За лугами и холмами - город-сказка - горит золотыми крышами дворцов и куполами церквей, густою зеленью садов и парков - Новый Петергоф. За ним синь моря с прикрытым тонкой дымкой финским берегом. От Петергофа несутся звуки военной музыки, в кажется, что все это не подлинный мир - но яркая сцена нарядного балета.
Не жизнь - сказка. Сказка жизни…
Ранним утром графиня Лиля с Верой спустились в Нижний сад и пошли по главной аллее к Дворцовому каналу.
По всей аллее, между высоких лип, дубов и каштанов, белели солдатские рубахи и голландки матросов. Саперы и матросы Гвардейского экипажа приготовляли к 22-му июля иллюминацию.
Только что установили белую мачту, и молодец матрос, краснощекий, безусый богатырь. - Вере казалось, что она видит, как молодая кровь бежит по его жилам, - поплевал на руки и, ловко перебирая руками, полез на мачту. Он делал это так легко, что на него приятно было смотреть. Вера не сводила с него восхищенных глаз. Он поравнялся с вершинами деревьев, достиг верхушки мачты.
- Давайте, что ль! - крикнул он вниз веселым голосом. И ему стали подавать канат с навешенными стаканчиками с салом.
Вдруг… Вера не могла понять, как это случилось, - сломалась ли под тяжестью матроса верхушка мачты, или он сам не удержался на ней - Вера увидала, как матрос согнулся впил головой и полетел вниз.
Вера зажмурила глаза.
Раздался глухой стук. Точно тяжелый мешок ударился о землю… Потом наступила мгновенная тишина. Такой тишины Вера еще не знала.
Графиня Лиля тащила Веру за рукав.
- Вера!.. Идем… Какой ужас!..
Вера стояла неподвижная и с немым ужасом смотрела, как в двух шагах от нее дергалась в судорогах нога в просторных белых штанах, как налилось красивое лицо матроса несказанной мукой, потом вдруг побелело и застыло.
Толпа матросов оттеснила Веру от убившегося и накрыла его шинелью. Все сняли фуражки и стали креститься.
Ужас смерти прошел мимо Веры.
Вера еще никогда не видела мертвецов. Ее родители умерли в деревне, когда Вера была в институте, и Веру не возили на похороны. Она не знала сурового безобразия смерти. Ей не пришлось бывать на похоронах. Иногда на прогулке встретит Вера шествие. Но в нем нет безобразия смерти. Шестерка лошадей везет колесницу, сплошь покрытую цветами и венками, сзади ведут лошадь, звучит торжественный похоронный марш и мерным шагом под грохот барабанов идут войска. Пахнет примятым ельником, еловые ветки разбросаны по дороге. Вера остановится и смотрит войска; совсем как у дедушки на картинах. О покойнике в гробу она и не вспомнит. По привычке бездумно перекрестится - так ее учили.
Эта смерть матроса была первая смерть, которую Вера увидала на пороге своей девичьей жизни, и она ее поразила, пронзила такой страшной несправедливостью, что Вера потеряла все то настроение умиленности, что жило в ней эти дни.
- Идем же, Вера, - настаивала графиня Лиля, а сама тряслась всем телом и не двигалась с места.
Лазаретный фургон рысью ехал по аллее. Матросы несли убившегося, и между их спин Верп увидело белое страшное лицо.
Знакомый офицер, мичман Суханов, подошел к Вере и графине Лиле.
- Николай Евгеньевич, - спросила графиня Лиля, - неужели?.. Совсем?
- Да… Убился… Судьба… Доля такая…
- Убился?.. Что же это? - сказала Вера.
- Сорвался… Это бывает… Молодой…
- Бывает… - с негодованием говорила Вора, сама не помня себя. - На потеху публике… Иллюминацию готовили!.. Потешные огни У него же мать!.. Отец!..
- Это уже нас не касается, - сухо сказал офицер. - Несчастный случай.
- Вера!.. Вера, - говорила графиня Лиля. - Что с тобой? Подумай, что ты говоришь!
Вера шла опустив голову. Та свеча, что донесла она от Казанской, была загашена этим глухим стуком живого человеческого тела о землю. Ее душа погрузилась в кромешный мрак, и только выдержка заставляла Веру идти с графиней и Сухановым к дому. Они тряслась внутренней дрожью, и все ей было теперь противно в том прекрасном мире, который ее окружал.
III
Вера не хотела выходить на смотр экипажей и выездов и к завтраку, хотела отговориться нездоровьем. Генерал второй раз прислал за ней.
В комнате Веры графиня, стоя перед зеркалом, пудрила нос.
- Боже!.. Как загорела! - говорила она. - И нос совсем красный. И блестит!.. Какая гадость!.. Тебе хорошо, в твои восемнадцать лет и загар - красота, а мне нельзя так загорать… И полнею тут. Прогулки не помогают…
Блестящие черные глаза графини Лили были озабочены. Она подвила спереди челку, поправила шиньон. Вера смотрела на нее с ужасом. "Как может она после того, как тут убился матрос, думать о своей красоте!.."
Графиня Лиля заглянула в окно.
