- Выходит, то все правда, что про тебя говорят, - сказал он.
- А что про меня говорят?
- А то говорят, что ты перед царем, прости Господи, с голою задницей пляшешь!
Краска бросилась в лицо Басманова.
- А что ж, - усмехнулся он, принимая беспечный вид. - Если и в самом деле пляшу? Да и кого ему найти кроме меня? - с бесстыдной наглостью продолжал Басманов. - Видал ты такие брови? Ну, чем не собольи?… А волосы-то? Тронь, князь, пощупай, ведь шелк, право, ну шелк!
- Вижу, - усмехнулся Серебряный. Басманов, прищурясь, продолжал:
- А ты думаешь, Никита Романыч, мне, бедному, весело, что по царской милости они меня уже не Федором, а Федорой кличут, - указал он на Вяземского и Грязного. - Служишь царю, служишь, ублажаешь, как только можешь, а он вдруг возьмет да и посадит тебя на кол!
- Я, чаю, тебе это в одно удовольствие, Федор Алексеич! - мрачно заметил молчавший до того Вяземский.
Грязной заржал и украдкой хватил чарку. Серебряный думал о своем и больше ничего не слышал.
Тем временем опричники по одному расходились вдоль садовой ограды, подбирая сухой хворост.
Укрывшись за стволом старой липы, Михеич услышал хмельные голоса.
- Смотри, Хомяк, а только ребята злы. Кого хошь теперича разнесут, - сказал один из опричников.
- Князь не велит ни жечь, ни грабить, - добавил другой.
- Князь князем, а я сам по себе. А ежели мне хочется погулять! - куражась, ответил Хомяк.
Почуяв неладное, Михеич прошел к забору с калиткой, ощупал дубовый брус засова.
Елена явилась гостям в богатом сарафане. Она держала в руках золотой поднос с одною только чаркой. Гости встали. За женой вошел Морозов с обрезанными кругом волосами - признак освобождения от опалы.
- Теперь, дорогие гости, прошу уважить мой дом, принять из рук хозяйки чарку, - торжественно обратился к гостям Морозов. - И по старинному обычаю поцеловать жену мою!.. Дмитриевна, становись и отдавай поцелуи каждому поочередно.
Он устроил "поцелуйный обряд" лишь для того, чтобы по глазам жены, по ее поведению понять, кто же из присутствующих мог поцеловать той ночью его жену.
- По обычаю ты, боярин, первый должен поцеловать ее. А уж потом и мы! - зашумели гости. - Целуй первый!
Елена с трепетом стала возле печи. Глаза ее встретились с глазами мужа. Тот низко поклонился. Поцеловал. Пристально посмотрел на нее.
Со свойственной женскому сердцу сметливостью она отгадала его мысли.
- Князь, подходи! - сказал Морозов Вяземскому. Елена прикоснулась к чарке губами, а Вяземский осушил ее до дна. Глаза Афанасия Ивановича вспыхнули страстью.
Но на лице Елены не отразилось ничего.
Положив земной поклон, Вяземский поцеловал ее. Поцелуй затянулся, и она отвернулась с приметною досадой.
От Серебряного не скрылось пристальное внимание, с каким Морозов всматривался в жену и в подходившего к ней очередного гостя.
Василий Грязной облизнул губы перед тем, как поцеловать Елену, а после поцелуя хватанул еще чарку и утерся рукавом. Брякнув бубном, вышел за дверь.
Дружина Андреевич ничего не мог прочесть на лице жены.
- Подходите, гости дорогие, прошу вас! - он снова наполнил чарку.
Басманов откинул свои шелковые волосы, улыбнувшись, подошел к Елене и расцеловал ее в обе щеки, еще раз улыбнулся и чмокнул в губы.
Морозов снова наполнил чарку, и Серебряный двинулся к Елене.
Муж не спускал с нее глаз.
Под тяжелым взглядом Морозова Серебряный поцеловал Елену.
Когда губы их соприкоснулись, она задрожала и ноги под нею подкосились.
- Я нездорова… - пролепетала она. - Отпусти меня, Дружина Андреич… Ноги не держат меня.
Морозов подхватил Елену.
- Эх! - сказал он. - Вот женское-то здоровье! Для нее в новинку обряд, так ноги и не держат! Да ничего, пройдет. Эка невидаль!
Поддерживая Елену, Морозов повел ее в светлицу.
- Прошу вас, государи, - обернулся он. - Обождите меня здесь.
В сгустившейся темноте опричники окружали дом со всех сторон.
Кто-то присвистнул по-особенному. Ему тут же ответили. В доме брякнул бубен Грязного. Приблизясь к Басманову, Вяземский сказал ему на ухо:
- Ну? За дело?
- Тише! - моргнул тот, кивнув на Серебряного. - Если этот услышит, будет большой шум.
- Тогда он у меня первый получит! - Вяземский схватился за нож.
Они посмотрели на Серебряного.
Тот думал о своем, не обращая на них внимания. В светелке Елены Морозов вынул из-под опашня длинную пистолю.
- Зачем ты не сказала мне, что любишь его?
- Господи!.. Дружина Андреич, пожалей меня! - умоляла Елена. - Будь милостив!
- Вы что ж, думали, я дам себя одурачить? - он грозно повернулся к жене, в глазах его была холодная решительность, - Ужели этот молокосос думал, что ему сойдет с рук? Что я не сумею наказать его?
