - каждое слово будто врезалось в мозг и причиняло боль.
Глаза застили слезы, дорогу Мелин плохо разбирал, и потому на одном из поворотов его ноги зацепились за какие-то корни, и мальчик кубарем полетел в овраг, больно обдираясь.
Упав на дно, в заросли папоротника, он сильно ударился головой и потерял сознание.
Через пару минут в нескольких метрах от оврага пробежал, уже сильно хромая, мастер Герман. Он потерял Мелина из виду, но продолжал звать его и искать.
Нашли бедного маленького лорда только к закату: все, кто был в Кленовой усадьбе, с факелами принялись обыскивать парк.
Он уже пришел в себя и лежал, свернувшись клубком на дне оврага, совершенно мокрый от вечерней росы. Все это время мальчик плакал, тихо и горько. Его бил сильный озноб, а на голове, над правым виском проступила внушительная багровая шишка.
Конюх, что нашел Мелина, поднял его, дрожащего и поскуливающего, и спешно понес в дом, где ждали заботливые руки нянюшек, теплая ванна, ужин, постель и горячий чабрецовый чай. На утро следующего дня стало ясно, что мальчик серьезно заболел.
Хворал Мелин долго - больше месяца - и как-то упорно не желал выздоравливать. Какие только средства ни применял старый доктор, что уже лет тридцать жил в усадьбе и лечил ее обитателей, жар все равно возвращался, а озноб не ослабевал. К тому же первое время мальчик отказывался есть. И только когда ему пригрозили, что станут кормить насильно, он покорно съел молочный суп.
У доктора создалось впечатление, что Мелин сознательно не хочет идти на поправку. И об этом он сказал наставникам, которые частенько сидели на диване у дверей спальни воспитанника и вполголоса переговаривались о возникших несчастиях.
- Все-таки это странно, - говорил доктор. - Насколько помню, наш маленький господин с младенчества отличался крепким здоровьем.
- Да-да, - кивал совершенно упавший духом и даже заметно похудевший мастер Леонат. - На моей памяти - легкий осенний насморк года три назад и все. Как-то вот он даже под дождь попал, когда верхом катался, и ничего с ним не случилось.
- Может вам, любезный писака, - весьма ядовито заговорил мастер Герман, - еще раз написать королю? Чтоб приехал, проведал сына. Мальчику не хватает родительского тепла - только и всего. Король для него - единственный родной человек на этом свете. Тут и без ваших лекарств да научных трактатов все ясно.
- Чтоб вы знали - я уже написал, - надувшись и побагровев на эпитет 'писака', отвечал Леонат. - Да только ни ответа, ни привета из Синих Флагов.
- Тогда я вот что сделаю! - вспыхнул мастер Герман. - Завтра же поеду к королю! И все ему скажу! Все, что думаю! Разве это правильно: так обращаться с собственным ребенком? Или он, в самом деле, хочет уморить мальчика в этой усадьбе?
Леонат нахмурился, услыхав такое, забарабанил пальцами по столику.
- Может, не стоит торопиться? - осторожно заговорил доктор. - Может, короля просто рассердило самовольство принца? Пройдет время, его величество успокоится, остынет и станет более милостив к сыну?
- Говоря честно, я так не думаю, - покачал головой мастер Леонат. - За десять лет он ни разу не появился в Кленовой усадьбе, он не видел нашего мальчика, не жал его руку, не возил на своем коне. Разве это признаки отцовской любви? У королей все не так, как у простых людей… Боюсь я, что если вы, Герман, поедете к государю и станете упрекать его, это обратится для Мелина новыми неприятностями. Король обозлиться, рассвирепеет и… страшно подумать, чем это все кончиться.
- И что вы предлагаете? Жить, как раньше жили, надеясь на то, что король попросту забудет о нас? Но ведь одним прекрасным днем мальчик перестанет быть мальчиком. Он вырастет, станет мужчиной, многое поймет… хотя он уже многое понял, - махнул рукой мастер Герман. - Что тогда? Вечно так быть не может. И я боюсь, что однажды Лавр захочет, чтоб Мелин пропал, чтоб его не стало.
