- Люди! - свесившись через перила, обрадованно закричал он. - Хан милует осужденных! Ради имама Гусейна! Идите по домам и молите аллаха, чтоб даровал хану здоровье и долголетие…
- Да пошлет ему аллах здоровье! Да сохранит его аллах всемогущий!
Голоса, славящие хана, слились в оглушительный гул…
9
Вагиф снова приподнял чашку и достал из–под нее кольцо.
- Ну вот, Мирза Алимамед. Мне сегодня везет!
Слуга взял поднос и стал расставлять на нем чашки.
От движения воздуха огонек заколебался и несколько раз лизнул свечу, расплавляя сало.
- Еще бы! - с улыбкой отозвался Мирза Алимамед. - в чем тебе не везет? Даже в государственных делах - успех!
- Что ты имеешь в виду? - поинтересовался Вагиф.
- Все твои начинания всегда достигают цели.
Чашки были расставлены снова. Вагиф с усмешкой взглянул на Мирзу Алимамеда.
- Что дашь, если снова мой верх?
- Что хочешь!
Вагиф поднял чашку - под ним лежало кольцо.
- Ну, это уже чересчур! - воскликнул пораженный Мирза Алимамед.
Вагиф рассмеялся.
- А тебе не кажется, что некоторые ханы довольно часто допускают в своих поступках это самое "чересчур"?
Мирза Алимамед с опаской взглянул на Вагифа. Тот кончив игру, взял со стоящего перед камином низкого столика несколько сушеных плодов тутовника, съел и пододвигаясь к камину, возле которого грел руки Мирза Алимамед, негромко произнес:
- Посмотрим, какие новости доставит Муса - Солтан. Когда он в первый раз вернулся из России, вести были добрые.
- И теперь будут добрые.
- Как знать… - Вагиф задумался. - Примут ли они наши условия? Я написал, что мы согласны принять покровительство России при условии сохранения ханского трона. Поймут ли они, в чем тут дело? И согласятся ли?
- А если не согласятся, что мы теряем?
- Ничего, разумеется. Но нам нужно время. Нужно выждать, посмотреть, как будут разворачиваться события. Продвижение русских на Кавказ весьма обеспокоило и Иран и Турцию. Знаешь, что пишет Сулейман–паша? Русские в Тифлисе - это огонь, который сожжет вас всех. Как тебе это кажется - убедительно? - Вагиф вдруг улыбнулся.
- Ты что смеешься? - Алимамед удивленно взглянул на друга. - Смешное вспомнил?
- Нет! Мне вдруг пришла в голову мысль: в кои–то веки удается нам побыть наедине, но мы и тут не можем спастись от этих нудных разговоров!.. Ведь во всем ханстве ты единственный человек, с которым можно посидеть, потолковать, излить душу… - Вагиф помолчал. - А все–таки правильная эта пословица: "От чрезмерного усердия только чарыки рвутся". Зря хлопочем. Конечно наши старания не бесплодны, и когда–нибудь мы достигнем цели. Но очень уж она далека!.. Жизнь - это река, поток… Что мы с тобой против этого потока? Ханы дерутся, хватают друг друга за глотку. Ради власти ни готовы на все: брат убивает брата, отец - сына! Они выкалывают друг другу глаза, рушат селения, губят тысячи людей, и все ради прихоти того или другого повелителя!.. Сил нет глядеть! Сердце ноет, ноет, и ничем не заглушишь, не утишишь проклятую эту боль!.. Знаешь что, давай пошлем за Кязымом! Очень занятный человек! Может, развлечет немножко!..
Вагиф велел слуге тотчас отправить нукера за Кязымом.
- К добру ли? - спросил Кязым, появляясь в дверях. Он был встревожен - слуга Вагифа поднял его с постели.
- Только к добру! - приветливо отозвался Вагиф. - Проходи, располагайся, как дома!
Кязым сел. Взглянул на угощение: сушеные плоды тутовника, очищенные орехи.
- Отведай! - предложил ему Вагиф.
Кязым засмеялся.
- Как нахичеванскую дыню есть, небось не вспомнил! На орехи зовешь!.. Знаешь, что не по зубам мне!
Вагиф попытался что–то сказать, но Кязым прервал его, у него уже готова была присказка:
- Однажды Молла Насреддин увидел во сне, будто деньги даром раздают. Всех оделили и ему дали, только всем светлые деньги, а ему почему–то черные! Обиделся Молла, крик поднял. Даже проснулся от своего крика.
Глядит - в руках–то пусто. Закрыл опять глаза: "Ладно, пускай будут черные, давайте!" Так и я, давай хоть орехи!
Он взял с блюда несколько ореховых ядрышек и бросил в рот. Вытирая платком слезы, Вагиф глядел на Кязыма - ждал от него новых веселых историй. А тот мял беззубыми челюстями ядрышки, пытаясь разжевать
- Что, братец, - усмехнулся Вагиф, - сломалась твоя мельница?!.
- Да как же ей не сломаться–то: за свой век столько ячменя челюстями перемолол, что, как услышу на улице "Тоггуш!", враз останавливаюсь.
- Ну, Кязым, - воскликнул восхищенный Вагиф, - и впрямь нет тебе равного в острословии! Теперь, как начнет хан понапрасну гневаться, отправляйся во дворец! Большие дары получишь!
