Парвин вышла в простеньком и милом домашней платье, в мягких бархатных туфлях. Она кивнула гостям, зарделась, смутилась и от этого стала еще красивее. У Лачина перехватило дух от этой прелести и нежности во взгляде. Она предстала перед ним очаровательной волшебницей из какой-то очень знакомой сказки. "О боже! - подумал он про себя. - Умереть не жалко за такую. Умру, но все равно она будет моей". Он не сказал этого вслух, но в глазах Лачина Парвин без труда прочитала то, о чем он подумал. Лицо девушки вдруг стало серьезным. Она холодно взглянула на него. Он замешкался и растерянно произнес:
- Ханым, прошу вас, познакомьтесь! Мой друг, из Англии…
Парвин мгновенно улыбнулась, протянула руку. Кагель назвал свою фамилию.
Постепенно налет некоторой официальности улетучился, беседа завязалась оживленная и непринужденная. Компанией, чего Лачин никак не предполагал, завладел лейтенант Кагель. Белое, со вздернутым носом, личико англичанина запылало от вдохновения, глаза игриво заблестели. Кагель, будто на экзамене в колледже, затараторил о значении цивилизации в слаборазвитых странах Востока, о моральной и духовной пище, какой снабжает британская нация темные, малограмотные народы и народности. В качестве примера Кагель назвал офицеров-индусов, получивших образование в Англии и сейчас служащих в британской армии.
- Если б в свое время Британия не вмешалась в отсталую жизнь племен Индии, - утверждал Кагель, - то и по сей день эта страна считалась бы дикой, населенной полудикарями. Была бы такой же провинцией как Хорасан, как вот это - Боджнурдское ханство…
- Что же вам не нравится в Боджнурде, господин? - обиженно спросила Парвин. - Выходит, вы принимаете нас за дикарей или, как вы говорите… полудикарей!
- Парвин, не мешай господину, пусть говорит, - тихо произнесла Зейнаб-енга. - Он же, наверное, знает, о чем лучше с нами говорить. Вот он и говорит…
- Нет, полно, что вы! - горячо возразил Кагель. - Я совершенно не имею в виду таких, как вы, как Сердар, как Лачин и других именитых людей! В какой-то степени вы - общество цивилизованное и стоите гораздо выше многих своих соотечественников. Но и вы, сознайтесь, господа, лишены многих благ, какими, например, пользуется даже средний англичанин. Я имею в виду театр, оперу, кинематограф…
- О, разумеется, - подтвердила сокрушенно Зейнаб-енга. - Всего этого мы лишены. Особенно кинематографа. В Мешхеде, говорят, люди уже смотрят живые картины…
- Ай, ничего особенного, - вставил слово Лачин. - Бегают, прыгают люди на стене, как плоские тени, ничего не поймешь!
Зейнаб-енга и Парвин отнеслись к замечанию Лачина безразлично, даже не взглянули на него, когда он говорил. Лачин насупился, а хозяйка дома тут же предложила англичанину:
- Господин Кагель… У нас есть инструмент. Может быть, вы смогли бы сыграть нам что-нибудь. Парвин играет, но разве можно освоить современный рояль без хорошего преподавателя?
- С удовольствием, дорогая Зейнаб-енга!
- Тогда идемте в другую комнату…
Вошли во вторую, более просторную комнату. Здесь, кроме рояля и дюжины мягких стульев, ничего не было. Вероятно, в этой комнате проводились увеселительные вечера. Кагель тотчас расстегнул воротничок гимнастерки, поднял крышку рояля, сел, откинул назад голову и пробежал пальцами по клавишам. Комната наполнилась приятными звуками. Кагель дружески улыбнулся Парвин. Она ответила ему такой же доверчивой улыбкой, и офицер вдохновенно заиграл что-то свое- английское. Парвин прислонилась сбоку к роялю, Зейнаб-енга остановилась за спиной британца. Лачин, оставленный без внимания, медленно ходил по комнате, издавая легкий скрип штиблетами. В груди у него все клокотало. Никогда он еще не испытывал, чтобы люди так холодно, так безразлично относились к нему. Сейчас он был зол на всех, и особенно на Кагеля. "Неужели и этот птенчик встанет мне поперек дороги?"- с досадой и пренебрежением думал он.
Лачин чувствовал, как все сильнее и сильнее охватывал его гнев. Сейчас Кагель закончит играть, все они повернутся и без труда поймут состояние Лачина. Надо немедленно на воздух или уйти совсем. Гнев - страшная вещь, к хорошему не приведет. Легонько он отворил дверь, прошел через веранду и остановился во дворе. Его обдало прохладным ветерком наступающей ночи. Сердце у Лачина забилось спокойнее. Нет, никуда он не уйдет. Он не покажет себя беспомощным перед этим слюнявым британцем. И обворожительную Парвин ему не отдаст. И вообще, он сделает так, что Кагель забудет дорогу к этой девочке.
Взволнованный Лачин вынул сигары, закурил. С некоторых пор он пристрастился к сигарам. Это было модно. Все, что делалось по-английски - значит модно. Только самих англичан он ненавидел, потому что был бессилен перед ними. Он курил глубокими затяжками и думал, думал, думал… Он размышлял в одиночестве до тех пор. пока с веранды не послышался голос Парвин:
- Господин Лачин! Куда же вы ушли? Мы ждем вас.
