- Нет, нет, нет! - отвечал блаженный. - От тебя ничего не хочу!.. От Дружинки возьму, этот наш! Этот праведник! Вона он, - юродивый указал на большой дом, из ворот которого в это время вышел Морозов. - Только голова у него непоклонная! У, какая непоклонная! А скоро, поклонится, скоро поклонится, да уж и не подымется! - Вася пошел в сторону Морозова, затянув опять свой псалом.
Опричники почтительно освободили дорогу, расступились перед блаженным.
- Князь, - окликнул Серебряного Морозов, - здравствуй, князь!
Радость осветила лицо Серебряного. Он поехал навстречу Морозову.
- Здравствуй, боярин, Дружина Андреевич!
- Признал? А то многие меня теперь и признавать перестали, - сказал Морозов, широко отворяя ворота. - Прошу пожаловать в дом.
Слуги боярина, радушно кланяясь, встречали гостей. Юродивый скрылся в глубине сада, продолжая петь псалом, а хозяин повел гостя по дорожке среди тенистых лип.
- А блаженный-то наш, Василий, подлинно божий человек, - сказал Морозов. - Не тебя одного он по имени угадал. Он всякого словно насквозь видит. Его и царь боится!.. Побольше бы таких святых людей, так и не померк бы огонь духовный!..
Они вошли в дом. Морозов усадил князя на дубовую лавку.
- А ведь помню я тебя, Никитушка, когда ты еще босиком бегал!.. Эй, кто там! - крикнул он. Выглянула сенная девка. - Скажи жене, что у нас гость дорогой, князь Никита Романыч-Серебряный, чтоб сошла попотчевать. - Морозов тоже присел. - Спасибо, Никитушка, что зашел, не обидел старика опального! - Он указал на свои длинные волосы.
- Вижу, боярин, и глазам своим не верю! Ты - и под опалою!
Морозов вздохнул.
В своей светелке Елена бросилась к Паше, своей сенной девушке. Потом скинула кокошник, запястья, голубой летник. Замоталась, запуталась в рубахе.
- Пашенька, Пашенька, дай самое что ни есть лучшее! - попросила Елена. - И зеркало подай!
- Да что с тобой, боярыня! - захохотала та. - Отчего ты вдруг так мельтешишься?
- Не вдруг, Пашенька, не вдруг!
- А-а, боярыня, кажись, я угадала! - лукаво посмотрела девушка, - Я хоть и краешком глаза, а разглядела его.
- Кого?
- Да гостя нашего. Как его?… Князя Серебряного. Вот уж и впрямь серебряный, а может и золотой! Уж так пригож, так пригож! Я перед таким ни в жисть бы не устояла!
- Замолчи! - ревниво оборвала ее Елена, распустила волосы. - Лучше заплети мне косу.
- Что ты, боярыня!
- Заплети, Пашенька!
- Боже сохрани! Заплести тебе косу по-девичьи! Грех какой! Я этого на душу не возьму! Нет, боярыня, тебе теперь всю жисть кокошник носить! - тараторила девка, подавая кокошник с жемчужными наклонами.
Князь Серебряный и боярин Морозов говорили о своем.
Лицо Морозова было мрачно.
- Ох, и трудное настало время, Никита Романович. Прогневали мы, видно, Бога! - вздохнул боярин. - Начал вдруг наш государь Иван Васильевич всех подозревать. Начал толковать про измены, про заговоры… А той зимой созвал он земский собор - бояр, духовенство. Стукнул посохом и объявил: Я царь и государь всея Руси по Божьему велению, а не по мятежному человеческому хотению. Царь-де может делать все, что захочет, и чтобы ни от митрополита, ни от властей не было ему впредь никакой докуки. И для того, мол, завожу себе опасную стражу, опричных людей любого звания, хоть бы и самого низкого. Будут они опорой моей власти… Беру их на свой особый обиход, даю им землю и жалованье. С того дня и пошло! Набрал он опричную братию, а сам принял звание игумена. И стал защищать свое самодержавство. Бить направо и налево… По одному только слову ложного доноса отправляют невинного человека в застенок, к Малюте, на страшные пытки… А потом, одна за другой казни. И кого же казнят?… Лучших людей! Что день'.- то кровь. Боль выразилась на лице Серебряного.
- Боярин! - встал он с места. - Если бы мне кто другой сказал это, я назвал бы его клеветником!
- Никита Романыч, стар я клеветать, и на кого? На царя нашего?
- Прости, боярин. Может, в этом не царь виноват, а; наушники его? Может, обошли царя?
- Ох, князь! - Морозов впервые улыбнулся. - Видать, сатана нашептывает… Выпросил у Бога светлую Россию, сатана, да и омывает кровью мученической.
Серебряный перекрестился.
- Что ты, боярин? Разве царь не от Бога?
- Вестимо, от Бога. - Морозов тяжко вздохнул. - Временами государь наш как будто приходит в себя. И кается, и молится, и плачет, приказывает панихиды по убитым… Потом напоит свою братию, начнет плясать. В другой раз велел изрубить слона.
Какого слона? - удивился Серебряный.
- Ему в подарок прислали из Персии, от шаха. А слон не захотел встать перед ним на колени - казнили и слона.
Серебряный нахмурился.
Елена была почти готова.
