3
Вернувшись в горы, Ярманка решил съездить домой. Он вез детям подарки - конфеты, пряники и замысловатые игрушки.
Каракольская долина ошеломила его тишиной. И даже сын, научившийся произносить такие легкие и короткие слова, как "мама" и "солнце", мало радовал молодого отца. А все оттого, что Ярманка не мог без отвращения видеть седую, всегда неумытую старуху. Он с детства любил пить чегень, но в аиле Чаных тучи мух вились над кожаным мешком, а чашки были такие грязные, что даже от чегеня Ярманка отказывался.
"Зачем я приехал домой? Чтобы посмотреть на ребятишек? - спрашивал он себя. - Ну, мне жаль детей, но я не могу сейчас изменить их жизнь. Когда закончу учение и буду работать - всех возьму к себе".
Он боялся сознаться самому себе в том, что его влекли сюда воспоминания. Хотя он все еще не мог произнести имени любимой женщины без того, чтобы перед ним не появилась противная рожа Сапога, но уже все чаще и чаще уверял себя, что грязные зайсанские лапы никогда не прикасались к Яманай.
Большую часть времени Ярманка проводил вне аила.
Высокие кедры принимали солнечные потоки на свои лохматые вершины. Густой лес был наполнен тенью и прохладой. Ярманка шел тихо, пересекал бесчисленные ручьи, окруженные зарослями лопушистого папоротника, обросшие золотистым мхом; где-то под ногами лопотала вода. Густая трава была ему по плечи. На кустах красной смородины связками бус висели ягоды. Ярманка останавливался и брал ягоды полной горстью.
Вдруг перед ним легла полузаросшая тропа. Ручьи перестали звенеть, вместо них - голос девушки, солнечные блики на листьях борщевика превратились в лунные. Дрозды перестали трещать. Зафыркала лошадь. Запахло дымом жилья. Старая лиственница в конце поляны приветливо протянула сучья, обещая все скрыть в своей тени…
На том месте, где стоял аил Тюлюнгура, поднялась густая щетина зелени.
"Земля, которую топтали ее ноги, заросла травой, но след жилья все-таки остался, - подумал Ярманка. - И в моем сердце такой же след".
Он круто повернулся и пошел обратно в долину.
На опушке леса стоял одинокий аил. От двери на Ярманку с лаем бросилась собака. На лай вышел Утишка Бакчибаев, прикрикнул на собаку и, узнав младшего Токушева, пригласил его в свой аил.
Хозяйка только что налила чегеня в казан и теперь смешивала глину с конским пометом, чтобы примазать деревянную крышку и трубы.
Ярманка помнил старые обычаи и сразу подумал, что ему придется сидеть здесь, пока не закончат выгонку араки: он не хотел оскорблять хозяев жилья.
Утишкин аил - самый большой во всем урочище. Земля вокруг очага устлана шкурами, по левую сторону - длинный ряд огромных кожаных мешков с пожитками, над ними - две винтовки, возле входа - седла, осыпанные серебряными бляшками. На женской половине девушка, одетая в белую шубу с черной оторочкой и новые сапоги малинового цвета, сушила табачный лист над огнем. Под ярко-оранжевой шапкой, надвинутой на широкие брови, глаза ее казались наполненными золотым блеском. Ее звали Уренчи. Она не торопясь, тщательно измяла лист на ладони, высыпала в объемистую трубку, прижала большим пальцем и, прикурив от головешки, с любопытством посматривала на гостя сквозь дымовую завесу. Как он стал не похож на того Ярманку, которого она знала во время перекочевки в долину Голубых Ветров! Лицо возмужало и казалось белее и румянее. Она отметила, что у него появились жесты, несвойственные алтайцам. Когда он взглянул на Уренчи, она опустила густые ресницы и стала еще прилежнее сосать трубку.
Хозяин предложил гостю свою трубку, но тот отвел его руку, сказав, что не курит.
- Раньше ты, кажется, курил.
- Пробовал, а потом решил бросить: от табака голова болит.
Утишка усмехнулся и посмотрел на дочь сквозь облачко табачного дыма.
Хозяйка поднесла большую чашку чегеня.
