- Если кто-либо из врагов будет пытаться совершить какие-нибудь антисоветские акции…
- Какие именно?
- Ну, там, забрасывать листовки, провоцировать антисоветскими речами толпу на враждебные действия. В этом случае мы должны действовать решительно и энергично. Старайся беседовать с антисоветски настроенными людьми, переубеждай их, доказывай, что они заблуждаются. КГБ - это не только карательный орган. Наша задача - перевоспитывать ошибающихся людей. Ведь многие из них наслушались подстрекательских западных передач. Это особенно солдаты из Прибалтики. Там близко граница, и поэтому им вполне доступны голоса радиослужб Запада. Наслушавшись лжи, они становятся на неправильный путь, влекущий их к тяжелым последствиям. Понял?
- Да.
- Ну, а если случится что-либо из рук вон плохое…Например, ты узнаешь о готовящейся диверсии. Немедленно звони мне! Вот запиши мой трехзначный номер телефона.
- Не надо, - махнул рукой Иван. - У нас у каждого телефона висит список обязательных номеров. Там есть и ваш.
- Тогда запиши городской. Позвонишь в экстренном случае через коммутатор. Я даю тебе телефонный номер дежурного по областному управлению КГБ. Только смотри, запиши так, чтобы, если твой блокнот попадет в чужие руки, никто ничего не понял!
- А как?
- Ну, например, сначала напиши две какие-нибудь произвольные цифры. Затем цифру нужного номера. Потом опять две посторонние цифры и снова нужную и так далее.
Г Л А В А 24
К А К Н А Х О Д И Т Ь Н А С Т О Я Щ И Х В Р А Г О В
Праздники Великой Октябрьской социалистической революции прошли в хозяйственной роте без инцидентов. Распорядок дня был незыблем, и даже торжественный смотр строевой выправки всех подразделений, состоявшийся шестого ноября, не внес в жизнь воинов никаких перемен: к такого рода событиям все уже давно привыкли, ибо смотры проводились каждую неделю. Хозяйственная рота, практически, не знавшая изнурительных строевых занятий, почти всегда проходила перед трибуной командира части лучше всех. Издерганные же курсанты учебного батальона очень часто волновались и допускали грубые ошибки. Все это еще раз доказывало Ивану Зайцеву то, что любая, даже мало-мальская, свобода дает во много раз больший эффект, чем принудиловка.
Как обычно, накануне праздника командир части, после того как воины завершили торжественное шествие и построились на специально отведенном для каждой роты участке плаца, произнес небольшую речь. В основном, это краткое выступление сводилось к поздравлению воинов с праздником и пожеланию "успехов в боевой и политической подготовке".
Несколько дольше выступал замполит полковник Прохоров. Обрушив весь свой гнев на американский империализм, который мешал советским людям не только работать и спокойно спать, но и отправлять физиологические потребности, замполит заверил солдат, что "Советская Армия продолжает бдительно охранять свои границы и не допустит превращения свободных советских людей в американских рабов". Затем он поздравил воинов с предстоявшим праздником и пожелал им "бдительности и умения разбираться в сложностях современного мира".
Как всегда на трибуну попытался пробиться неутомимый оратор подполковник Коннов. Но штабные офицеры затерли его еще на дальних подступах, и когда он все же прорвался через их толпу к ступенькам трибуны, все уже было кончено: воинские подразделения расходились по своим казармам, а микрофон отключили.
Для всех солдат части праздники были выходными днями. Но это не касалось Зайцева, обеспечивавшего ежедневное поступление продовольствия в столовую. К тому же, несмотря на праздники, усилилось движение личного состава части, в которую возвращались со всех, разбросанных по стране, объектов, старослужащие солдаты. В свою очередь, учебный батальон начал потихоньку отправлять своих выпускников на объекты. Однако отъезд бывших курсантов несколько запаздывал по сравнению с прибытием "стариков", и поэтому в части скапливалось довольно много людей.
Обычно солдатская столовая заполнялась только на одну треть. Теперь же она была, буквально, битком набита, и воинов приходилось даже кормить в две смены. Воспользовавшись таким положением дел, прапорщик Наперов опять распорядился, чтобы Зайцев списал несколько килограммов мясных консервов.
- Народа много, - радовался опытный заведующий продскладом, - десять-двадцать килограммов для них ерунда, а нам - подспорье!
Иван вписал требуемые двадцать пять килограммов в графу "картофель", уменьшил цифру выдаваемого мяса в пересчете на консервы и дописал в конце накладной от руки слово "картофель", напротив которого поставил необходимую цифру за минусом двадцати пяти килограммов. Таким образом, когда накладные вернулись в штаб, Иван написал ручкой на отпечатанном типографской краской слове "картофель" рядом с цифрой "двадцать пять" - "консервы мясные" - и количество выданного на кухню картофеля стало соответствовать нормативу. Зато возникла другая проблема. Списывая продовольствие с книг учета, Иван обнаружил, что если численность личного состава части не будет длительное время уменьшаться, с продуктами возникнут трудности. Своей озабоченностью он поделился с прапорщиком Наперовым.
