5
Внизу тумана не было. Он подымался только из ущелий возле главного хребта, старательно пеленал каменные вершины, сливался в огромные жгуты и тогда устремлялся в поднебесье. Темный лес, окаймлявший долину Голубых Ветров, казалось, прислушивался к неясным шорохам приближающейся ночи. На лугу потускнели яркие весенние цветы - огоньки, опустили свои пламенные головы, а с крупных лесных пионов осыпались малиновые лепестки.
Взглянув на небо и отметив, что далеко на юго-западе горы не темно-синие, какими они бывают накануне ненастной погоды, а покрытые легкой голубизной, Борлай промолвил:
- А дождя завтра все-таки не будет.
Он хотел сказать, что первый ясный день на новом месте предвещает счастливое лето для всего кочевья, но в это время тропинка круто повернула, разомкнулись каменные челюсти, и внизу открылась та часть долины, где стояли новые аилы.
Еще недавно алтайцы жили в одиночку. Пока едешь от аила до аила, выкуришь несколько трубок. Теперь Борлай убедил сородичей поселиться поближе друг к другу. Так делают русские при постройке своих деревень. И так жить лучше. В любой день и час можно поговорить с соседями о новостях. А если, не к слову будь сказано, нападут волки, легче отогнать их от становья.
Аилы стоят на берегу реки прямым рядком, как избы в деревне. Один Утишка обосновался вдали от всех, возле густого леса.
Вглядевшись в новое стойбище пристальней, Борлай увидел такое, от чего тревожно защемило сердце: половина новых, еще не обжитых аилов была кем-то разрушена. автору.) его спутников немало найдется таких, которые не посмеют войти в аилы, тронутые звериной лапой, а утром откочуют назад в Каракольскую долину.
Караван приближался.
Из конца в конец прокатился взволнованный многоголосый шепот:
- Хозяин долины, грозный дух, не принимает нас.
- Без камланья кочевать - самого себя счастья лишать. За камом надо ехать.
- Не за камом, а назад откочевывать.
"Не потому ли и пустовала эта долина, что никто не мог задобрить здешнего духа гор?" - подумал Борлай, уставившись прищуренными глазами в затылок вислоухой лошади.
До него докатился шепот сородичей. Он поднял голову, смущенно взмахнул руками и стал бить Пегуху по бокам, вынуждая на крупную рысь.
- Это вихрь разворочал аилы, - неуверенно бросил он.
Тюхтень, встревоженно посматривая по сторонам, поучал его, как малого ребенка:
- Горный дух зверем ходит, честным людям показывается голым мальчиком… а чаще всего бегает вихрем. Это все знают.
- Никто, кроме хозяина долины, не стал бы аилы разворачивать, - робко поддержал старика Бабинас Содонов.
- Не покамлали, не умилостивили.
От крайнего аила кто-то метнулся через поляну и так быстро скрылся в перелеске, что Борлай не успел разглядеть - человек это или зверь. Вдруг ему показалось, что он заметил взлетевшую над высокой травой длинную пеструю кисть. Он крикнул спутникам:
- Человек побежал!.. Вон, смотрите… ветки качаются.
Борлай слышал, как его слова, перебрасываемые от всадника к всаднику, повторяясь в гулкой дали, раскатились по отзывчивым лесным вершинам.
- Шапка на нем из козьих лап! - крикнул он.
Кочевники остановились возле говорливой речки. Мужчины развьючивали лошадей, ловили жеребят и неподалеку привязывали на арканы. Тревожно мычали коровы, запираемые в тесные загоны, блеяли овцы. Собаки сосредоточенно лаяли в сторону леса, покрытого темно-синим налетом сумерек.
- Зверя чуют, - сказал Содонов.
- Нет, не зверя, - едва вымолвил Тюхтень, страх сковал его губы. - Так собаки лают к несчастью. Горный дух рассердился… Не покамлали.
А темнота все сгущалась и сгущалась. Неприветливая долина напоминала глухое место, куда обычно увозят покойников.
То и дело хныкали голодные дети, утомленные перекочевкой. Тихо, чтобы не слышали мужья, голосили бабы.
Старухи повторяли примету: "Зверь аил тронет - умрет кто-нибудь".
- Все здесь подохнем.
- А я первая, - бормотала Чаных. - Приедет мой от поганой девчонки и со злости изувечит меня.
Поблизости чернели уцелевшие аилы. Их было немного. И хозяева их, видя беду соседей, тоже помрачнели. А ведь они стремились сюда, как перелетные птицы в родные просторы севера. Минувшей ночью в каждой семье до самой утренней зари говорили без умолку: в новых аилах жизнь будет полна светлых дней, как некошеный луг полон цветами. Детишки мечтали о том, как заботливые отцы устроят им лежанки возле чистых стенок из свежей лиственничной коры, представляли себе, как пахнет молодой травой и цветами земля необжитого аила, как вкусно густое молоко, хранящее ароматы солнечной долины. Хозяйки всю дорогу хвалились своими коровами: удои на летних пастбищах будут обильными, в кожаных мешках буйно забродит молоко, превращаясь в ядреный чегень, и арака из него выйдет горячей огня и пьянее водки. Девушки верили, что на новом становье их встретит счастье, что в это лето гулять им на свадьбах и в играх проводить лунные ночи, когда горят на земле неугомонные цветы ярче звезд. Отцы семейств надеялись, что на новоселье их будет сопровождать достаток и удача. Вот они, новые аилы, так манившие кочевников. Теперь становье напоминало старые могильники.