Кязым, опустив голову, смущенно потер руки.
- Спасибо на добром слове, только мы, ахунд, люди простые, нам дворцы ни к чему. Знаешь, небось пословицу: "Кто с ханом бахчу засевает, у того урожай со спины снимают"?
Мирзе Алимамеду, человеку осторожному и осмотрительному, не по себе стало от подобных вольностей, и он поспешил переменить тему.
- Смотри, ахунд, - Мирза Алимамед кивнул на догоревший камин, - огонь–то, кажется, хочет нас предать!..
- Ничего, с этим мы справимся!
Вагиф крикнул слугу, приказал подбросить в камин дров и сменить догоравшие свечи.
- И скажи, пусть халвы приготовят! - попросил Вагиф. - Посидим еще - ночь длинна!..
- Ты сказал "халва", и мне сразу случай один вспомнился, - с усмешкой начал Кязым. - Я тогда молодой еще был, в Иране воевал. Возле Ахара в плен попал. Пригнали нас в Ахар, меня одному хану продали в нукеры… Важный хан был, из самих Джаванширов!
- Выходит, у вас родство!.. - усмехнулся Вагиф.
- Да уж выходит… Вообще–то он вроде меня: не больно за богатством гнался. Как говорится, "пускай брюхо пусто, лишь бы забот не густо". Небольшое именьице у него было, тем и жил, в войны особо не ввязывался. Пуще всего на свете любил он занятных людей - все добро свое на них перевел. И нукеров себе выбирал повеселее, позабавнее. Вот раз поднимается он по лестнице, а я - за ним следом. Взял да прямо на лестнице и пощекотал ему ногу. Обернулся он, глядит гневно, а я ему: "Прости, хан, ради аллаха, я ведь думал, это ханум!.." Расхохотался он: "А ты, - говорит, весельчак, мне это нравится! Откуда родом–то будешь?" - "Из Карабаха". "Это почему же он так называется?" - "А потому, - говорю, - что мы все снегом скрепляем: ведут люди меж собой счет, обязательно на снегу пишут, чтоб крепче морозом скрепило". Усмехнулся хан: "Ну что ж, считай, что твою сегодняшнюю проделку я тоже на снегу записал. Иди!" Я сошел было с лестницы, и окликнул его: "Хан, а хан! Не понял я: мою судьбу ты написал черным, или на снегу мою вину?". Усмехнулся хан, только эта его усмешка мне уже не понравилась, струхнул я. Какой–никакой, а хан, перечить ему не положено; разгневается, так и голову отрубить может. А он вдруг как закричит: "Убирайся, не то халву будут есть на твоих поминках!" - "Я бы рад убраться, хан, да ворота заперты!" Рассмеялся он, посветлел лицом: "Ты, говорит, видно, большой забавник! Ладно, проси у меня что хочешь, только уходи с глаз долой!" "Раз такое дело, - говорю, - отпусти меня. Вели через Аракс переправить, на родину вернусь! Подумал, подумал хан - и согласился. Даже денег на дорогу дал".
- Выходит, не по вкусу ему пришлись твои штучки, хоть он и любитель! - Вагиф улыбнулся.
- Не в том дело, ахунд. Хан очень жен своих берег. Решил, видно, что шуточки мои до добра не доведут. А я ведь нарочно все так и подстроил, чтоб он меня прогнал!
Принесли халву, пшеничные лепешки. Соблазнительно запахло шафраном.
- Эх! - протянул Кязым, вожделенно глядя на халву. - От такой еды, как говорится, и мертвый воскреснет!
Вагиф разломил лепешку, для смягчения обильно сбрызнутую водой.
- Посмотрим, чем ты нас после этой халвы удивишь, - сказал он, раскладывая халву. - Шафран, он ведь веселость придает!
Кязым быстро умял два солидных куска халвы, глаза у него весело заблестели.
- Ахунд, - сказал он, с чавканьем дожевывая халву - ты сказал "веселей" и мне сразу случай один на память пришел. Попал я как–то в Ардебиль. Осень стояла, грязь непролазная… Холодно, голодно, да и поистратился я… И встречается мне на улице человек, небольшого росточка, косоглазый. Я ему: "Как эта махалла называется?" Спросил и гляжу на него, а он как на меня набросится с кулаками! Папаха с меня свалилась и прямо в грязь. А ведь я всего только и спросил, как махалла называется. Я всерьез, а он почему–то воспринял мой вопрос как насмешку… Ну да ладно, напялил я свою грязную папаху, иду дальше, вдруг вижу люди чего–то все в один двор сворачивают. Что, спрашиваю, случилось. Оказывается, покойник в этом дворе. "Это, - думаю, - кстати, зайду. Сочувствие выражу, а заодно силы подкреплю поминальным пловом!" Захожу, прилаживаюсь. И вдруг вижу: встает один из гостей, подходит ко мне, сочувствие выражает. Я малость опешил. Или, думаю, они здесь все чумовые, или это я спятил… А оказывается, в том городе такой порядок: в знак траура папаху грязью мажут. Папаха–то у меня вся в глине была, вот и сошел за родственника. Уж похохотал я лотом…
Они просидели до полуночи, и Вагиф от души веселился, слушая бесконечные истории Кязыма…