- Как бы не так, - рявкнула она. - Знаешь что, Эвксен? На самом ты деле вообще не здесь. Для тебя все здесь, как... как посольство, в которое тебя послали собрать и информацию и провести эсперик…
- Эксперимент.
- Ох, заткнись! Настоящий Эвксен по-прежнему в своей проклятой Академии с теми старикашками, а ты... ты... . - она зажмурилась, с чудовищными усилиями извлекая из памяти нужные слова, - аккредитованный наблюдатель, - сказала она с торжеством в голосе, - вроде учеников твоего приятеля Аристотеля, которых он посылает в другие города писать отчеты об их законах и управлении. И знаешь, что самое смешное, Эвксен? Ты изображаешь из себя философа и ученого, но это все ложь. Ты никогда не был философом, ты был мошенником. Ты никогда не водился с этими многоумными стариками, - продолжала она. - Ты крутился на рыночной площади, продавая змею в горшке. Только без змеи, - добавила она мстительно. - Да провалиться тебе. Можешь делать, что хочешь, но Эвпол не поедет в Афины и не станет учиться никакому ремеслу.
И с этими словами она умчалась в заднюю комнату и грохнула дверью.
Я слушал великих ораторов. Демосфена я знал лично. Но никто из них не смог бы впихнуть в двухчасовую речь и десятой части того комплекса значений и смыслов, который Феано могла вместить в один хлопок дверью. Даже удивительно, что петли выдержали.
Глава тринадцатая
Случаются дни, когда мир меняется. В промежутке между восходом и закатом происходит нечто такое, после чего он никогда уже не будет прежним. У меня всегда было подозрение, что если и случится в моей жизни такой день, то он наступит после отвратительной пьянки, которая продлится всю ночь и наградит меня таким жестоким похмельем, что я проведу весь этот день в постели, проспав великое событие, изменившее мир, и впоследствии должен буду полагаться на чужие рассказы.
Ну что ж, в данном случае дурное мнение о себе самом для разнообразия не оправдалось. На седьмой день месяца метагитнион десятого года моего пребывания в Ольвии, в краткое затишье между сбором урожая и лихорадочным временем обмолота, я находился на нашей новенькой дамбе, помогая загрузить тридцать семь амфор моей пшеницы на борт корабля, уходящего в Афины. Это было начало торгового сезона - море относительно спокойно и предсказуемо, никаких особых дел на ближайшие пять-шесть недель, что подталкивает предприимчивого человека к поиску интересных возможностей вдали от дома как лично, так и через посредничество своих товаров. До сей поры у меня никогда не образовывалось тридцать семь лишних амофор зерна, и настроение у меня было самое светлое и радостное. Мне почти захотелось отправиться вместе с ними, повидать Афины, может быть, встретиться с братьями, узнать, как у них дела, познакомиться с новой порослью родственников, пройтись по знакомым полям и похвастаться, насколько они лучше у нас в Ольвии...
Однако этот план предусматривал плавание на корабле, а мне всегда было не по себе на этих проклятых хреновинах (это мне-то, афинянину! Какой позор!), поэтому я подавил этот непрошеный импульс и пошел домой.
Было раннее утро, примерно тот час, когда люди выходят из города, направляясь в поля. Это радостный час; ты видишь сбившихся в группы соседей, движущихся в одном направлении и болтающих о прекрасных перспективах (они всегда прекрасны по дороге туда, и мрачны на обратном пути), к беседе присоединяются другие люди, а затем сталкиваются с группами из другой части города, бредущими той же дорогой. Тут границы беседы раздвигаются, чтобы вместить все возможные темы, какие только могут придти к ним в голову, включая комедии с Ленайи прошлого года, цены на гвозди и политическую ситуацию во Фракии… и не имеет значения, что никто из них понятия не имел об этих вещах - афиняне никогда не позволяли низменной фактографии встать на пути хорошо обоснованного мнения.
На седьмой день мегагитниона десятого года от основания города, как бы этот город не назывался на этой неделе, я оказался в составе весьма разнородной группы горожан, идущих на свои поля. Впрочем, для нашего города это была совершенно типичная смесь. Тут были два македонца, Птолемократ и Аминта, чьи участки примыкали к моему; коринфянин по имели Периклид с другой стороны долины, с которым мы были шапочно знакомы; милетец Фрасилл, довольно хорошо игравший на флейте, а также пять иллирийцев, чьих имен я не знал даже по прошествии десяти лет. Один из них прекрасно владел греческим и сообщил мне, что его зовут Илл; как и его товарищи, он шел на работу с колчаном на поясе и луком в чехле через левое плечо. В ответ на мое недоуменное замечание, он объяснил, что это главным образом привычка, вполне понятная для наемника с сорокалетним опытом, впервые отправившегося на войну в четырнадцать лет. Двое иллирийцев, а также Аминта и Периклид были с сыновьями, что добавляло к нашей группе еще пятерых членов в возрасте от шести до девяти. Все мы несли мотыги, а у Птолемократа и иллирийца по имени Басс или что-то вроде того были с собой лопаты. Было рано, с рассвета прошел всего час, и день обещал быть знойным и солнечным. У большинства были широкополые шляпы, за исключением Аминты и двух его мальчиков, которые красовались в войлочных шапках местного фасона.
