Видимо, в своем тогдашнем возбуждении он меня не заметил или запамятовал, что видел. В этот момент кто-то дернул меня за тунику. Я обернулся и увидел Фульвию. Она вошла так тихо, что я, видимо, этого не заметил. Фульвия сказала мне строго:
- Что же ты стоишь со ступкой? Тебе же было приказано ее отнести.
И я отправился за ней на кухню. Там она меня урезонила:
- Никому не говори, что ты видел смерть Максима Тулиана. Ты свидетель. Видишь ли, в некоторых ситуациях свидетелей убирают…
И мне вдруг стало страшно. Я ведь раньше никогда не думал, что я свидетель. К тому же я был не один - там была толпа рабов.
- А толпа рабов, они тоже - свидетели? - спросил я.
- Нет, - мотнула головой Фульвия. - Они соучастники. Есть такой закон, что если хозяина убьют в доме, то казнят всех рабов, которые в тот момент в доме были. Если соучастники донесут, то их же и казнят. Они не донесут. А тебя Аристид может бояться.
Я просидел с ней в кухне, помогая ей резать капусту, так что не слышал дальнейшей беседы Никандра с Аристидом. Никандр окликнул меня лишь в конце, приказав мне принести два флакона успокоительных капель. Когда я их принес, Никандр немедленно отмерил нужное число капель в стакан, долил туда воды и подал Аристиду. Тот выпил залпом, и оба отправились в комнату, где скрывался хозяин вместе с Квинтом Лентулом. Через некоторое время они оттуда вышли оба, Никандр проводил Аристида до дверей и отправился в больницу.
Только он ушел, как на пороге появился Леонид. Он принес для хозяев парики и накладные бороды. Мы с Фульвией отправились их смотреть. Парики сидели хорошо на обоих, а вот накладные бороды имели явно театральный вид: было видно, что они не свои.
- Господин, с такой бородой тебе нельзя выходить на улицу, кто-нибудь дернет, и она отвалится. Нужно подождать, пока подрастет своя щетина, - сказала Фульвия, подумав с минуту.
В этот момент Никандр прибежал из больницы посмотреть на парики.
Но, завидев его, хозяин сорвал с головы парик и с силой швырнул его в дальний угол вместе с накладной бородой.
- В какую историю ты втянул меня, дурная твоя голова! Зачем ты привел сюда этого Аристида? К чему нам становиться свидетелями? Неужели мы должны будем заступаться за уголовника, за убийцу? Кем ты меня считаешь? Или ты совсем с ума спятил?
Никандр молча ушел и затем вернулся с плеткой. Все ахнули - неужели он решился на этот шаг для устрашения своего хозяина? Ведь в данный момент хозяин был, по сути, его пленником, и он мог делать с ним что угодно. Однако Никандр молча подал хозяину плетку и стал раздеваться. Он сбросил с себя плащ, затем в гробовой тишине сбросил с себя тунику, и так остался стоять голым перед хозяином. Когда до того наконец дошло, что произошло, у него на глазах выступили слезы.
- Скорее оденься, оденься, - повторял хозяин, бросив плетку в угол, - ведь ныне я твой пленник.
Никандр немного помедлил и стал одеваться.
И тут вмешался Квинт Лентул:
- Публий Домиций, - обратился он к хозяину (я забыл ранее упомянуть, что хозяина Никандра звали Публий Домиций) - Никандр по большому счету прав. Ты певец и живешь в несколько театральном мире, так сказать, витаешь в облаках. Но сейчас, по сути, война. На войне убивают. Считай, что Аристид перебежчик. Наверно, это нехорошо. Может, он принимал, а может, и не принимал участие в убийстве Максима Тулиана. В любом случае, он глубоко раскаялся. Он хочет помочь римлянам - и он может им помочь. Если римляне заведут разведчика в штабе Спартака, то это может спасти тысячи жизней. Что значат твои амбиции по сравнению с тысячами жизней? Конечно, Аристиду нужна была уверенность в том, что свободные римляне выступят свидетелями того, что существовало завещание Максима Тулиана, ибо на самом деле, как ни зарывай его в землю, оно может как-нибудь пропасть. И если он доживет до победы римлян, то мы с тобой подтвердим, что видели завещание своими глазами.
Речь Квинта Лентула успокоила Публия Домиция, и у всех отлегло на душе.
Леонид поцеловал руку своему хозяину, Никандр и Фульвия - своему, и все разошлись спать.
Так римляне обрели разведчика в штабе Спартака.
Глава 5
Ночь прошла без приключений. Утром Фульвия отправила меня на разведку:
- Сбегай на форум и узнай, что делается. Но если дерутся, обходи стороной, а если на улицах бьются мечами, немедленно возвращайся домой.