- Вера, - сказала она, - тебе пора садиться в брэк. Генерал уже забрался в него. Когда тебе перевалит за тридцать, милая Вера, нужно обо всем подумать. Что-то нам покажет Порфирий?.. Я догадываюсь… Я думаю, что я даже отгадала… Идем, Вера!..
На дворе высокий худощавый генерал в длинном сюртуке с золотым аксельбантом, в фуражке сидел на козлах высокого брэка. Рослые вороные кони не стояли на месте. Державший их под уздцы грум побежал помочь Вере забраться на козлы. Две белых собаки в мелких черных пятнах, точно в брызгах, два кэрридж-дога, приветливо замахали хвостами навстречу Вере.
- Флик!.. Флок!.. На место! - крикнул генерал. - Вера опаздываешь!
Собаки покорно побежали к передним колесам экипажа. Генерал тут же натянул вожжи, и вороные кони, постепенно набирая ход, сделали круг по усыпанному песком двору и выехали за воротя на шоссе.
Гости генерала пестрой группой стояли на деревянном мостике, перекинутом через шоссейную канаву у входа в сад. Впереди всех - баронесса фон Тизенгорст, старый друг генерала и большая лошадница, у нее в Лифляндской губернии был свой конный завод; подле нее молодой, в темно-русых бакенбардах, крепко сложенный, коренастый, красивый лейб-казачий ротмистр Фролов, тоже коннозаводчик, французский военный агент Гальяр, бойко говоривший с графиней Лилей, тщательно картавивший с настоящим парижский шиком, и пришедший вместе с Верой и графиней Суханов ожидали выездов. Несколько сзади стояли Карелии, чиновник иностранных дел в форменном кителе, и полковник генерального штаба Гарновский, приятель сына генерала Порфирия.
- Русские женщины удивительны, - говорил Гальяр, - они говорят по-французски лучше, чем француженки.
- Oh, mon colonel, вы мне делаете комплименты! Французский язык родной для меня с детства.
- Я полагаю, графиня, - серьезно сказала баронесса фон Тизенгорст, - нам лучше отложить зонтики, чтобы не напугать лошадей. Лошади генерала не в счет, их ничем не испугаешь, но Порфирия Афиногеновича и особенно Афанасия, Бог их зияет, что у них за лошади.
- Скажите, баронесса, - обратился к Тизенгорст Карелин и вскинул монокль, - это правда, что никто, и Афиноген Ильич в том числе, не знает, что готовят ему сын и внук?
- Совершеннейший секрет, милый Карелин, - сказала графиня Лиля по-французски. - Никто того не знает. Порфирий Афиногенович готовил свои выезд в Красном селе, а Афанасий в Царском.
- Неужели никто не проболтался? - сказал Гарновский.
- Никто. Ведь и вам Порфирий Афиногенович ничего не говорил и не показывал. И нам предстоит решить, чей выезд будет лучше, стильнее и красивее.
- Во Франции такие конкурсы уже делаются публично в Париже, - сказал Гальяр.
- Но мы еще, милый Гальяр, не во Франции, - улыбаясь, сказала графиня Лиля.
- Если выезды будут одинаковые - это возможно, - мягким баском сказал Фролов, - генеральский выезд мы все знаем, но я никак не могу себе представить Порфирия в немецком брэке, с куце остриженными хвостами у лошадей… Да вот и его высокопревосходительство.
Вороные кони просторною рысью промчались мимо судей по шоссе. Генерал сидел, как изваяние, прямой и стройный; рядом с ним без улыбки на бледном, грустном лице сидела Вера. Грум, сложив руки на груди, поместился сзади, спиной к ним. Кэрридждоги дружной парой бежали у переднего колеса, и было удивительно смотреть, как собаки поспевали за широкой машистой рысью высоких, рослых коней.
- Прекрасны, - сказал Фролов.
Генерал свернул на боковую дорогу, объехал кругом, подкатил к гостям и беззвучно остановил лошадей. Грум соскочил с заднего места я стал против лошадей у дышла. Собаки, разинув паств - высунув розовые языки, улеглись подле колеса.
- Картина, - сказал Фролов. - Что в них четыре вершка с половиной будет?
- Полных пять, Алексей Герасимович, - с козел отозвался генерал.
- Настоящие Ганноверские, - сказала баронесса фон Тизенгорст. - Эта порода веками выводилась. Какая чистота линий. Обе без отметин. Я думаю, такой пары нет и в Придворном ведомстве.
- Л, собаки, собаки, - умиленно сказал Гарновский. - Просто удивительно, как они свою роль знают. Где вы таких достали, ваше высокопревосходительство?
- Подарок князя Бисмарка… Ну, бери, - крикнул генерал груму. - Уводи. Слезай, Верп. Сейчас Порфирий пожалует удивлять пне.
Конечно, я угадала, - сказала графиня Лиля. Она подалась вперед, опираясь на зонтик и прислушиваясь. Она вдруг помолодела и похорошела. Румянец заиграл на ее полных щеках. Глаза заблестели, маленький, красивого рисунка рот был приоткрыт, обнажая тронутые временем, но все еще прекрасные зубы.
- Музыка, - восторженно сказала она и приложила маленькую, пухлую руку к уху.
Из-за поворота шоссе все слышнее становился заливистый звон колокольцев и бормотание бубенчиков.