Радищев в этот же день написал иркутскому генерал-губернатору Пилю письмо, в котором рассказал о взимании незаконного штрафа с илимцев за непринятие ими святых тайн и о распоряжении земского исправника не рубить для строительства деревянных изб листвяжный и сосновый лес.
Александр Николаевич не знал, что всё это исходило из канцелярии Иркутского наместника.
9
Елизавета Васильевна всё это время много ходила по улице, хорошо кушала, крепко спала. Рубановская чувствовала себя вполне бодро, лишь одышка выдавала её состояние.
Александр Николаевич не только часто гулял с Елизаветой Васильевной, но и старался как можно больше быть возле неё, пристально следить за ней, оберегая здоровье, предупреждал желания.
Иногда ей хотелось покушать чего-нибудь то кислого, то солёного, то слишком сладкого, то чего-то острого. Тогда все в доме принимались искать то одно, то другое, то третье и, если нужного не оказывалось в погребке или кладовой, Настасья, познакомившаяся с илимскими женщинами, бежала занимать у них солёный огурчик, кислую капусту, груздочки или беляночки, засоленные с укропом. Чаще всего она забегала к купчихе Прейн.
Между женщинами, мимоходом, происходил разговор.
- Скоро ль хозяйка-то от тяжести избавится? - спрашивала Настасью любопытная Агния Фёдоровна.
- Теперь скоро.
- Первеньким? - прищурив глаза выпытывала та.
- Первеньким.
- Чрево-то большое? - любопытствовала Агния Фёдоровна.
- Аккуратное, - отвечала Настасья, - должно девчёночка будет..
- Может раньше родит раз не мальчонка… Принимать-то кто будет?
- Мне доведётся.
- А бывало?
- Бывало.
- А то бабку Лагашиху позовите, у неё лёгкая рука. Пашку-то она мне вызволила… Молитвы знает разные…
- Позвать можно будет…
- А рожать-то в бане надо, - советовала купчиха Настасье, - легче будет ей.
- Сам не дозволит…
- Неужто? - вскрикивала от удивления Агния Фёдоровна и добавляла. - В горячей баньке-то, у меня, слава богу, всё легко шло…
Настасья убегала от купчихи и приносила нужное - огурчики, капусту, грибочки, думая об одном: "скорее бы рожала она".
Елизавета Васильевна тоже ждала этого дня и внутренне готовила себя к нему. Ожидание её было полно трепета, счастливого волнения и вместе с тем той неизвестности, какая сопровождает роды. Она делилась своими чувствами, испытываемыми ею в эти дни, с Александром Николаевичем и лишь умалчивала об одном: её не покидали воспоминания о родах сестры Аннет.
И хотя Рубановская скрывала от Александра Николаевича тревожные мысли, Радищев, успокаивая Елизавету Васильевну и внушая ей веру в благополучный исход всего, тоже неоднократно думал о печальной участи Аннет. Всё могло случиться. Ему было обидно в такие минуты, что врачи бессильны предупредить смерть, не научились ещё управлять природой, подчинять её себе.
День родов настал для всех неожиданно, хотя все в доме, каждый по-своему, готовились к нему. В полдень Елизавета Васильевна ощутила заметное недомогание.
- Что-то мне плохо, - сказала она Дуняше, бывшей с ней в комнате. - Позови Настасью Ермолаевну…
Настасья, захваченная врасплох, вскрикнула:
- Помоги ей, царица небесная! - перекрестилась и тут же распорядилась. - Степан, затопи-ка баньку…
Радищев, работавший в кабинете, услышав Настасьин голос, встрепенулся и догадался, что он мог значить. Он прошёл да половину Елизаветы Васильевны и застал её сидящей на кровати с бледным лицом и глазами, выражавшими испуг.
- Лизанька, тебе нехорошо? - участливо спросил он и, волнуясь, подошёл к подруге, взял её за вспотевшие руки.
- Не беспокойся, пожалуйста, мне показалось, что… Но всё уже и прошло…
В комнату вошла Настасья, за ней Дуняша.
- Все собрались, - сказал Александр Николаевич, - Лизаньке приготовьте всё у меня в кабинете. Там она будет…
- Не позвать ли бабку Лагашиху, - робко начала Настасья, не зная, как отнесётся к её словам Радищев.
- Бабку Лагашиху?
- Соседка, Агния Фёдоровна, отзываются похвально…
- Позовите тогда, - сказал Радищев и предупредил, - но чтобы без знахарских причуд…
Настасья кивнула головой в знак согласия.
В кабинет Радищева перенесли постель для Рубановской. Александр Николаевич помог ей перейти туда, поцеловал, шепнул:
- Мужайся, моя дорогая, - и оставил женщин одних.
Радищев, чтобы успокоиться, позвал Катюшу с Павликом и пошёл с ними на Илим. В воздухе, напоённом ароматом хвойных лесов, пахло скипидаром. Дышалось легко и, словно с воздухом, в тело вливалось здоровье. Александр Николаевич чувствовал себя хорошо. Лишь внутреннее волнение, охватившее его, заставляло сосредоточиться на том, каково было в эту минуту Елизавете Васильевне.