И я отправился на форум. На улицах тут и там валялись трупы римлян и солдат Спартака - их никто не убирал. Но их вид меня не пугал. Дети, привыкшие к виду покойников, не так переживают из-за них, как взрослые, - что я понимал тогда в смерти? Видимо, горожане все-таки оказали сопротивление. Они также, видимо, выплескивали на головы солдат Спартака что было под рукой, ибо мостовая была как никогда раньше залита помоями, дегтем и нечистотами. На улице Романи, что идет от поворота у двухэтажного каменного дома, я повстречал Леонида - он был одет в плащ с капюшоном и направлялся туда же, на форум. Леонид меня узнал и расспросил, куда я иду, а узнав, погладил по голове как маленького со словами: "Эх, детка, война - не детская забава". Он, видимо, был мягким, сердечным человеком, и я проникся к нему симпатией, и мне спокойнее было идти вместе с взрослым, чем одному.
Когда мы пришли на форум, на нем орудовали люди Спартака - они оцепляли колышками и веревками часть площади трибуны у дома префекта. А на форум отовсюду стекался народ. В основном это были рабы. Многие рабыни нацепили на себя шелковые одеяния и украшения своих хозяек и раскрасили лица белилами и румянами, так что видом своим напоминали павлинов - с таким же гонором и криками (неприятными): создавалось впечатление, что они соревновались в безвкусице. Пришли также бродяги и свободные пролетарии - эти лузгали орешки и отпускали тупые остроты. Наконец толпа расступилась, и на площадь с когортой охранников на белом коне въехал сам Спартак. Одет он был так же, как и при въезде в город, - в кольчугу и пурпурный плащ, а на голове его красовался шлем с павлиньими перьями. Спартак въехал на коне на трибуну (она была достаточно широкой) и в знак приветствия стал размахивать над головой вынутым из ножен мечом. Толпа встретила его гулом: одни что-то кричали, другие хлопали в ладоши. От свиты отделился трубач и торжественно протрубил в рог три раза. Другие конные попутчики Спартака с плетками прочесали толпу, призывая к тишине и без стеснения огревая плетками ее нарушителей. Когда гам смолк, Спартак громогласно обратился к народу с речью:
- Рабы! Я дарую вам свободу. Отныне вы - свободны! Я разрешаю вам бить, грабить и убивать своих хозяев. Хватит им издеваться над нами! Они того заслужили!
Со всех сторон раздались вопли одобрения. Рабы смеялись, размахивали руками, подпрыгивали от счастья, хлопали в ладоши и обнимали друг друга. Я взглянул на Леонида. Мне трудно сказать, какие чувства выражало его лицо - скепсис или мрачность, но только оно не было весело.
Затем конные охранники, пробираясь сквозь толпу, снова призвали народ к тишине, и Спартак продолжал:
- Отныне я - единственный ваш повелитель. Хозяева больше для вас никто. Но свободу нужно защищать. Рабы, вступайте в ряды моей армии! В городе достаточно бронзовых статуй, чтобы вылить из них копья всем добровольцам! Ура!
- Ура! - гулом отозвалась ему толпа.
Спартак говорил что-то еще, но мы стояли поодаль, так что его голос терялся в гуле. Затем стали перебираться за кордон те рабы, что хотели присоединиться к армии Спартака. Люди Спартака раздавали им красные ленточки. Но вот туда же за кордон перелез бродяга в лохмотьях. Он закричал:
- Я римлянин, но беден, как мышь, что живет в храме Аполлона. Хочу грабить богатеньких вместе с твоим войском! Чтобы мне разжиреть хотя бы до ранга крысы, а то в мышах больно обидно ходить!
Толпа рассмеялась. Те, кто раздавал ленточки, несколько замешались, и один из них подошел посоветоваться к Спартаку. Но тот категорически мотнул головой, и кто-то из его свиты громогласно объявил:
- Мы сражаемся за свободу, а свободным римлянам она не нужна. Поэтому в нашем войске место лишь рабам.
В это время Леонид дернул меня за тунику.
- Хватит глазеть, пошли! - сказал он тихо.
Мы стояли в хвосте толпы, так что выбраться нам было нетрудно. Мы пошли обратно окольными переулками и дворами, избегая широких улиц.
- А ты теперь свободен, - сказал я Леониду.
Тот в ответ лишь махнул рукой:
- Это такая свобода… Настоящая свобода - это когда ее получают по закону. А когда дезертир и гладиатор становится диктатором, ему убить что муху, что человека - раз плюнуть; поэтому, считай, в рабство попадает все население страны.
Мне было обидно считать себя рабом - я все-таки родился свободным. Я что-то лепетал о свободе, а трупы, разбросанные на улицах, говорили о том, что на войне свободные и рабы пребывают в равном положении. В конце концов, я что-то очень некстати ляпнул про плетку, что задело Леонида.