- Святой Боже! - не сдержали возгласа ни доктор, ни Леонат.
- Парня надо увезти и спрятать, - зашептал фехтовальщик, хватая товарищей за плечи. - Пусть принц Мелин исчезнет сам собой. Пусть это будет как несчастный случай. Глядишь, проживет наш мальчик и так, где-нибудь вдали от королевского надзора. Хорошим человеком вырастет, женится, семью заведет, хозяйство…
А Мелин плакал. Лежал на животе в своей широченной постели, уткнувшись лицом в подушку, белоснежную, с вышитыми васильками, и плакал, тихо-тихо. Теперь всегда, когда из комнаты выходили, он давал волю слезам. Обида душила его, делала каждый вздох болезненным и горьким, словно воздух в комнате был ядовитым.
Напротив постели на подставке так и осталась та картина, что он рисовал для отца: крупные, алые, распустившиеся маки с черными глазками, в пузатой белой вазе, на подоконнике окна. Ставни распахнуты, за ними - солнечный день, зеленая лужайка и крохотная береза вдалеке. Теперь все, что так хвалили его учителя, казалось Мелину уродливым и противным. И цветы, и ваза, и окно.
После жгучей обиды нахлынула не менее жгучая злость - голове стало жарко.
- Идиот, кому нужна твоя мазня? - зарычал сам на себя мальчик, и в рыке этом слышался гнев мужчины. - Для кого ты старался? Кому стихи писал? Дурак!
В одном отчаянном порыве он подхватился с постели и рванулся к столу, где все еще лежал свернутый в трубку и перевязанный серебром листок со стихами. Безжалостно схватил его и швырнул в камин, куда теперь, во время его болезни, постоянно кидали дрова.
- Гори в огне все прежнее во мне, - вдруг прошептал он в рифму и криво, жестко усмехнулся.
Потом обернулся к картине с маками, собираясь и с ней сделать что-нибудь вандальское, но насторожился, подобрал полы длинной ночной рубашки и на цыпочках подошел к двери, ловко избегая скрипучие половицы. Из-за двери как раз донесся возмущенный вскрик Германа, что он сам поедет к королю за милостью для него, Мелина.
Весь последующий разговор наставников и доктора юный лорд слушал внимательно, сосредоточенно хмуря свои тонкие, темные брови.
- Исчезнуть? Неплохо, - вновь ухмыльнулся он, а глаза его внезапно блеснули серой сталью. - Только не для того, чтоб стать каким-нибудь фермером, пропахшим навозом. Завести семью? Ха! Зачем семья вообще? Чтоб ненавидеть свою жену? Ненавидеть сына? Лишать его наследства? Ха! - брови его нахмурились грознее некуда, и стал мальчик похож на злого, взъерошенного волчонка.
Он легко и быстро вспрыгнул обратно в кровать, улегся глубже в подушки, но уже не затем, чтоб плакать.
- Думай, старичок, - бормотал сам себе Мелин, и морщина на его лбу стала еще глубже. - Если и исчезать, то лишь затем, чтоб в один прекрасный день вернуться. И вернуться за тем, чтоб потребовать свое, все и сразу! Можно ведь и так сделать…
Открылась дверь, и в спальню вновь явился старый доктор. Он услыхал-таки шлепанье босых ног принца и решил проверить, все ли в порядке.
- Ваша милость, вы вставали?
- Да, - кивнул, прогнав с лица жесткость и тревогу, Мелин. - Мне захотелось выглянуть в окно. Сегодня отличный день. И я хочу есть!
- Замечательно, - радостно улыбнулся доктор. - Я вижу: вам лучше.
- Я тоже так думаю, - ослепительно улыбаясь в ответ, сказал мальчик.
С этого дня его болезнь начала быстро сдавать позиции.
Глава третья