Далее дежурство проходило без особых приключений. Пришли и воины, которым были адресованы траурные телефонограммы, вместе со своими командирами. Им выписали в строевой части отпускные документы, а в продовольственной - продаттестаты и продпутевые деньги. Отпуск на похороны близких равнялся пяти суткам, к которым прибавлялись дни, требовавшиеся на дорогу.
Иван имел возможность свободно покидать свой пост, оставляя вместо себя дневального, и выписывать все текущие документы. Словом, дежурство по штабу нисколько не мешало ему выполнять свои должностные обязанности.
К вечеру Зайцева сменил Таманский. Никаких конфликтов, резких слов и назиданий, естественно, не было. Просто расписались в книге приема и сдачи дежурства и тихо разошлись.
Подходил к концу август. Ивану стукнуло девятнадцать лет. Если бы не поздравление от родных, он бы и не вспомнил об этом.
С матерью Зайцев переписывался аккуратно. Зная, как она за него переживает, он каждый день перед обедом специально выделял полчаса и писал по листочку о буднях своей жизни, сообщая только обо всем хорошем: успехах, здоровье и тому подобном.
Мать тоже писала ему каждый день, поэтому, появляясь в казарме накануне построения на обед, Иван шел в каптерку - забирать очередное материнское послание и отдавать писарю свое письмо для передачи почтальону.
Вот так, открыв очередное письмо из дома с вложенной в него открыткой, Зайцев обнаружил, что у него сегодня день рождения.
Раньше, на "гражданке", этот день был веселым и праздничным. В семье всегда отмечали дни рождения: поздравляли друг друга, дарили подарки.
В роте, впрочем, тоже особым образом поздравляли с днем рождения. В казарменном коридоре на стене висела специальная доска с нарисованными на ней цветами и надписью "Поздравляю!". В нижней части доски была проделана небольшая ниша, в которую вставляли листки бумаги с фамилиями тех, у кого случился день рождения. Почти каждый день ниша на доске была заполнена. На вечерней же поверке юбиляра поздравляли замкомвзвода Погребняк, либо кто-нибудь из более высокого начальства, оказавшегося в это время в роте. За соблюдением этого ритуала внимательно следили ротный писарь и старшина. Но, учитывая, что с поздравлениями в течение долгого времени "осечек" не было, они, в свою очередь, возлагали ответственность за поздравительную доску на "молодых". В настоящее время доской "Поздравляю!" ведал ровесник Зайцева по призыву рядовой Гундарь.
Ивана одолело любопытство: записали ли его фамилию? Он подошел к доске и обнаружил, что ниша была пуста. - Может забыли? - подумал Иван. - Собственно говоря, кто я для них? "Молодой" солдат? Фигура малозначительная!
После обеда в штаб к Зайцеву пришел Шорник. - Здорово, Ваня! - сказал он. - Поздравляю тебя с днем рождения! Желаю тебе всего-всего! Словом, благополучно отслужить и чтобы больше никогда в глаза не видеть армию!
- Спасибо, Вацлав! - ответил Иван. - А откуда ты узнал о моем дне рождения?
- Да тут, видишь,…- замялся Шорник. - Зашел я в каптерку. А там Ленька Гундарь со "стариком"-писарем разговаривали. Знаешь, видимо, Гундарь сменит "деда" и в ноябре станет сам каптерщиком. Ну, вот они разговаривали, и "старик" сказал, что надо повесить твою фамилию на доску поздравлений. Ленька же ему ответил, что нечего, мол, гандона этого поздравлять, обойдется! На том и порешили!
- Черт с ними! - сказал Иван, почувствовав ноющую боль в сердце. - Не надо мне их поздравлений. Такие вещи - дело друзей и родных!
Г Л А В А 17
Ч Т О Т А К О Е Л Ю Б О В Ь
Незаметно подошел сентябрь, не внеся никаких перемен в жизнь солдат. Только на зарядке чувствовалась прохлада: бегать с "голым торсом" уже было не совсем приятно. Приходилось сразу же после подъема выскакивать на плац и нестись сломя голову на стадион, где воины выполняли гимнастические упражнения.
Также как и в учебном батальоне солдаты выстраивались в несколько шеренг в трех-четырех шагах друг от друга, а перед строем располагался старший сержант Погребняк, который и демонстрировал упражнения (наклон вперед, влево, вправо, руки за голову и так далее), повторяемые воинами.
В отличие от учебного батальона, на стадионе упражнялись далеко не все. "Старики" совершенно не посещали зарядку и либо еще лежали в постелях, либо, если в роту нагрянул Розенфельд, пребывали на своих "рабочих участках": в теплице, столовой, бане и так далее. Да и "молодые" воины не особенно убивались на зарядке. Выполнение упражнений сводилось к вялой имитации движений замкомвзвода, и строй во время зарядки напоминал скорей толпу, чем воинское подразделение.
После быстрой пробежки и резких движений тела солдат согревались, и они возвращались в казарму в бодром и даже веселом расположении духа.
