Будь Парвин женою Кагеля, Зейнаб-енга заговорила бы с Моаззезом другим тоном. Она бы заставила его встать на колени, заставила бы стукаться лбом об пол и просить, просить со слезами на глазах, прощения и пощады за содеянное зло. Она бы сделала так, чтобы тень ее сына, Мад-Таги-бека, неотступно витала над преступной душой Моаззеза. Она бы сбросила его с высоты Боджнурдского ханства и весь род его, всех братьев пустила по миру. Всех родственников и этого ублюдка Лачина сделала бы дворовыми, и спали бы они с лошадьми на конюшне н с овцами в овчарне. Боже, снизойди к несчастной Зейнаб-енга, сделай так, чтобы этот белокурый, розовощекий офицер, по имени Кагель, полюбил Парвин и попросил бы ее руки!
- Бабушка! Я уже засыпаю, - капризно крикнула Парвин. - Говорите, что вы хотели мне сказать, а то усну. Закрою глаза и полечу по небу…
- Сейчас, моя джанечка.
Зейнаб-енга тихонько подошла к кровати, села на край одеяла. Лицо старухи было взволнованно, глаза горели сухим азартным блеском…
- Моя джанечка, моя козочка милая, - сказала Зейнаб-енга ласково, - кто тебе больше нравится из этих двух?
- Никто…
- Как так - никто? Тебе скоро шестнадцать лет!..
- А я говорю, никто! - упрямо повторила Парвин.
- Ох, обманываешь ты свою родную бабушку! - хитро захихикала Зейнаб-енга. - Видела я… Своими глазами видела, как ты смотрела на британского офицера Кагеля. Да и что говорить, его не сравнить с этим жалким Лачином. Культурный, образованный, а как играет на рояле! - Зейнаб-енга оглянулась по сторонам. - Про Лачина должна ты знать, моя джанечка: их род запачкан кровью твоего отца…
- Кровью отца? - испуганно повторила Парвин. - Мне уже говорил Гусейнкули, что мой отец и мать… что их отравили. Значит, это правда? Значит, Моаззез отравил их? - более решительно, с ненавистью спросила Парвин. - Он отравил, а вы служите ему, бабушка!
- Да, моя милая, служу… И некуда деваться. Ходу нам с тобой нет отсюда. Сердар Моаззез не даст уйти… Не хочет он, чтобы эта злая тайна за город ускакала. Догонит Сердар и убьет. А я делаю вид, что ничего не знаю, кто убил моего сына Мад-Таги-бека, и мать твоя из-за чего приняла отраву. - Зейнаб-енга пододвинулась ближе к Парвин, в глазах старухи засверкали слезы. - Покарает бог злодея, придет время… Только ждать божеского возмездия мне уже некогда. Седьмой десяток идет твоей бабушке. Боюсь - останется не отмщенной кровь твоих родителей.
Парвин всхлипнула. Зейнаб-енга прижала голову внучки к своему дряхлому плечу, стала разглаживать распущенные волосы.
В пятницу - я дома. Сбросил с себя костюм почтальона, надел новую белую рубашку и черный костюм, накануне я получил деньги и мы вместе с отцом выбрали обнову в большом боджнурдском магазине. День только Наступает, а мне уже не терпится пройтись по городу и, конечно, заглянуть к Парвин.
Иду по главной улице, смотрю в окна. Не подумайте, что я заглядываю в чьи-то комнаты. Окна для меня зеркала. В них я вижу себя в полный рост, в новом костюме и радуюсь: "Все же я неплохой парень! Если б лицо еще было чистым, то красивее меня не сыскать бы во всем Боджнурде". Сегодня впервые я побрил отцовской бритвой черный пушок под висками и под носом. Отец серьезно сказал: "Да, ты уже становишься настоящим мужчиной. Что ж, давай брейся, только курить не надо. Не подумай, что считаю тебя маленьким! Просто, куренье дырявит легкие…"
Брожу по улицам, а думки об одном: как бы увидеть ее… Тороплюсь к Парвин.
Как всегда, захожу с задней стороны двора, тихо и осторожно.
Тетя Хотитджа кормит кур и не видит, как я подкрадываюсь к ней.
- Здравствуйте, ханым! - говорю я нарочно грубым голосом.
От неожиданности она вздрагивает, быстро оборачивается. В глазах ее сначала испуг, затем - недоумение и, наконец, веселый блеск. Она и не признала меня в новом костюме.
- Боже, да это ты, Гусо! - удивляется тетя. - Ох, какой ты сегодня нарядный да красивый. Откуда у тебя костюм такой, Гусейнкули? - Тетя щупает двумя пальцами борт пиджака. - Да еще из английской шерсти!
- Шерсть от наших овец! - говорю я тете. - А материал сделан в Англии. Нашим добром нас же и угощают.
- Вот как! Откуда же ты знаешь?
- От одного человека, тетечка… Он знает все на свете!
- Живы ли здоровы Гулам и твоя мама, Гусо-джан? Как сестренки себя чувствуют? Не жалуются ли на что-нибудь? Ох, как я вам желаю счастья!
- Все у нас хорошо, тетечка! А где Мансур?
- Мансур - гуляет. Дружок к нему пришел, вместе ушли к райским местам. День сегодня такой - прямо праздник! И Парвин-ханым собирается на прогулку. Сейчас должны к ней приехать молодые господа - из дворца Моаззеза.
- Кто такие? - От такой новости у меня зазвенело в ушах. "Да как они смеют увозить ее на прогулку?! Неужели Парвин согласилась?"
