- О нет, - сказал он и принялся объяснять. Собака, сказал он, это египетский бог Анубис, и указывает на долю в товариществе, продающим в Египет вино и покупающем там пшеницу, которую он собирается выкупить. Железные когти орла - это наконечники стрел (стальные наконечники; орел означает перья, перья означают оперение стрелы), а стрелы означают лучников, а лучники означают царя Персии, которого изображают в виде бегущего лучника на персидских монетах; Египет входит в Персидскую Империю; в итоге все это означает, что следует опасаться вмешательства персов в греческие торговые операции в Египте. Строка о свинье, заметил он, особенно великолепен; она относится к Иудее, жители которой не едят свинины и персидский наместник которой недавно казнил собственного сына за участие в заговоре - таким образом свинья выжила, а сын нет; свинью ему предпочли. Стало быть, на этом месте можно заключить, что оракул советует ему воздержаться от участия в предприятии, но далее он предлагает сокрушаться о скорби, а затем следует строка об оливе под камнем, а это следует толковать как рекомендацию отбросить сомнения и поступить наоборот, то есть принять участие в проекте.
- Это совершенно поразительно, - повторил он. - Благодарю тебя. Теперь я все понял!
Где-то два удара сердца я просто сидел и таращился на него, открыв рот. Я был ошеломлен. (Скажем, строку о свинье и сыне я вставил только для благозвучия: свинья по-гречески "ὗς", а сын - "υἱός". Я знать не знал, что в Иудее сидит персидский наместник).
- Видишь? - выдавил я из себя наконец. - Разве я не говорил тебе?
Под конец мне пришлось отказаться от денег и сбежать, чтобы найти где преклонить раскалывающуюся голову. За пару часов я заработал пятнадцать драхм, но это был тяжкий труд - я имею в виду не сочинительство, а необходимость выслушивать объяснения этих ослов, почему пророчество абсолютно верно.
И самое странно, скажу я тебе, что мои прорицания действительно исполнялись так же часто, как и оказывались ошибочными. Например, человек, участвовавший в торговле с Египтом, нашел меня по возвращении и вручил двадцать драхм и кубок литого серебра с гравированными львами и ягнятами; он продал все свои запасы и заработал денег вчетверо, несмотря на изощренные измывательства персидских таможенников. С течением времени оказалось, что он не один такой.
Полагаю, у богов извращенное чувство юмора. Полагаю так же, что это главное доказательство их существования.
Глава четвертая
- Теперь, когда у тебя снова есть деньги, - сказал Диоген, - мы можем продолжить твое обучение.
Мы сидели у моего дома в центре, греясь на солнце. Утро выдалось суматошное; я был поднят на рассвете взволнованным торговцем, одним из постоянным клиентов, который не мог заснуть, прослышав про италийских пиратов, кишащих в проливах Регия; затем явился другой торговец (две трети моих клиентов занимались торговлей - или как поставщики товара, или как кораблевладельцы), желая выяснить, существует ли где-то спрос на костяные банные скребницы ручной работы, поскольку имел возможность задешево взять партию в двенадцать дюжин; потом страдающая от безнадежной любви вдова средних лет, жаждавшая узнать, не интересуют ли ее юного прекрасного любовника одни лишь ее деньги; третий торговец... Не то чтобы я жаловался, вовсе нет. Благодаря удачливости или прирожденному хитроумию я натолкнулся на способ извлекать деньги из лживых пророчеств. Секрет был прост: достаточно создать впечатление, что деньги тебе не нужны, а предсказание будущего ты считаешь скучным и неприятным занятием, и вот уже к твоим дверям выстраивается очередь.
- Очень мило с твоей стороны, - ответил я, подавляя зевок, - но теперь, когда у меня есть деньги, мне не нужно учиться.
- О, серьезно?
- Серьезно. Спроси себя, кто из нас двоих живет в кувшине, и поймешь, что я имею в виду.
Разумеется, на самом деле Диоген не жил в кувшине, я, кажется, уже говорил об этом. Конечно, у него не было большого, комфортабельного дома в сотне шагов от Расписной Аркады; он обитал в уютном, хоть и чрезвычайно тесном домике вверх по склону от Монетного двора, в неприятной близости к кожевенным мастерским Ареопага.
- Ты забыл, - сказал он, - что я живу в кувшине по собственному желанию. Я вроде улитки, ношу свой дом с собой.
- А чтобы показать, где ты был, оставляешь за собой слизистый след. Да, это хорошая аналогия. - Я подлил ему вина. - Скажу прямо, своим положением я обязан только тебе. Ты научил меня врать и мошенничать. Просто-напросто мне это удается лучше тебя, вот и все.
Диоген улыбнулся.
- Не стоит так думать, - сказал он. - Если бы меня интересовали только деньги, я бы был так богат, что великий царь обращался ко мне за займами. Твоя проблема в том, что ты судишь других по своей собственной смехотворной мерке.