Распорядок дня тоже не менялся. И дежурил Иван по-прежнему: ежемесячно по два раза по роте и столько же - по штабу. "Старики" с нетерпением ждали приказа министра обороны об увольнении в запас. Как обычно, документ публиковался в печати в конце сентября, но иногда воины узнавали об увольнении на один-два дня раньше, чем приказ появлялся в газетах. Телефонисты воинской части поддерживали тесную связь со своими коллегами - "стариками" из министерства обороны - дозванивались до них и получали точную информацию: номер приказа министра обороны и дату его подписания.
В непрерывном ожидании старослужащие воины стали выходить за рамки своих обычных поступков, теряли осторожность. Бывали случаи, когда кто-либо из них отсутствовал на вечерней поверке и приходил либо поздно ночью, либо наутро.
В этих случаях сержанты уединялись с нарушителями в каптерке и долго, нудно уговаривали их проявлять бдительность. Попойки же стали делом повседневным и обычным. К тому же на сентябрь у многих солдат выпадали дни рождения или другие менее знаменательные события, которые здесь среди "стариков" рассматривались как едва ли не всемирно-исторические.
Старослужащие воины подыскивали любой повод, чтобы напиться "до чертиков". Однажды, например, Выходцев, будучи в совершенно невменяемом состоянии, разбудил всю роту, крича во сне всякую несуразицу. Дело, конечно, замяли. Но вот с песнями, сопровождавшими попойки, сержантам никак не удавалось покончить. И почти каждый вечер после "отбоя" то из канцелярии, то из каптерки до "молодых" воинов доносились хриплые голоса "стариков", распевавших знаменитые солдатские шлягеры - "Мы познакомились на клубной вечеринке…" или "Нам белокурая нальет бокал вина…"
Усиливалась и общая распущенность.
Как-то на вечерней поверке дежурный по роте зачитал фамилию Криворучко.
- Нету! - заорал кто-то. - В больнице!
Последовал общий смех.
Зайцев, стоявший на своем месте во втором ряду, спросил с недоумением окружавших его товарищей, а что смешного в том, что человек попал в госпиталь. Но воины только улыбались. - Ладно, Иван, завтра все узнаешь. Смешного тут, действительно, немало! - сказал Таманский.
Но Зайцева охватило любопытство, и он перед сном подошел к Шорнику. - Вацлав, не скажешь, почему это ребята так смеялись над Криворучко? - спросил тихонько Иван.
- Тссс! - загадочно прошипел Шорник. - Не надо при всех расспрашивать! Завтра поговорим!
- Ну, ты хотя бы скажи, что, в общем-то, случилось? - не отставал от него Зайцев. - Может эпидемия какая или отравился чем в столовой?
- Какая там эпидемия! - отмахнулся Шорник. - Триперец подхватил Криворучко! Вот и вся твоя эпидемия! - И он засмеялся.
Зайцев окаменел. Какой ужас! В роте триппер! Судя по рассказам товарищей, да и политруков, болезнь эта исключительно опасная как по своему течению, так и по заразности.
Уже лежа в постели Иван размышлял. - Где и как мог Криворучко подхватить эту заразу? Конечно, нет никаких сомнений, что от женщины! Но вот где он мог эту бабу подцепить? Хотя "старики" каждый день ходят в "самоволку"! А если Криворучко заразил кого-нибудь из товарищей? Слава Богу, что этот любитель ночных приключений спал на значительном отдалении от моей кровати! Но вдруг инфекция распространяется по воздуху?
На следующий день было воскресенье, и сразу же после завтрака воины направились в Ленинскую комнату, где им предстояло выдержать внеочередное политзанятие. На этот раз преподавателем оказался сам Розенфельд.
- Трипперок теперь стали захватывать, иоп вашу мать! - начал он громким голосом. - Целый год рота не знала подобного! Что, жить без баб, долбоиобы, не можете? Вам совершенно наплевать на репутацию хозподразделения!
Далее он пространно высказался насчет того, что половая жизнь есть не что иное, как буржуазное извращение, что это там, в Америке, с жиру бесятся, "всякие развраты" да половую жизнь пропагандируют, чтобы отвлечь рабочих от классовой борьбы.
- У нас в социалистическом обществе не может быть никакой половой жизни! - подчеркнул с гордостью командир роты.
- Товарищ капитан! - возразил ему на это неожиданно Выходцев ("старики" не особенно-то боялись Розенфельда и иногда позволяли себе с ним некоторые вольности). - Как же вы тогда обошлись без половой жизни? Поскольку я знаю, у вас ведь двое детей? Уж не американский ли империализм…, - и тут он замолчал.
Установилась полная тишина.
- Ты должен понимать, дурень, - спокойно, без малейшего проявления гнева, ответил Розенфельд, - что такое половая жизнь и что такое зачатие детей!
- А в чем разница?
- А в том, что спишь с женой только для того, чтобы зачать детей. А затем, когда она беременеет, прекращаешь!
- Да ну? Выходит, вы со своей женой не спите? - злорадно пробурчал Золотухин. - Так что, у вас член не стоит?
Опять стало тихо.