- Не волнуйся, - улыбнулся тот. - Ничего страшного не происходит: мяса, масла, макаронов и других продуктов мы всегда получим в городе столько, сколько нужно!
- А как же картофель? - недоумевал Зайцев. - Ведь с такими темпами нам его вряд ли хватит до следующей осени?
- Чепуха! - возразил Наперов. - К декабрю основная масса "стариков" будет уволена в запас, и все станет на свои места. Возможен, конечно, где-то к лету перерасход картофеля. Но это не беда. Будешь вести учет "по-красному", то есть записывать отрицательные показатели не ручкой, а карандашом. А когда наступит осень, мы получим в колхозе нужное количество картофеля и перекроем недостачу!
- Да, но одно дело недостача в учете, а другое - фактическая нехватка картошки! - воскликнул Иван. - Чем же мы будем кормить людей?
- Наивный ты человек! - усмехнулся Наперов. - Или ты не знаешь, что мы всегда заготавливаем картофеля в два раза больше, чем оформляется документами?
- Но ведь наше министерство обороны оплачивает колхозам только то количество, которое указывается в накладных?
- Да кто же берет в колхозе столько, сколько оплачивает? Разве только дурачки!
- Неужели там никто не проверяет, сколько мы вывозим?!
- Проверяют, но лишь для видимости. Обычно поставишь бутылку весовщику, и он отметит в документах все, что нам нужно. Я помню, один раз весовщик так набрался, что даже не мог говорить. Мы воспользовались случаем и вместо трех машин с картошкой вывезли целых семь!
Наперов засмеялся.
- Неужели все так делают? - изумился Иван. - В таком ведь случае колхозы полностью разорятся?!
- Да они и так давным-давно разорились, - весело ответил завскладом. - Все они сидят на государственных дотациях. Кому надо контролировать там порядок или беречь колхозное добро? Что это - моя собственность? Так все и рассуждают. А что касается того, все ли так поступают как мы…, - надулся от гордости прапорщик, - то разве все люди - умные? Большинство ведь - глупцы! Даже ты, Иван, сначала спорил, что справедливо, а что нет. Слава Богу, образумился. Запомни раз и навсегда: если нам хорошо - значит, справедливо!
Седьмого ноября, в праздничный день, Зайцев должен был встретиться с майором Скуратовским. Органы безопасности тоже не знали отдыха в праздники: хранили бдительность. Надо сказать, что Иван не горел желанием вновь идти в кабинет "особиста". Постепенно ему стали надоедать все эти беседы и донесения. К тому же он так и не смог преодолеть какое-то неприятное чувство, своего рода отвращение к своим поступкам. Несмотря на то, что злоба заставляла его мстить недругам, совесть подсказывала, что в этом есть что-то несправедливое, нечестное.
Надоели и Туклерс и Фреймутс. Иван уже несколько дней не слушал их разговоры и стал замечать, что от этого только выиграл: усилился интерес к чтению книг, выполнению упражнений из учебника английского.
- С чем мне сегодня идти к майору? - думал он. - Ведь у меня нет никакой свежей информации!
…Скуратовский радушно встретил Ивана. - Поздравляю с праздником! Желаю счастья, здоровья и успехов! - сказал он, радостно улыбаясь.
- Спасибо, и вам также! - ответил Зайцев.
- Ну, что, как дела? Не замечено враждебных проявлений, агитации? - приступил к делу майор.
- Нет. Все спокойно.
- Неужели Туклерс ничего антисоветского не высказал?
- Что-то молчит, - соврал Иван. Ему не хотелось признаваться в том, что он просто им не занимался. - Видите ли, он, вероятно, понял, что ребята не приемлют его разговоров, ну, вот и стал помалкивать…
- Ну, что ж, и это хорошо, - кисло улыбнулся Скуратовский, - хотя нам все-таки радоваться нечему.
- Почему? Разве плохо, что антисоветски настроенные лица прекращают свою враждебную деятельность?
- Понимаешь, тот враг, который действует в открытую, менее опасен. А вот если враг затаится, то тогда…Я вот опасаюсь, что Туклерс становится хитрей, а значит, и наша работа усложняется…
- Но не будешь же выдавливать из него слова? Как узнаешь, затаился он или нет?
Владимир Андреевич улыбнулся: - А разве только Туклерс и его приятель допускают антисоветские высказывания? Они - мелкие сошки. В вашей роте есть враждебные элементы похлеще!
- Кто именно?
- Ну, вот, например, - Скуратовский раскрыл папку, - есть такой Балкайтис…
- Антанас? Тот, что работает на свинарнике?
- Он самый!