2
Учур был убит в первом бою. После боя бандиты попрятались в камнях, и вот уже пятый день бойцы вылавливали их. Каждого пленного спрашивали о Сапоге и о Калистрате Бочкареве. Многие кивали головами на невысокую гору с одиноким кедром на вершине, с густым лесом на северном склоне. Там, в каменных норах, скрывались три человека. Кругом открытый склон - ни подойти, ни подползти, - встречают меткими выстрелами.
Командир распорядился:
- Эту сопку не форсировать. Сами сдадутся или с голоду подохнут.
К Борлаю подвели пленного:
- Знаешь этого?
- О-о!.. Калистратко с заимки.
Бочкарев, приглушив ненависть, виновато смотрел в строгие глаза командира и напевно тянул:
- Товарищ набольший, я не по своей воле… Меня Сапожишко, алтайская образина, попутал. "Не пойдешь, говорит, с нами, заимку спалю". Он мог - у его ни креста, ни совести…
- Прекратить нытье! - прикрикнул командир. Указал на сопку с одиноким кедром: - Пойдешь на гору и передашь дружку: пусть сдается. Сопротивление бессмысленно. Не сегодня, так завтра все равно будет в наших руках. Если он согласен сдаться, разведешь на горе костер.
Бочкарев ушел, и часа через два над вершиной показался дымок.
В долине седлали коней. Плотной цепью окружили сопку. С вершины ее спускался Калистрат. За ним шел Говорухин с поднятыми руками.
- А-а, байский дружок! - обрадовался Борлай. - Давно тебя искали. А где сам Сапог?
Говорухин бородой показал в сторону кедрача:
- Туда… ушел.
Борлай повернулся к лесу, скомандовав, чтобы все отделение следовало за ним.
В лесу лыжи легко скользили по глубокому снегу. Вскоре лыжники напали на след.
- Нажимай! - шепотом командовал Токушев.
Тонкая снежная корка не выдерживала человека. Сапог проваливался по пояс.
- Гоним, как лося по насту, - заметил один из бойцов.
Возле следа лежали рукавицы. Немного дальше была брошена шапка.
- А вон и шуба зайсанская.
- Как бы он хитрую петлю не сделал.
Алтайцы - охотники, таежные следопыты, отличные лыжники - спускались по склону горы. Шубы на них заиндевели, от воротников струился пар.
- Вон он!
Раздалось два выстрела.
Выронив винтовку, Сапог прыгнул за густохвойный кедр. Плотным строем наступали алтайцы.
- Сдавайся! - крикнул Борлай.
Сапог стоял за деревом, распухшие губы искусал до крови, левая рука беспомощно повисла.
Увидев Токушева, он с ножом бросился на него, но впереди Борлая лыжники сомкнули штыки…
3
В Каракольскую долину спустились табуны Сапога Тыдыкова. По бокам их ехали всадники. Один из молодых пастухов вел на поводу заседланного коня, на котором сидел Ногон. Руки старика были скручены арканом и притянуты к передней луке седла. Винтовку, с которой Ногон не расставался с того дня, когда Сапог поручил ему угнать табуны за хребет, вез молодой пастух. Старик проклинал своих давнишних приятелей:
- Ядовитые болезни изломают ваши кости… Кровь ваша, грабители проклятые, свернется, сердца лопнут, как пузыри.
- Мы никогда не грабили, - сказал старый пастух, ровесник Ногона. - А вот Сапог - грабитель. Он с нами не рассчитался. Мы свое берем.
- Кто Большого Человека так зовет, у того язык сделается каменным, глаза оловянными, - ворчал старик.
Парень громко захохотал:
- Поездим теперь на байских лошадях, как на своих!
Табуны подошли к сельсовету. Молодой пастух сказал Байрыму, выбежавшему на крыльцо:
- Вот, пригнали коней… Принимай, товарищ Токушев.
- Мы бы давно пригнали, да Ногон не позволял, - вмешался второй пастух. - Едва его обезоружили.