- Ханым? Прошу вас, подойдите-ка сюда на одну секунду!
Парвин спустилась с крыльца.
- Ханым, - дрожащим голосом произнес Лачин. - Лучше вас я никого еще не видел на всем белом свете. Если вы тоже полюбите, проявите взаимность…
Парвин не дослушала. С лёгкостью вспугнутого джейрана она взбежала на веранду и скрылась в комнате. Лачин бросил сигару и упрямо пошел вслед за ней.
Мгновенное возвращение в комнату Парвин, а вслед за ней и Лачина не вызвало у Кагеля никаких подозрений. Но хозяйка-барыня заподозрила сразу неладное: Парвин до крайности была смущена, прятала взгляд, стояла и растерянно смотрела, как белые пухлые руки Кагеля бегали по клавишам рояля.
Лачин, напротив, оживился. Понял он, что девочка совсем неопытна и боится его. Такую уговорить нетрудно, пара пустяков… Едва Кагель оторвался от рояля, он сказал:
- Чудесно, лейтенант! Вы очень здорово играли. Представляю, как бывает скучно Парвин-бану одной, когда рядом нет вот такого музыканта.
- Почему же скучно? - удивилась Зейнаб-енга. - У нее хорошие подруги, да и на занятия науками много времени уходит. А вообще-то, конечно, девушке простора не хватает. Учеба да дом, - больше ничего и не видит.
- Ханым, - очень приветливо обратился Лачин к Парвин. - Мы с лейтенантом Кагелем в ближайшее время собираемся поехать на прогулку за город. Я хочу моего друга познакомить с моими родными местами. Может быть, ханым, вы составите нам компанию? Уверяю, будет так весело, что вы не пожалеете!
- Что вы! - мгновенно ответила девушка, будто давно и с опаской ждала этого предложения.
- Но как можно, господин Лачин! - пожурила молодого хана Зейнаб-енга. - Девушка… одна - в обществе мужчин? Иное дело, целой компанией выехать, а одной с мужчинами… Вы смеетесь, господин Лачин.
- У вас старые взгляды, Зейнаб-енга, - обиженно сказал Лачин. - Вот и господин Кагель вам скажет. Теперь весьма модно, когда девушка украшает мужское общество. И потом, мы не какие-нибудь… Мы люди скромные, образованные, - уже с усмешкой заговорил Лачин. - Но, конечно, если ханым не нравится наше общество, то может и не ехать…
Обе - Зейнаб-енга и ее внучка промолчали. Кагель вынул из кармана часы, извинительно улыбнулся, сказал:
- Пожалуй, мне время идти.
- Почему так рано, господин Кагель? - спохватилась Зейнаб-енга.
- Англичане любят точность, госпожа Зейнаб. продолжая улыбаться, ответил Кагель. - Н-да… А Парвин вы зря так ревностно оберегаете. Лачин совершенно прав, подозревать и опекать - это не модно в цивилизованном мире.
- Хорошо, - сдалась старуха. - Когда же вы хотите поехать на прогулку?
- Хоть завтра, Зейнаб-енга! - вырвалось у Лачина.
- Парвин, ты можешь разделить компанию с господами завтра? - спросила Зейнаб-енга. - Если нет, то скажи, когда бы ты могла поехать.
- Только не завтра, бабушка, - чуть не плача ответила Парвин.
Кагель и Лачин распрощались с барыней и Парвин. Вскоре послышалось погромыхивание колес и фырканье лошадей. Фаэтон покатился ко двору Моаззеза.
Чего бы это ради Зейнаб-енга так легко пошла на уступки родственничку Моаззеза Лачину и его другу лейтенанту Кагелю? Уж не уверовала ли старуха в то новое, в то модное, о чем говорил Лачин? Нет, конечно. Зейнаб-енга с молоком матери впитала в себя патриархальные обычаи своего племени и всю жизнь строго придерживалась их. Иная, скаредная, мыслишка толкнула старуху на столь необдуманный шаг. Зейнаб-енга сердцем угадала, что внучке больше пришелся по душе не Лачин - богатый родственничек Моаззеза, а лейтенант Кагель - красивый Молодой человек, скромный и изысканный во вкусах. Этот - не тигр, что дорвавшись до добычи, не оставит ее, Пока не напьется крови. Он кроткий жеребенок, заморской породы. Он даже не наступит на ногу никому. А если и наступит, то двадцать раз подряд извинится за свою неосторожность. Зейнаб-енга не могла и представить себе, что лейтенант Кагель мог бы фривольно, развязно держать себя в обществе Парвин или, больше того, проявить… нахальство и силу к ней. "А как бы было хорошо, - думала про себя старуха, - если б появились у этого британца серьезные намерения…" Зейнаб-енга знала много случаев, когда британские офицеры женились на персиянках и на курдянках, а потом увозили их с собой в свою страну, за море. Парвин с ее красотой да кротким нравом могла бы украсить любой английский дом. Робкие мечты Зейнаб-енга разрастались с каждой минутой. Представив Парвин в роли супруги британского офицера Кагеля, старуха скривилась в злой улыбке и засмеялась.
- Над чем вы смеетесь, бабушка? - спросила Парвин, залезая под одеяло в белой ночной сорочке, с распущенными, как у русалки, волосами.
- Да так, вспомнила кое-что… - отозвалась Зейнаб-енга. - Ложись. Я сейчас приду к тебе, поговорим немного перед сном…