В этом году уже в апреле наступило резкое потепление. Быстро таял снег и на глазах садилась побуревшая дорога. С гор стекали звонкие ручьи. Набухал Илим. На реке появились разводья. Термометр в полдень показывал 18 градусов тепла, к вечеру столбик ртути падал до 10 и так держался.
Дрозды, учуяв весенний сок в древесине, долбили кору деревьев. Неугомонный стук их за рекой, отчётливо слышался в Илимске.
Уже спустилось солнце за горы, а Радищев с детьми всё гулял и гулял по берегу. Особенно ярко и долго, как казалось Радищеву в этот вечер, горел на западе небосвод. Когда совсем погасла вечерняя заря, Александр Николаевич возвратился домой нетерпеливый и весь напряжённо взволнованный от мыслей и чувств, захвативших его.
Пока Радищев гулял с детьми, Елизавету Васильевну, по совету бабки Лагашихи, успели помыть в истопленной бане. У Рубановской временно приутихли боли, и она освежённая крепко заснула.
Бабка Лагашиха была первой, кого встретил Александр Николаевич. Она поздоровалась с ним, назвала его ласково "хозяин" и, предупредив возможные расспросы её "бабьих дел", о которых недолюбливала говорить, торопливо сказала:
- Баба она крепкая, всё ладно будет, - и прошла на кухню, чувствуя себя в доме просто, будто ранее была тут и прежде занималась своими делами.
И твёрдость в голосе, с какой бабка Лагашиха говорила с ним, и уверенность, какая была вложена ею в слова, и простота, с какой она держалась в незнакомом доме, не только успокоили Радищева, но возбудили в нём с первой встречи доверие к бабке Лагашихе. "На такую положиться можно", - подумал он, слышавший ещё раньше своей встречи с бабкой лестные отзывы о ней, как об умелой повитухе и лекарке, искусно складывающей переломленные кости рук и ног, вылечивающей всякие болячки на теле.
Людская молва о бабке Лагашихе была вполне заслужена её полезными и нужными делами, проводимыми в. Илимске.
Александр Николаевич знал совсем неграмотных старух в Немцеве, Аблязове и других деревнях, о мудром врачевании которых слыла молва, и слово их деревенские жители дорого ценили, окружали таких старух всеобщим уважением и почётом. Такой была и бабка Лагашиха. Её знали не только в Илимске, но ехали к ней за советом и травами от разных недугов из дальних деревень, раскиданных по Илиму.
Бабка Лагашиха, вызвавшая доверие Радищева, заинтересовала его. Ему захотелось ближе познакомиться с нею, вникнуть в её народные способы лечения, познать её лекарское умение.
Приближалась полночь. Дети уже спали крепким сном, а Александр Николаевич сидел задумчиво в спальне и прислушивался к тому, что происходило там, в его кабинете, где находилась Елизавета Васильевна.
"Скоро ли?" Он вышел на крыльцо подышать ночным воздухом, успокоить себя, остудить волновавшееся сердце. Сидеть без дела в спальне ему становилось невмоготу.
Тихая, тёплая весенняя ночь нависла над Илимском. Синее небо, усеянное звёздами, серебристая, бывшая на ущербе луна, с вышины глядевшая на сонную землю, не могли отвлечь внимание Радищева, рассеять его сосредоточенных всё на одном и том же беспокойных дум.
Александр Николаевич слышал, как в ночной тиши громко ухал филин, кричала сова, продолжали приветливо журчать ручьи, стекающие с гор. Но ночная жизнь в природе, её своеобразная прелесть, которой он любил наслаждаться в другое время, теперь проходили для него где-то стороной и почти не оставляли никакого следа.
Вдруг до его слуха донёсся отдалённый гул и треск. Это набухший Илим взломал лёд, освободился от зимнего покрова, сковавшего его движение.
- Илим трогается, - услышал Радищев сзади себя голос Степана, тоже охваченного ожиданием рождения нового человека и обеспокоенного тем, что сейчас происходило в кабинете.
- Не спишь? - спросил Радищев.
- Не спится, Александр Николаич, - задушевно сказал Степан. - Ледоход начался…
- Начался…
- Люблю такую пору. Слышишь, как идёт весна, видишь, как рождается жизнь на божьей земле… Красота-то диковинная, душу радующая!..
- Да-а! - рассеянно протянул Радищев, захваченный мыслями о Рубановской.
Они не заметили, как долго простояли, молча любуясь ночной красотой пробуждающейся природы. На востоке стали бледнеть звёзды, и небосвод как-то сразу побелел, и резко выделилась очерченная каёмка тёмных гор.
- Светает, - как бы очнувшись, с удивлением произнёс Александр Николаевич.
- Нарождается день на земле, - сказал Степан.
- Я и не заметил, как пришло утро, - произнёс Радищев и хотел ещё что-то сказать, но в эту минуту на крыльцо с шумом выбежала Настасья и радостно крикнула:
- С доченькой тебя, Александр Николаевич, с доченькой!
Настасья задыхалась от счастья.
- Такая крепышка бедовая, не успела появиться на свет божий, а уж заревела… В рубашке родилась… Счастливая будет…
Она высказала всё это разом и тут же смолкла.