- Ты что?… Дружина Андреич? - Елена с ужасом взглянула на мужа, на пистолет, закрыла лицо руками.
Морозов усмехнулся.
- Не дрожи. Тебя я не убью. Возьми свечу, иди за мной. - Он взвел курок и подошел к двери. Елена не двигалась. - Свети мне! - прошептал Морозов.
В эту минуту со двора донесся громкий шум. Ночь взорвалась хриплым лаем сторожевых псов, криками, руганью. Пронзительно заржал конь.
Морозов замер. Елена упала на колени.
- Меня, меня убей! - просияла она в отчаянии. - Я одна виновата, убей меня! Я не хочу, я не могу пережить его! Раньше меня убей! Я обманула тебя!
Морозов со страхом смотрел на свою жену. В этот миг снизу раздался крик:
- Измена!.. Предательство! Остерегись, Дружина Андреич!
То был голос Серебряного. Узнав его, Елена бросилась к двери.
Морозов оттолкнул жену, задвинул запор и укрепил дверь на железный крюк.
На лестнице послышался стук сабель. Шум во дворе усиливался.
Сторожевые псы, сорвавшиеся с цепи, ринулись было на опричников.
И тут же темными комами мяса покатились по двору, оставляя за собой кровавый след.
Повсюду метались тени людей.
Раздвигая столпившихся на крыльце, опричники тащили бревно.
- Отворяй!! - орали они, вышибая припертую дверь, - не то всех передушим!
- Запалю-у-у-у! - размахивая горящей головней, истошно вопил Хомяк. С ревом, все разметая, толпа ворвалась в ночное тепло дома.
На лестнице, ведущей наверх в светлицу, дрались на саблях два князя - Серебряный и Вяземский. Дрались не на жизнь, а на смерть. Несколько ударов нанес Серебряный Вяземскому. Кровь алыми лепестками выступила на белом кафтане.
Борьба, проклятия, громкие крики и падения заполнили лестничный пролет. Шла яростная драка.
На помощь Вяземскому спешило все больше его людей. Тонкая и крепкая веревка с петлей на конце захлестнула Серебряного и сбросила его со ступеней, открыв Вяземскому дуть.
Дверь светлицы затрещала от ударов. И одновременно дом осветился пламенем пожара.
- Боярин! - кричал Вяземский. - Отопри, не то весь дом раскидаю по бревнам!
- Не верю, князь! - отвечал Морозов. - Еще не видано на Руси, чтобы гость бесчестил хозяина! Вспомни, кто ты, Афанасий Иванович!
- Опричник я! Была у меня честь, да вся вышла!.. Отопри! - повторил князь, напирая на дверь, - Всю Москву пущу на дым, а Елену добуду! Не тебе, старику, ей владеть!
Дверь с треском повалилась, и Вяземский явился на пороге, озаренный пожаром, с переломанной саблей в руке. Белая атласная одежда его была истерзана, по ней струилась кровь.
- Отдай добром! - заревел он.
Морозов выстрелил в Вяземского почти в упор, но рука изменила ему. Пуля ударилась в косяк.
Князь бросился на Морозова. От удара рукоятью сабли Морозов упал навзничь почти рядом с Еленой, лежавшей без сознания на полу.
Вяземский наклонился к ней, подхватил на руки и понес вниз по лестнице, метя ступени ее распущенной косой.
У ворот дожидались кони. Сидя в седлах, Грязной и Басманов молча глядели, как пламя обхватило дом Морозова. Оттуда несся разноголосый вой и треск. Опричники, озверев, разносили все в щепы.
Они увидели, как Вяземский поднял Елену на коня, как сам, цепляясь за гриву, влез в седло.
Басманов заерзал в седле, указал на них Грязному.
Раненый Вяземский поскакал со двора вместе с полумертвой боярыней. Голова его моталась из стороны в сторону.
- Куда он? - спросил Басманов Грязного.
- В свою рязанскую вотчину. Куда ж еще!
- Не доедет… Что ж, пора и нам, а?
- Выпить бы. Осьмой день пью. Помру, если не приму.
Кто-то подхватил сенную девку Пашу под мышки, поволок в сад. Двое, суетливо, мешая друг другу, кинулись ему помогать.
Тем временем Михеич, поддерживая Морозова, провел его через калитку к берегу Москвы-реки. Морозов молчал, потерянно водя головой, едва справляясь с собою. Дойдя до воды, Михеич стал валиться под тяжестью боярина.
Тогда тот, собрав последние силы, сам влез в смоляную лодку, а Михеич оттолкнул ее от берега.
На воде растопленным золотом играли огненные отсветы пожара.
Во дворе сваливали в кучу награбленную утварь, одежду. Хомяк, упиваясь видом всепожирающего огня, потирал руки.
- Ай, весело!.. Вот пир так пир!
Слуга Морозова лежал с пробитой головой. Над ним наклонился молоденький опричник, глядел на черную лужу вокруг лица.
- Ты что ль убил? - Хомяк тряхнул его за ворот.
- Не, тесак омочил только, - отозвался опричник и тупо посмотрел на Хомяка. - Еще дышит! Вишь, пузыри пускает.
- Бить надо до смерти! - сказал Хомяк. - Боярин-то его где?
- Убег, - пролепетал опричник. - Увезли по реке. Догнать?