- Хватит укручивать, Пашенька, - торопила она. - Будет с меня!
Девушка надела ей на голову жемчужный кокошник.
- Так-то лучше, боярыня. Ни дать ни взять святая икона в окладе! А то с распущенными-то волосами, ну прямо русалка лесная!
- А ты боишься русалок, Пашенька?
- Как их не бояться? Приманят и защекотят до смерти, или любовью иссушат. Одного сама знаю - жену, детей бросил. Только раз увидел русалку, а так тосковал, что вскоре и помер.
Елена посмотрела на нее.
- Пашенька, - сказала она, помолчав. - А в Литве есть русалки?
- В Литве-то?… Там русалок гибель, - тараторила девушка. - Там их самая родина.
Морозов и его гость сидели в глубокой задумчивости…
Серебряный поднял голову.
- Как же вы согласились на это? - сказал он. - Смотрите, как Русь гибнет, и молчите?
- Я-то, князь, не молчал, - отвечал Морозов с достоинством. - Оттого и хожу под опалой. А при царе кто теперь? Все подлые страдники, холуи, бери хоть любого: Басмановы, отец и сын, уж не знаю, который будет гнуснее!.. Малюта Скуратов. Этот - мясник, зверь, весь кровью забрызган… Васька Грязной - ему любое паскудное дело нипочем! Бориска Годунов - тот отца и мать продаст, да еще и детей даст впридачу, лишь бы повыше взобраться… Один только и есть там высокого рода, князь Афанасий Вяземский. Опозорил он и себя, и нас всех, окаянный! Ну да что про него!
Морозов махнул рукой.
Скрипнула дверь. Тихо и плавно вошла Елена с подносом в руках. На подносе были кубки с винами.
Серебряный встал. Он увидел жемчужный кокошник и побледнел.
- Князь, - сказал Морозов. - Это моя хозяйка, Елена Дмитриевна! Люби и жалуй ее!
Елена, не поднимая глаз, низко поклонилась Серебряному. Князь ответил поклоном и осушил кубок.
Елена не взглянула на Серебряного. Длинные ресницы ее были опущены. Только руки дрожали, и кубки на подносе позванивали.
- Будь веселее, Оленушка! - сказал Морозов. - Улыбнись скорей! Никита Романыч нам, почитай, родной. Его отец и я были словно братья, значит и жена моя ему не чужая. Да и то сказать, вы и росли вместе!
Елена стояла, не в силах поднять глаз.
- Прости, боярин, надо спешить, - засобирался вдруг Серебряный, - Я еще и дома не был, а завтра мне чуть свет к царю.
- Что ты, князь? Теперь уж смерклось, а тебе с лишком сто верст ехать!
- Как? Разве царь не в Кремле? ~
- Нет, князь. Прогневали мы Господа. Бросил нас государь, уехал жить в Александрову Слободу.
- Коли так, тем паче надо спешить!
- Не езди, князь, в слободу! Видит Бог, не снести тебе головы! - Морозов посмотрел на князя с грустным участием;1- Слыхал я про твои подвиги в литовской земле. Бился ты храбро, а вот в остальном… Слишком ты прям и в делах, и в словах. - Серебряный смутился. - Сейчас такие не в чести. Попадешь под гнев царский и пропал ты, князь. С головой пропал. Не езди.
- Что будет, то будет! - ответил Серебряный, вставая.
Ноги под Еленой подкосились, и она опустилась на скамью.
- Что с тобой, Елена? - склонился над ней Морозов.
- Я нездорова, - пролепетала она. Морозов посмотрел на жену.
- Испугалась за князя, так и ноги не держат. Ступай, Елена, к себе! Отдохни.
Обернувшись к Серебряному, Морозов пошел проводить его до коня.
У ворот Михеич разговаривал со своим новым знакомым, слугою боярина.
- …Ты мне вот что скажи, - шептал Михеич. - На кой ляд они эти метла да песьи головы к седлам приторачивают?…
- А это значится - они так обозначают, - степенно ответил его собеседник.
- Да что обозначают-то?
- А это значится - они про Русь обозначают.
- Тьфу!.. Ну, а что? Что обозначают?
- Как что? Значится выметаем, мол, и грызем.
- Ага. Понял. Как выметаем - не знаю, а грызут они лихо - сам видал.
Морозов обнял у ворот князя.
- Да будет над тобой благословение божие! - сказал он. - Вернешся невредим, навести меня.
Ночь была ветреной и темной. Шумели в саду деревья.
Проезжая вдоль частокола, Серебряный увидел, как мелькнуло белое платье Елены. Он остановил коня.
- Князь, - позвала Елена негромко. - Сохрани тебя Бог ехать в слободу… Ты едешь на смерть!
- Елена Дмитриевна! - в отчаянии произнес Серебряный. - Не в бреду ли я? Ты замужем!
- Выслушай меня, Никита Романович, - прошептала она.
- Нечего мне слушать, я все понял! - голос князя зазвенел. - Не трать речей понапрасну! Прости, боярыня!
Он рванул коня на дыбы, поворачивая его.
- Никита Романыч! - вскричала Елена. - Молю тебя Христом Богом и Пречистою Его Матерью, выслушай меня! Убей меня после, но сперва выслушай!
Серебряный остановился.