От этих размышлений Зайцев покраснел, его мучило внутреннее возмущение от такой наглости завскладом. - Небось и так ворует продовольствие, а тут еще и меня решил впутать в свои аферы! - подумал он.
Пока Зайцев молчал, Наперов преспокойно перелистывал какие-то принесенные с собой документы. Наконец, оторвавшись от них, он глянул на Ивана: - Ну, что, давай, переписывай!
Зайцев вздрогнул: - Еще не хватало, чтобы он тут командовал!
- Не буду я ничего изменять! - решительно возразил он.
- Почему?
Иван взял себя в руки и подавил внутренний гнев. - Нечего себя выдавать, - подумал он. - Прикинусь-ка я простачком, посмотрим, что дальше будет…
- Видите ли, товарищ прапорщик, я совершенно ничего не понимаю! - уже спокойно сказал он. - Зачем заменять картофель на мясо, а мясо - на консервы? Почему все это не записать в графы, специально предназначенные для этих продуктов? Не пойму я ничего!
- Не такой уж ты дурак! - разозлился Наперов. - Я тебе все подробно объяснил! Выполняй! Зачем тебе думать?
- Вы мне не начальник! - отрезал Зайцев. - У меня есть начпрод. Пусть он и приказывает!
- Ванечка, дорогой, так я ж и не собираюсь командовать! - перешел на дружеский, заискивающий тон завскладом. - Не обижайся из-за пустяков! Нам с тобой придется еще немало послужить вместе. Зачем нам ссориться?
- Я и не думал с вами ссориться. Но вы ведь втягиваете меня в неприятную историю?
- Ни в какую историю я тебя не втягиваю! - снова рассердился Наперов и покраснел. - Так у нас всегда было! Когда мне нужно покрыть ущерб, я обращаюсь к вам, и мы таким образом списываем недостачу!
- Так что, выходит, и Таньшин так выписывал?
- А ты как думаешь, разве Таньшин не понимал, что с командованием лучше не ссориться?
- Да причем тут командование?
- А притом…
- Выходит, что списанные консервы расходятся командованию?
- Знаешь, ты очень много любишь рассуждать! - заговорил уже жестким тоном Наперов. - Куда расходятся консервы - не твое дело! Хочешь спокойно служить - делай, как я тебе говорю!
- А как же солдаты? Что же они будут есть, если мы станем отрывать у них каждый кусок?
- Да ты что? - удивился Наперов. - Солдаты? Да какое тебе до них дело?! Ту, иоп твою мать, я думал, что ты тоже хочешь что-либо от меня получить, а ты о каких-то солдатах!
Далее прапорщик Наперов прочел Зайцеву целую назидательную лекцию о том, что такое для него товарищи, и что такое командиры. Точка зрения Наперова была хорошо знакома Ивану еще по "гражданке". Он и раньше замечал, что советские люди с глубоким презрением или, в лучшем случае, с полным безразличием относились к себе подобным или к тем, кто занимал на служебном месте более низкую ступеньку. Что касается начальства, то в их присутствии люди были - ну, прямо, сама любезность! И хотя подчиненные редко любят своих начальников, больше им завидуют, все команды руководителей выполняются беспрекословно. Редко встречается человек, который уважает других людей, считается с ними, несмотря на их должностное положение. Такие люди всегда плохо живут. Обычно их жестоко и бессмысленно притесняют. Но все-таки бескорыстные и человеколюбивые люди есть! Надо сказать, что начальники всех рангов избегают иметь своими подчиненными подобных филантропов. В силу общественного воспитания да и, пожалуй, общественной психологии, они просто не могут понять, что можно вот так жить только потому, что человек искренне желает другому добра. Их мучает страх, а не собираются ли "возмутители спокойствия" завладеть их должностями, создав о себе иллюзию порядочности и перетянув на свою сторону окружающих людей. Точно также рассуждают и простые люди, которым бескорыстно помогает филантроп. Они не верят в искренность человеческих чувств! Иван видел на примере своего отца, как тот помогал многим людям в беде, ходил к начальству заступаться за несправедливо обиженных, а в результате наживал себе врагов со всех сторон! Начальники злились, что он "лезет не в свои дела", а простые люди считали, что он "рвется к власти". Из-за всего этого Ванин папа за всю жизнь так и не смог добиться хотя бы хорошей квартиры, в то время как сам очень многим помог с жильем. Что же касается тех, кого он облагодетельствовал, то они считали, что все так и должно было случиться, что его поступки - дело само собой разумеющееся, а его неудачи - результат неумения жить! Словом, на благодарность советских людей вряд ли можно было рассчитывать. Благодетель понимался ими почти также как дурачок!
Так и прапорщик Наперов. Он никак не мог понять, что от него хочет Иван. У Валентина Ивановича не возникло даже мысли, что Зайцев действительно думает о товарищах или беспокоится об общественном благе. Подобное даже не могло придти ему в голову! По крайней мере, ясно, что власти ему не требуется, ибо он ее здесь никогда не получит, консервов для себя он не просил, так что же ему надо?