Лошадей пересчитали, назначили табунщиков. Ногона два дня продержали в сельсовете, а потом спросили:
- Куда, старик, пойдешь?
- К хозяину своему, к Большому Человеку. Жаловаться на вас.
- Эх ты, верная собака… Тебе бы только байские ноги лизать, - сказал Байрым, покачав головой, и добавил: - Кончилась поганая жизнь твоего хозяина.
4
Жаркое солнце подымалось высоко в небо. В полдень снега на нижних склонах гор становились мягкими, ноздреватыми, веселые ручьи начинали свое задорное щебетанье. Зеленые лужайки покрывались подснежниками. На крутых южных склонах расцветали кусты маральника. Горы одевались в зеленые платья с малиновыми оборками.
Короткие летели ночи: на вершинах гор дежурили зори.
Колхозники ложились спать перед рассветом, когда дыхание снежных вершин касалось долины и сковывало верхнюю корку земли. В тихий рассветный час сон был особенно сладок.
Однажды в этот час в избушку Борлая Токушева влетел Анытпас Чичанов, щеголявший все в той же шелковой шубе Сапога.
- Товарищ Токушев!.. Вставай, товарищ Токушев! - кричал он, захлебываясь радостью.
- А?.. Что случилось?.. - Борлай вскочил, протирая глаза.
- Я серебро нашел! Много-много! Мешков десять!
- Сапогово?
- Ие! Три месяца искал… И только сегодня нашел! В пещере… Я за Ногоном незаметно следил. Увидел, что старик по ночам крадучись к той горе бегал. Я с вечера за камни лег. Ночь в долину пала. А в небе луна большая - светло. Смотрю, старик ползет. Я - за ним. Пещера камнем заложена так, что ее и не заметишь…
- Ну, пойдем, - сказал Борлай. - Разбуди Аргачи и Сенюша. Я иду коня седлать.
Через горы переливался утренний свет. Алтайки в белых передниках, гремя оцинкованными ведрами, шли доить коров.
По дороге к Караколу Чичанов нагнал старшего Токушева, поехали рядом.
- Теперь меня в колхоз примете? - робко спросил он, едва сдерживая волнение.
- Можем принять. Если ты эту байскую шубу сдашь учителю.
- Так я же работал на Сапога.
- И схватил его шубу, как грабитель. Не стыдно ходить в такой? Плечи не жжет?
- Но я…
- Даже разговаривать не буду, пока не сдашь.
- Зачем учителю такая шуба?
- Спектакли играть. Вот зачем.
- Ладно, отдам, - согласился Анытпас. - И работать в колхозе буду лучше всех.
- Желающих к нам много: едва успеваем заявления рассматривать, - сказал Борлай. - Увидели, что у колхоза большие табуны, стада…
Анытпас взглянул на гору, к которой они подъезжали, и крикнул:
- Вон, смотрите, Ногон таскает! Перепрятывать принялся.
Старик, согнувшийся под тяжестью большого мешка, бежал к ложбинке, где дружной толпой стояли кедры.
Колхозники понукнули коней и через несколько секунд преградили старику путь к лесу.
- Положи!
Ногон вздрогнул и уронил мешок на каменную плиту, кожа лопнула, серебряные полтинники, звеня, посыпались под гранитную скалу.
- За последним приехали? - закричал старик. Увидев Анытпаса, набросился на него: - Ты их привел? Предатель! Большой Человек тебе первому голову оторвет.
- Да он давно сгнил, - усмехнулся Чичанов.
- Врут! Большого Человека нельзя убить, - хрипло выкрикнул Ногон, - он может умереть только смертью, посланной добрым Ульгенем, и только тогда, когда вместо него родится другой.
Колхозники спешились и пошли к пещере. Старик бросился за ними, дрожащей рукой нащупывая нож.
Прежде чем он успел выхватить его, Сенюш оторвал ножны от его опояски и сунул себе за пазуху.