Мы почти дошли до места, где Фрасиллу и Бассу-иллирийцу надо было сворачивать с общей дороги, когда один из мальчиков вдруг остановился и уставился на горизонт, словно увидев там нечто совершенно удивительное.
Вышло так, что его отец, иллириец, чуть раньше расхвастался поразительной зоркостью своего сына, и Птолемократ, скептически воспринявший это заявление, решил поставить эксперимент и попросил мальчика описать, что он видит.
- Всадников, - ответил тот.
Птолемократ нахмурился.
- Где? - спросил он. - Я ничего не вижу.
- Вон там, - кивком показал мальчик. - Вон, смотри, солнце на чем-то сверкает.
- Он прав, - вмешался я. - Я только что видел какую-то вспышку.
Птолемократ был впечатлен.
- Будь я проклят, - сказал он. - Я верю, что он прав. Мне и самому показалось, что я что-то вижу, но всадников я не разглядел.
К этому моменту мы уже все остановились и принялись всматриваться.
- Я вижу пару точек, - сказал Илл. - И сдается мне, что они движутся слишком быстро для пеших, а поскольку на них какой-то металл, это не могут быть быки или олени. Так что парень прав. Но он он не мог разглядеть ничего, кроме пары бликов, так что остальное он домыслил. - Нет, мог, - ответил мальчик. - Они все в желтом, так что я думаю, это скифы.
(Местные действительно предпочитали желтое, почему - понятия не имею. Дело, вероятно в какой-то траве или цветах, растущих тут повсюду и дающих превосходную краску для шерсти).
- Ты уверен? - спросил я.
- Конечно, уверен, - ответил он.
- Хорошо, - сказал я. - И сколько же их, по твоему мнению?
Парень кивнул и забормотал, считая себе под нос.
- Четырнадцать, - сказал он.
Это меня насторожило.
- Ты уверен? - повторил я, понимая, что произвожу полное впечатление помеси идиота с деревом. Мальчик не стал тратить на меня слов и просто кивнул.
- Охотятся, я думаю, - заметил кто-то.
Илл покачал головой.
- Не в это время года, - ответил он. - Не на что сейчас охотиться. Может быть, ищут отбившийся скот, но почему их так много?
Исключив из мысленного списка, который был у всех на уме, два или три пункта с конца, мы остались лицом к лицу с вариантом номер один, который не слишком нам понравился.
- Военный отряд, - сказал наконец Аминта. - Может, угоняют скот у своих друзей из верхней части долины?
- Я так не думаю, - сказал мальчик. - На самом деле они скачут сюда.
- Ты уверен?
- Да конечно же уверен, - обиженно воскликнул он. - Почему вы меня все время спрашиваете?
- Уймись, - приказал его отец. - Попробуй определить поточнее, куда они направляются.
Мальчик вскарабкался на приземистый ясень.
- Прямо сюда, вроде, - сообщил он сверху.
- Ты уверен? Ну, то есть, они не к городу скачут?
- Нет, - ответил мальчик. - Не думаю.
Ох, подумал я. Я рассчитывал, что это может быть посольство с эскортом, но направление их движения опровергало эту теорию. Мы расходовали успокаивающие объяснения, как голодающая семья, подъедающая посевное зерно.
- Наверное, ты не можешь рассмотреть, вооружены ли они, - сказал я.
- Не с такого расстояния, - ответил мальчик. - У большинства из них какие-то штуки, которые блестят на солнце, но чтобы точно сказать, что это, они должны подъехать поближе.
Некоторое время мы стояли в молчании и ждали, когда он сможет сообщить нам дополнительные подробности. Было совершенно очевидно, о чем мы все думаем.
- Может, нам не стоит вот так вот торчать здесь, на открытом месте, - нервно сказал Периклид-коринфянин. - Ну, - добавил он, - если это военный отряд и он направляется сюда…
Он озвучил то, о чем мы все думали; проблема заключалась в том, что мы стояли посреди открытой, плоской равнины, просматриваемой до горизонта. Спрятаться было негде.
- Слушайте, - подал голос мальчик, - там еще какие-то люди только что показались из впадины.
- Скифы? - спросил я. - Или тебе не видно?
- Они идут пешком, - сказал он. - Я думаю, это наши.
У меня появилось дурное предчувствие, и не только у меня одного.
- Сможем мы предупредить их, как вы думаете? - спросил кто-то.
- Нет смысла, - ответил Илл. - Если мы видим скифов, то и они тоже. Может быть, даже, скифы еще не увидели нас. В таком случае, чем дольше это продлится, тем лучше.
Я немного подумал.