Заведующий продскладом был очень озадачен. - Ну, так как, Иван, будешь переписывать накладную? - спросил он.
- Нет. И не просите, - ответил Зайцев. - Пока начпрод мне не прикажет, я ничего переписывать не буду!
- Ну, ладно, - пробормотал удивленный Наперов. - Коли тебе требуется приказ Потоцкого, - и он встал, - тогда я пойду к нему!
После ухода заведующего продскладом, Иван долго не мог заставить себя приступить к работе. Ничто не шло в голову. - Вот, гад, - думал он про Наперова, - решил, видимо, меня прощупать! Но я, слава Богу, не такой дурак!
За невеселыми мыслями застал Зайцева лейтенант Потоцкий, который как-то неожиданно возник перед ним. - Что ты, Зайцев, - спросил он его, - неужели заболел?
- Нет, не заболел, товарищ лейтенант. Просто, наверное, переутомился за день писанины, - оторвался от размышлений Иван.
- Готова накладная?
- Да, готова, можете забрать.
Потоцкий взял документ. - Так ты не внес изменений, о которых говорил Наперов? - спросил вдруг он.
- Нет. Да ведь он говорил такую чепуху…, - начал было Зайцев. Но Потоцкий перебил его. - Вот что, Иван, послушай меня и не глупи! - серьезным тоном заговорил он. - Валентин Иваныч дал тебе нужный совет, а ты должен ему следовать!
- А как же законность?
- Причем тут законность?
- Но ведь это - неприкрытое воровство!
- Послушай, Иван, я не заинтересован в неприятностях для тебя! Ты мне нужен! Ты способный парень. Умный человек. Нахрена тебе надо думать, что и как? Есть командиры, они за тебя подумают! Я не хочу, чтобы ты здесь плохо кончил. Понимаешь? Надо списать продукты? Значит, так тому и быть! Думаешь, мне не приходится иногда кривить душой, когда на пути встают высшие командиры? Поверь, Наперов не такой простой человек, как тебе кажется! Со временем ты это узнаешь. Он еще не такой негодяй, как некоторые…И списывает он…так…чепуху…Посмотри - в соседнем стройбате солдаты каждый день жрут шрапнель или овес, а в книгах-то все тоже, что и у нас…Наше начальство - в сто раз порядочней! Если ты беспокоишься о товарищах, то, поверь, им сто раз плевать на тебя! Поэтому делай, как я говорю, и будем считать, что ничего не произошло.
Иван представил себе лица товарищей, их злобные насмешки и потянулся к арифмометру: - Есть, товарищ лейтенант!
- Ну, вот и ладненько, - заулыбался Потоцкий. - Я же говорил, что ты - умный и толковый парень!
Г Л А В А 8
И М П О Р Т Н О Е М Я С О
Прошло два дня. Накладные уже давно вернулись в продовольственную службу, и Зайцев аккуратно написал чернилами на слове "картофель" "консервы мясные", чтобы затем произвести списание их с книги учета. За это время прапорщик Наперов ни разу не показался в штабе, и все деловые взаимоотношения осуществлялись через Потоцкого. Ивана все еще мучила совесть. Несмотря на разъяснения начпрода, он все еще считал себя предателем по отношению и к своим товарищам, и к заведующему столовой. Прапорщик Полищук иногда заходил в штаб к Потоцкому. Он производил впечатление веселого, добродушного и даже по-своему обаятельного человека. Роста он был немного выше среднего, худощавый, сероглазый. Бросался в глаза острый, с горбинкой, нос. Когда Петр Иванович прищуривал глаза, он напоминал хищную, готовую к стремительному броску птицу.
Зайцев очень часто замечал еще "на гражданке" у работников торговли и людей, связанных с материальными ценностями, черты такого рода. Трудно описать или выразить словами эту "изюминку". Но совершенно очевидно, что при отсутствии этой внутренней хищности, человеку нечего было делать в советской торговле и снабжении. Имелась эта хищность и у прапорщика Наперова, и у полковника Худкова, и даже у бесшабашного лейтенанта Потоцкого она постепенно проявлялась все ярче и ярче. Кто знает, может это и было выражением того, что в народе называется "умением жить".
Все же Зайцев с уважением относился к Полищуку и последние дни в его присутствии чувствовал себя как-то неловко. Несколько осложнились и отношения Ивана с Потоцким. Последний стал испытывать к Зайцеву какое-то смущение, возможно, даже стыд. Все реже стал бывать начпрод в собственном кабинете и после утренних взаимоприветствий и официальных малозначительных фраз, он удалялся на территорию части, где "инспектировал" подведомственные ему сферы.
Как-то в середине дня, когда Иван просматривал бланк квартального отчета, раздался треск в селекторном телефоне и послышался громкий голос командира части: - Молодой человек! Зайдите ко мне!
Зайцев окаменел. Его вызывает сам командир дивизии! Недолго думая, он выскочил в коридор и подбежал к командирской двери.
- Тук - тук - тук! - постучал Иван в дверь, согласно установленному этикету.
- Войдите! - послышалось из кабинета.