10
Ласковое весеннее солнце добралось до зенита, но как–то не верилось, что уже полдень, с земли поднимался туман, горы стояли, окутанные облаками, горизонт был нечистый, мутный. А потом и солнце пропало, скрылось за темной, плотной тучей.
Стало темнее. Гром, давно уже прогромыхавший вдалеке, с оглушительным треском обрушился на город; казалось, небо рассыпалось на мелкие кусочки, словно оконное стекло. Забарабанил по кровлям град, приводя в ужас горожан.
Телли вытащила во двор треножник, перевернула его кверху ножками, но град все не унимался.
- Гюльназ! - крикнула она сидевшей за сновальней подруге. - Нашла время работать! Иди сюда - ты ведь первая у матери, - набери семь градин, разгрызи - град кончится!
Гюльназ засмеялась, быстро выбежала во двор, перепачканными в краске руками стала ловить прыткие, скользкие градины. Набрала семь штук, разгрызла и побросала на землю. Град лупил по–прежнему, сшибая с веток листву и зеленые завязи.
Мать Телли поспешно перебирала четки. "Господи милосердный! Опять ты на нас беду послал! Все завязи посбивало, опять бедовать!.. За что караешь, господи?! Не иначе, опять невинную кровь пролили!.."
Снова треснуло, раскололось небо, но гром уже укатился куда–то… Облака поредели, приветливо улыбаясь, выглянуло из–за них солнце и вновь начало золотить землю лучами. Телли и Гюльназ, бросив работу, вышли во двор. Под деревьями кучами лежали истерзанные листья, сбитая градом зеленая–презеленая алыча. Когда девушки собирали алычу, ворота отворились, вошел Сафар. Лицо у него было встревоженное.
- Телли! Возьми ключ, за домом присматривай! Я уезжаю.
Телли уже привыкла к неожиданным отлучкам мужа и все–таки, расставаясь с ним, каждый раз обмирала от страха. Она только нашла в себе силы спросить:
- Куда уезжаешь–то? - И следом за мужем пошла к воротам.
Выйдя на улицу, Сафар отвязал коня, вскочил в седло…
- Кубинский и Шекинский ханы перешли Куру. Войска у них огромные!
Это было все, что он успел сказать. Разбрызгивая копытами грязь, конь помчал его по улице, а Телли вернулась во двор, вытирая глаза тыльной стороной ладони.
Прослышав о спешном отъезде зятя, пришел из мастерской Кязым; вся семья собралась вокруг Телли. Она тихо плакала, отвернув в сторону лицо, - стеснялась отца. Гюльназ утешала ее. Мать стояла, опершись на сновальню, скрестив на груди руки…
Кязым сидел на краю веранды и ковырял грязь мыском своего чарыка.
- Велико же твое терпение, господи! - со вздохом сказал он и бросил сердитый взгляд на небо. - Когда только кончится грызня ханская, чтоб простым людям, вздохнуть спокойно! Ведь это что ж - опять урожая не жди, опять ячменем пробавляться!.. Что ни день грабеж, разорение! От дела людей отбивают! Эх, нет видно, для нас у бога легкой смерти!..
Пришла мать Гюльназ.
- Кязым, - жалобно сказала она, прикрывая рот концом белой чадры, - от моего–то ни слуху ни духу…
- И не говори, сестрица! Вот и мы горюем - Сафар уехал, не дай бог, что случится, обездолит он нашу дочь!..
Телли заплакала в голос, плечи ее затряслись от рыданий. Кязым смутился.
- Ну тут уж, как говорится, ничего не поделаешь: подневольный человек, против ханского приказа не пойдешь, а тебе–то уж и вовсе досадно: сам ведь все устроил. "В Тифлис поеду! Товар привезу! Разбогатею!" Слушать ничего не хотел! Ты уж не обижайся, сестрица, только я прямо тебе скажу - жадноват твой мужик! А насчет упрямства - так ему его не занимать!
Издавна жившие бок о бок, эти две соседние семьи отличались только вероисповеданием; и образ жизни, и обычаи, и заботы, и горести - все у них было общее. И та, и другая семья прекрасно знала - что такое война, и какие неисчислимые беды несут им чужеземцы, те, что, перейдя Куру, ринулись теперь на их землю…
А тем временем Ибрагим–хан в сопровождении свиты выезжал из крепости, чтобы ввести войска в Аскеран. Комендант крепости Агасы–бек, держа своего коня рядом с конем хана, слушал его наказы и беспрестанно повторял: "Будь спокоен, хан! Не тревожь себя понапрасну. Все будет, как должно!"
Когда они доехали до кладбища, Агасы–бек приложил руку к груди, отвесил глубокий поклон хану и его свите и повернул обратно, в крепость.
Хан ехал молча. Молчали и все сопровождавшие его. Вагиф не мог оторвать глаз от сверкающей, обновленной дождем травы, от ярких, свежих цветов, но грозные события последних дней, тревожа ум, угнетая душу, мешали отдаться созерцанию красоты.
Все чаще попадались беженцы: спасаясь от врага, люди бросали поля и посевы, уходили в горы. Тревожное ржание коней, блеяние овец, детский жалобный плач - все это мешалось, сливаясь в один голос - голос народной беды. Народ уходил. Вагиф молча созерцал страшное зрелище, горькие думы терзали его душу. В суровом взгляде Ибрагим–хана горел мрачный огонь.