Я кивнул.
- Верно, - сказал я. - На самом деле, ты затронул интересный момент. Как бы сказать... У нас с тобой общие философские воззрения, так?
- Те, которые ты у меня спер. Согласен.
- Те, которые мой отец у тебя купил.
- Взял напрокат, а не купил.
- Неважно, - сказал я. - Мы оба считаем, что человек может быть кем угодно, если ему удается убедить своих соседей, что он именно таков; это фундаментальное кредо Тайного учения Брехливого Пса. Я применяю это кредо, чтобы изымать деньги у дураков. Ты занимаешься тем же, но в очень ограниченном объеме. Чего же ты хочешь, Диоген?
Он приподнял шляпу, утер лоб и вернул шляпу на место.
- Учить, - сказал он. - Сеять истину словом и делом. Это все, что мне нужно. И в этом заключается разница между нами, Брехливый Щенок. Ты обманом выманиваешь у людей деньги, чтобы жить и процветать. Я делаю это, чтобы заставить их страдать, и через страдание - учить. Я не надуваю человека, чтобы выудить драхму. Я штрафую его на драхму за глупость, из-за которой он платит мне деньги.
- Как ты оштрафовал моего отца?
Он покачал головой.
- Это мучает тебя, не так ли? И все же я обошелся с ним по-честному; я показал тебе, как жить, а это именно то, чего он хотел.
Я немного подумал.
- Но ты ведь совершенно бесполезный учитель, - сказал я. - Учителя показывают нам лучший, добродетельный образ жизни; учат, как быть хорошими гражданами, исполнять свои обязанности и морально расти…
Диоген издал вульгарный звук, которые ему всегда удавались исключительно хорошо.
- Это не учение, - сказал он с презрением. - Это распространение лжи. Учение состоит в открытии людям истины.
Я улыбнулся.
- И истина эта в том, что?..
- Что человеческие существа в массе своей глупы, испорчены и жестоки. Что человеческие побуждения тщеславны, человеческая мера добра и зла узка и фальшива. Что в целом люди ничем не лучше богов. - Он допил вино и налил себе еще. - Я думал, такой смышленый паренек, как ты, и сам может это понять.
- Это все болтовня Брехливого Пса, - сказал я. - Прибереги ее для клиентов.
Он покачал головой.
- Прими это как есть, - сказал он. - И не приставай ко мне. Я сказал тебе правду, как я ее вижу. Ты имеешь полной право ошибаться, если тебе того хочется; в конце концов, у нас демократия.
Мимо прогрохотала воловья повозка, нагруженная кувшинами сушеных фиг. Оси ее выгнулись в середине, так что колеса клонились внутрь.
- То есть ты хочешь сказать, что мы ничем не лучше животных или богов, а любой, кто притворяется кем-то другим - лжец. И тем не менее ты учишь меня быть тем, кем мне хочется, то есть абсолютно кем угодно. Даже богом, как ты, кажется, как-то говорил.
Диоген кивнул.
- Верно, - сказал он. - Если, конечно, ты лжешь достаточно убедительно. Воспользуйся логикой, парень. Если все человеческие притязания лживы, то к чему мелочиться и крохоборствовать? К чему лгать по мелочам, если ты можешь позволить себе большую ложь, олимпийскую ложь, благодаря которой ты способен стать такого роста, что достанешь до облаков? Вот о чем я тебе говорю. Способность распознавать правду - это очень хорошо, но она никуда тебя не приведет, кроме уныния.
- Тут я бы с тобой согласился, - сказал я, - если бы думал, что ты говоришь правду.
- Молчи и слушай, это бесплатный урок. Должно быть, я свихнулся, если рассказываю тебе все это просто так. На самом деле потому-то ты мне и не веришь, я полагаю. Люди вообще не верят в бесплатное.
- Ты отвлекся.
- Да? Ах да. Штука в том, - продолжил он, закрыв глаза и опершись спиной о дверной косяк, - что ложь, в которую люди верят в достаточной степени, становится своего рода полуправдой. Это напоминает строительство дамб в гаванях: срубают сто тысяч деревьев, заостряют у бревен концы и вбивают их в ил так близко друг к другу, что по ним можно ходить и даже катить повозку.
Дамба работает. Она выполняет работу суши там, где суши нет, но где она должна быть. Построй на дамбе дом и очень скоро забудешь, что ты не на твердой земле. Но ты не на твердой земле. Твой дом покоится на верхушках двадцати тысяч бревен, вбитых в грязь, и раньше или позже грязь будет вымыта или просядет, а дом свалится в воду.
Он вздохнул.
- Вколотив сто тысяч лживых идей в человеческие мозги, ты получаешь структуру достаточно прочную, чтобы некоторое время выдержать твой вес. Но она не настоящая, и конец ее ждет плохой, как ни крутись.
- Необязательно, - сказал я. - Если ты все сделаешь правильно и если выберешь достаточно прочное основание…