Подойдя к взволнованным сородичам, Борлай решительно сказал:
- За аилы приниматься пора. Разводите костры!
- Принимайся, пока тебя Эрлик не оседлал, - пробормотал Содонов.
- Да, на Эрликово место попали, - поддержал Сенюш Курбаев. - Всегда он цветистыми лугами человека завлекает.
Взошла луна, и люди повеселели.
Собирая раскиданное по всему лугу корье и торопливо закрывая дыры в бурой оболочке жилища, Борлай вполголоса повторял:
- Медведь не может так. И вихрь тоже не может…
Вскоре ему попался пласт лиственничной коры со свежей царапиной. Он долго ощупывал ее, а потом бросился к толпе:
- Смотрите! Вот.
Помахал обломком коры над головой.
Первым ощупал царапину Тюхтень.
- Медвежий коготь, - сказал по-стариковски твердо.
- Не говори глупостей! - крикнул Утишка. - Топором рублено, но так, чтобы посчитали за медвежью царапину.
- Я и говорю: человек… Злой человек… чтобы напугать нас, - убеждал Борлай. - Помните, видели след на снегу, на перевале?
И снова заполыхал многоголосый спор.
Поднимая ногу, чтобы перешагнуть порог своего потревоженного аила, Борлай почувствовал легкий озноб. В детстве, в юности он много раз видел, как отец переставлял жилье с одного места на другое. Причинами таких внезапных перекочевок являлись то смерть лошади, то болезнь коров, то еще какое-либо несчастье. При этом отец обычно говорил: "Несчастливое место выбрал". И сам он, Борлай Токушев, не раз откочевывал - хотя бы на ружейный выстрел - с несчастливых мест. А сегодня он должен был сделать по-иному. Он знал, что с его уходом отсюда долина снова опустеет. И он твердо решил не уходить, несмотря ни на что. Здесь он проверит, правдивы ли приметы стариков.
Достав обломок кремня, он дрожащими пальцами прижал к нему щепотку мягкого, как вата, темно-зеленого трута и с размаху ударил большим, похожим на подкову кресалом. Во все стороны брызнули мелкие искры. Трут задымился. С первого удара добыт огонь! На лице Борлая появилась улыбка. Он опустился к очагу. Но огонь вспыхивал и капризно угасал. Токушев шепотом уговаривал его:
Мягкая зола - постель тебе,
Белая пыль - тебе подушка.
Карамчи боком вошла в новое жилище, готовая в любую минуту выбежать оттуда.
Она торопливо пробормотала:
- Огонь, разводимый тобой, пусть будет богат хорошими углями, а наша жизнь на новом месте пусть будет богата светлыми днями.
Услышав шепот жены, Борлай замолчал. Она не должна знать о его тревоге. Не должна слышать, что он, как старик, тоже шепчется с огнем.
- Он и так разгорится, - сказал громко, подбадривая Карамчи.
Сухие щепки запылали, и в аиле стало светло. Хозяйка повеселела.
Сунув люльку с ребенком на кровать и закурив, она начала суетливо обставлять жилье. Продымленной занавеской отгородила супружеское ложе, к сырой стропилине привязала чумазых кермежеков.
Борлай достал из берестяной сумины пучок веток можжевельника и бросил на горячие угли жертвенника, - черные "караульщики" закрылись дымом.
Вскоре аил показался обжитым, и Борлай окончательно отогнал от себя думы о рассерженном горном духе.
Рядом с хозяином сидел первый гость - Утишка Бакчибаев. Угощая друг друга, они выкурили по две трубки.
Карамчи достала кожаный тажуур, покрытый изображениями оленей, и налила мужчинам по чашке араки.
Гость первым опрокинул чашку и, пожелав хозяевам, чтобы их скот на новом месте нагулял побольше жиру, поднялся с земли.
- Пойду и я жилье налаживать, - сказал Утишка спокойно и деловито.
Ночью задымили соседние аилы. Мужчины, успевшие обосноваться, помогали пострадавшим сородичам собирать раскиданные жерди, стропилины и кору. Деревянные скелеты снова оделись лиственничной корой.
В полночь Борлай пошел к младшему брату. Чаных сидела возле очага, поджав ноги, и часто добавляла дров в костер. Против нее - Тюхтень, рядом с ним - Ярманка; он только что приехал и сейчас не отрывал глаз от пылающих поленьев. Возле него - сам Токуш. Лицо черное, как у кермежека. Старик убаюкивающим голосом рассказывал длинную сказку-поэму. Веки его, давно лишенные ресниц, часто смыкались, а на морщинистом подбородке вздрагивали седые волоски.