- Хотел бы я знать, - после долгого молчания обратился он к Вагифу, - о чем он думает этот человек. - Ибрагим–хан говорил о Фатали–хане.
- Не знаю, хан, думает ли он о чем–нибудь, однако о будущем своем ему неплохо было бы поразмыслить… Он ведь знает, что ты тверд в своих решениях.
- Да! - мрачно произнес Ибрагим–хан. - Пусть мир рухнет, но такие условия я не приму! На одно соглашусь: если мне будут предоставлены полномочия наместника!
Вагиф замолчал. Хана, преисполненного честолюбия, эгоизма и жажды власти, меньше всего волнует то, что не дает покоя ему, Вагифу.
Муса - Солтан, тот, что недавно отвозил письмо в Россию, прильнув длинным телом к крупу коня, внимательно прислушивался к разговору. Когда Вагиф умолк, Муса - Солтан выждал немного и сказал, подкручивая усы:
- Они тоже на своем стоят. Верьте, мол, на слово… Милосердие царицы безгранично… и…
- Нет! - резко оборвал его Ибрагим–хан. - Так не будет! Я не подчинюсь, не склоню перед ними голову! Я - Ибрагим - Халил–хан!
Отряд Мамед–бека двигался в арьергарде, Мамед–беку было не по себе. Конь нетерпеливо грыз удила, вскидывая голову, но нельзя же было обгонять хана. Наконец, осмелев, Мамед–бек подъехал к Ибрагим–хану.
- Дядя! Дозвольте вперед поехать! - светлые его глаза умоляюще смотрели на хана.
Тот сурово взглянул на племянника, бросил коротко:
- Езжай! - И добавил: - Разведай, сколько сабель у Фатали… И веди отряд горными тропами. Нападать только с тыла!
- Слушаюсь! - коротко ответил Мамед–бек и, резко натянув поводья, пустил коня в галоп. Сорок всадников поскакали за ним.
Большую часть войск Ибрагим–хан временно разместил в Аскеране - не узнав, какими силами располагает противник, рискованно было выводить части на равнину. Чтобы получить необходимые сведения, кроме отряда Мамед–бека, вперед было выслано еще несколько небольших отрядов.
Сразу за Аскераном Мамед–беку и его людям пришлось придержать коней, - все дороги и тропы забиты были толпами беженцев, отарами скота… Когда конники подъезжали к Караагачу, какой–то белобородый старик бросился к Мамед–беку и упал в ноги его коню.
- Ага, спаси! Двух дочерей увели…
- Откуда ты? - взволнованно спросил Мамед–бек.
- Из Барды мы. Сожгли Барду! Всю как есть сожгли!..
Мамед–бек молча тронул коня. Он думал сейчас о женах, оставшихся в Кягризли. В Агдаме их встречала целая толпа: старшина привел всех жителей Кягризли. Мамед–бек проводил Айшу и Хуру до Караагача, а сам вернулся к отряду… Как–то они там?..
Вздымая облака пыли, конники Мамед–бека скакали к Барде. Пустые, брошенные деревни, поля, распаханные лишь наполовину…
Авангард Фатали–хана - человек пятьдесят - встретился им у Карванда. Всадники ехали не спеша, шагом. Позади вели верблюда, нагруженного пушкой. Мамед–бек отвел своих людей в ущелье, приказал спешиться, залечь в гранатовой рощице. Враги приближались. Уже можно было различить голоса. Минута–другая, и меж кустов засвистели пули. Первая сразила пушкаря - он кубарем скатился с верблюда, - остальные бросились врассыпную.
- По коням! - крикнул Мамед–бек, вскидывая на плечо ружье.
С саблями наголо, мчались они, преследуя врага. Мамед–бек догнал одного и сзади, со спины, рубанул шашкой по шее. Кровь брызнула фонтаном, заливая седло и сбрую… Словно подрубленное дерево, всадник повалился на бок; левая нога его зацепилась за стремя, конь ускакал, волоча по земле хозяина…
Вдалеке облаком заклубилась пыль. Мамед–бек поднялся на холм и, прикрыв ладонью глаза, стал внимательно всматриваться.
- Ребята, - сказал он нукерам. - Подходят основные силы, видите? Сдается мне, что впереди сам Фатали–хан… Делать нам здесь больше нечего, будем отходить в горы. Возьмем побольше людей: попробуем ударить с тыла!
Ибрагим–хан со свитой все еще оставался в Аскеране. Согласно донесениям лазутчиков, объединенные силы Фатали–хана и Гаджи - Абдылькадыра достигают десяти тысяч человек; у неприятеля имеются также четыре медные пушки.
Хан собрал в своем шатре совет, обсудили положение. Было решено: отходить в горы, большие надежды Ибрагим–хан возлагал на Мамедгасана; с помощью Омар–хана Мамедгасан должен был собрать силы и ударить по южному флангу Фатали–хана.
Над Агдамом висели облака пыли - свидетельство того, что войска Фатали–хана уже достигли Агдама. Ибрагим–хан верхом на коне сам объехал окопы; появление Фатали–хана ожидалось с часу на час. Однако шли дни, а противники не показывались. Ночью в Агдам посланы были конные разведчики. Они привезли известие, что Фатали–хан покинул Агдам и повернул к Араксу.