Ярманка выпил чегень, утер губы тыльной стороной ладони, сел на жесткую бычью шкуру и спросил о новостях.
Утишка рассказал, какие горячие споры были, когда принимали в товарищество Модоров, прикочевавших в урочище Тургень-Су. Под конец он пожаловался:
- У нас от споров все еще головы болят. А осенью будем сено делить - Модоры запросят.
- А то как же? Ведь они вместе с вами косили! - сказал Ярманка.
Он долго говорил о баях, о бедноте, о товариществах и коммунах, но Утишка раздраженно тряс головой:
- Нет, это непорядок. Я сам против Сапога: он очень богатый бай… Но на Модоров я работать не согласен.
- Хочешь, чтобы они на тебя работали? Этому не бывать.
Уренчи подвинулась к корыту с холодной водой, в которую были погружены чугунные кувшины. Она обмакнула палочку в кувшин с теплой влагой и обсосала ее, проверяя, насколько крепкая арака льется по трубам из казана. Потом пошевелила дрова в костре, чтобы они горели веселее. Ярманка без малейшей тени смущения следил за всеми движениями девушки. В ее чертах он отыскивал черты Яманай. На мгновение он представил себе, что не в гостях сидит, а у своего очага и перед ним не чужая девушка, а желанная жена. Ему хотелось увидеть ее в легком платье, скинуть с нее шапку и обрезать волосы, рассыпающиеся пряди схватить розовой гребенкой, умыть лицо ключевой водой с душистым мылом.
Уренчи продолжала курить, сплевывая в золу.
"Нет, она грубее Яманай, хоть и считается красивой, - подумал Ярманка. - И красота у нее какая-то резкая, вызывающая…"
Заглушая думы, спросил:
- Ойынов много было нынче? Весело живете?
Утишка, хитро посматривая на Ярманку, хихикнул:
- Очень весело. То от живого мужа бабы убегают, то родителей проклинают. Веселее некуда!
- Кто же это? - насторожился Ярманка.
- Известно кто - первая красавица!
- Неужели Яманай?
- Она. Отличилась так, что все смеются над ней. А у матери глаза не просыхают.
Ярманка, побледнев, спросил прерывающимся от дрожи голосом:
- Где Яманай сейчас? Жива ли она?
Уренчи глянула на него и захохотала:
- Испугался?.. Жива твоя красавица!
- Убежала в лес. Там пропала, будто в реку прыгнула, - рассказывал Утишка. - Всем стойбищем три дня искали - не нашли, а потом сельсовет узнал…
- Что? Что узнал сельсовет? - торопил Ярманка.
- К русским ушла, - ответила Уренчи, недовольная тем, что младший Токушев все еще так близко к сердцу принимает каждое слово о Яманай.
- В селе обнаружилась, - добавил Утишка.
Ярманка, почувствовав прилив крови к щекам, вскочил и бросился к выходу. Ему хотелось побыть одному.
Утишка выглянул из аила и обидчиво крикнул:
- Ты куда? Разве не знаешь, что нельзя уходить, когда готовится арака?
Но Ярманка не оглянулся.
4
Утром он решил принарядиться. Чаных подала ему измятую и непростиранную рубашку. Ярманка подержал ее в руках, поморщился и швырнул На мешок с пожитками.
Токуш погрозил ему трубкой:
- Перестань дурить! Она тебе жена. Ну и живи как муж.
Накануне старик видел, как Чаных мыла рубашку Ярманке. Она расстелила ее на камне у реки, смочила водой и долго царапала ногтями. На руки ее падали слезы.
Не ответив отцу, Ярманка взял рубашку, мыло и пошел к реке. Босые ребятишки побежали за ним.
- Ты куда? Ты не уедешь от нас?
- Если ты уедешь, мы будем плакать.
Он жалел детей. В их глазах видел глубокую привязанность. Теперь, не глядя на них, он невнятно пробормотал:
- Не знаю… Может, не уеду.
Выстирав рубашку и высушив на камнях, Ярманка отправился на покос. Там попросил старшего брата:
- Отвези меня до Шебалина… Поеду назад.