- Ты иди в сад, я сейчас ее позову. Она просила позвать ее, когда ты придешь…
Я вошел в сад, сел на скамейку. Настроение испортилось. Я-то думал, что у Парвин нет никаких друзей, а у нее, оказывается, дружки из дворца, богатые, знатные. Куда мне тягаться с ними! Захотелось уйти, но меня властно удерживала неведомая сила. Я не мог подняться, не мог даже представить себе, как дальше буду жить, если сейчас уйду и порву дружбу с Парвин,
Вот и она. Тихонько вошла в калитку, спешит ко мне, и на губах ее счастливая улыбка.
- Джанчик, пришел! - кричит она издалека и идет еще быстрее. - Здравствуй, Гусейнкули! Я так ждала тебя, так соскучилась… Боялась, что ты не придешь. Тогда бы мне пришлось ехать на прогулку с лейтенантом Каплем и с господином Лачином.
- Может, мне уйти, ханым? Я не буду мешать.,
- Не называй меня "ханым", Гусо! Какая я для тебя ханым?! И не выдумывай глупостей: если бы ты мне мешал, я не пришла бы сюда.
- Тогда, зачем же ты, моя джанечка, согласилась ехать на прогулку с этими господами? Разве господа имеют на тебя особые права?
- Так захотелось бабушке. Пусть сама с ними едет! А мы уйдем в парк, на просторы "баге фовварэ". Там вдоволь погуляем. Правда? Договоримся так: ты иди туда р жди меня у фонтана. Я приду.
- Спешу, моя джанечка. - Я повернулся, зашагал через сад к запасной калитке и вскоре оказался в узком переулке, который словно речушка вливался в главную городскую улицу - базаре Горган. Тут и в такие-то дни полно народу, а в пятницу - тем более! Иду к "баге фовварэ" в людской гуще. Не иду, а протискиваюсь. Люди, как нарочно, не дают мне ходу. И куда только все спешат? В будни не могут что ли ходить по лавкам и магазинам! Наконец, я выхожу из толчеи, поднимаюсь к чинарам. Но, оказывается, и тут не меньше народу. Старые и молодые, мужчины и женщины. Возле ресторана стоит Мансур со своим приятелем Аббасом. Оба в рубашках, с засученными рукавами, будто ищут - с кем бы схватиться. Аббас помоложе Мансура, примерно моего возраста, но - отчаянная голова, не дай бог! Он держит руки в карманах, приплясывает и свысока смотрит на горожан, будто они забыли ему заплатить тысячу туманов. Парни здороваются с ним подчеркнуто вежливо, подобострастно, кивают головами. Он высматривает девушек: взгляд у него как у голодного кобеля.
- Эй, Гусо! - зовет меня Мансур… Я подхожу, здороваюсь. Брат знакомит с Аббасом, говорит: - Мы вместе у одного кузнеца куем. Только искры летят!
Аббас оглядывает меня не очень дружелюбно, я поспешно заговариваю с Мансуром:
- А я зашел - тебя уже нет. Тетя говорит, к "баге фовварэ" пошел…
- Ну и врун же ты, Гусо! - хохочет Мансур. - Думаешь, не знаю зачем ты к нам ходишь? К Парвин ты ходишь, чтоб мне провалиться, если это не гак!
- Ну и что же, - меланхолично замечает Аббас. - Ходит и пусть на здоровье ходит. Полакомиться хурмой никому не запрещается.
- О, хурма! - продолжает Мансур. - Я не против. Только зря он время теряет. Там офицерик пасется да этот… Племянник… сводный брат, или еще кто-то. Одним словом - Лачин. Недавно он из Тегерана приехал. Не надо забывать, что сама Парвин богатая. Между прочим, она с ними сегодня за город едет.
На этот раз смеется и Аббас. Сразу видно, что любит крепкое словцо с солью и перчиком. Мансур ждет, пока насмеется его друг, затем произносит восхищенно:
- Вот у кого лошадки, Аббас! Особенно у англичанина: белая в черных яблоках, кобылка-трехлетка. Я ее подковывал, когда ты уходил куда-то.
- Ну ладно, друзья, я пойду. Мне еще надо туфли почистить, - говорю я Мансуру и его другу Аббасу. - Увидимся. День только начинается.
- Шагай, друг! Валяй, только не будь ослом, не хлопай ушами и забудь об этой самой, как ее… Других полно! - слышу я наставительный голос Аббаса.
Медленно я поднимаюсь к фонтану "баге фовварэ", останавливаюсь у края громадной чаши. Сотни людей столпились, окружили фонтан, смотрят - как высоко взлетает струя чистой горной воды и обдает всех мелкой водяной пылью. Я смотрю то вверх, то вниз, откуда идут к фонтану горожане. Как бы не прозевать Парвин! Пройдет мимо, затеряется в толпе… "А что, если обманула?" - закрадывается коварная мыслишка. Но я её отбрасываю и тихонько иду по ступенькам, не спуская взгляда с пестрой, движущейся навстречу, толпы.
Ба, Парвин пришла! Ее я увидел издалека. Чутьем догадался, что вот сейчас она появится: нахлынуло радостное беспокойство, я стал вглядываться в одеяния и лица встречных и увидел Парвин. А она меня заметила еще раньше. Я специально стоял на возвышении, на ступеньках и был у всех на виду.
- Вот я и пришла! - весело сказала Парвин и засмеялась. - Обманула бабушку. Я сказала, что пойду к подружке. А если приедут Кагель и Лачин, бабушка им скажет, что я нездорова. Поэтому, давай-ка, Гусо-джан, уйдем подальше от всех…