- Будет исполнено! - и, пятясь задом, Агасы–бек поспешно вышел из комнаты.
Джумшуд побледнел: нет ничего мучительнее, чем остаться наедине с разгневанным повелителем. К счастью, хан отпустил его…
- Можешь идти, - сказал он. И когда Джумшуд поднялся, добавил несколько мягче: - Иди и скажи своим армянам, чтоб получше ворочали мозгами! Пусть по одежке протягивают ножки!
Джумшуд вышел на веранду; только тут смог он, наконец, вздохнуть свободно.
Оставшись один, Ибрагим–хан долго не находил себе места: то вставал, то садился, скрестив ноги, то становился на колени, то, расправив тюфячок, снова скрещивал ноги. Нукер, стоявший у дверей, вдруг кашлянул. Хан обернулся, смерил его удивленным взглядом.
- Другого места не нашел кашлять?! Иди, позови Шахмамеда!
Тот побелел, услышав это имя, и бросился перед ханом на колени.
- Смилуйся, милосердный хан! Прости меня! Отпусти мне мою вину!
Хан недоуменно смотрел на распростертого перед ним на ковре слугу. Тот, рыдая, продолжал умолять о пощаде.
- Тьфу, дурень! - хан усмехнулся. - Шахмамед мне совсем для другого надобен!
Нукер поднял голову, взглянул на хана, еще не веря в спасение…
- Да буду я жертвой твоей! - радостно воскликнул он и исчез.
Вскоре явился Шахмамед. Гримаса отвращения исказила лицо Ибрагим–хана. Хан морщился всякий раз, когда видел этого до безобразия некрасивого человека.
- Дошло до меня, - начал хан, - что твой братец опять проявил геройство?
Зная, о чем идет речь, Шахмамед, мгновенно вспотев от стыда, молча опустил голову.
Вошел Вагиф. Он сразу оценил положение.
- О Ханмамеде речь? - спросил он непринужденно. - Да, хоть он и старинный мой приятель, а прямо нужно сказать - трусоват!
- Ты иди теперь, - сухо сказал хан Шахмамеду, - и прикажи, чтоб позвали твоего брата.
Шахмамед согнулся в поклоне, вышел.
- Ну вот, ахунд, ты всегда твердишь - добром, добром!.. - хан обернулся к Вагифу, и лицо его приняло жестокое выражение. - А армяне опять бунтуют. Один перерезал дорогу на Баллыдже, грабит всех подряд, другого в гачаги потянуло!.. Осмеливается выступать против самого хана!
- Это все мелики орудуют… - задумчиво произнес Вагиф. - Они народ баламутят, от дела людей отбивают. Думают, армяне по их слову сразу так и подымутся против нас!.. Не могут уразуметь, что несбыточное это дело!..
Хан сообщил, что послал в Дызак карателей…
- Что делать! - огорченно сказал поэт. - Значит, у вас не оставалось иного средства…
Они замолчали. Вдруг дверь распахнулась, и в ханские покои вбежала беленькая светлоглазая девчушка лет шести. Она подбежала к хану и замерла, прижавшись к его груди. За дверью послышался женский шепот: женщина о чем–то просила нукера, стоявшего у дверей; тот вошел в комнату и направился к ребенку - увести.
- Постой, - сказал Вагиф, ласково глядя на малышку. - Пусть побудет с нами. - А ну–ка, Агабегим–ага, иди к дяде! Иди, иди!
Девочка весело поглядывала на Вагифа, обнимая ручонкой отцовскую шею.
- А знаешь, дядя, - сказал хан, - целуя русую головку, - моя дочка тоже стихи знает!
Агабегим–ага, застыдившись, прижалась к отцовской груди.
- Ну, что ж, пусть почитает, послушаем! - ласково сказал Вагиф. - Только она, наверное, не знает!..
- Нет, знаю! - девочка недовольно взглянула на Вагифа.
- Тогда читай! - сказал хан и что–то прошептал дочке на ухо. Та выпрямилась и, глядя на оконную решетку, начала смело звонким, чистым голосом:
Мне порезал ручку нож,
С костяною ручкой нож,
Сала мне кусочек дайте,
А еще платочек дайте -
Сало к ране приложу,
Да платком перевяжу.
А платок в суме верблюда,
А верблюд вдали отсюда,
По дороге он бредет,
На дороге гололед.
Близ дороги сад цветет,
Мне бы те цветы срывать,
Мне бы в косы их вплетать.
Мне б сплясать на свадьбе брата,
С выкрутасами сплясать!
Прелестный ребенок читал прекрасные стихи, созданные народом для детей.
- Молодец! Ты просто молодец!
Вагиф попытался подозвать девочку к себе, но та, весело подпрыгивая, уже выбежала из комнаты. Исполненный нежности и отцовской гордости, хан, улыбался; казалось, он забыл все свои заботы и огорчения.
- Такая умница! - хан не скрывал восхищения. - Знаешь, ахунд она ведь уже "Череке" одолела, теперь коран учит. А уж любопытная! Все–то ей знать надо, до всего она доходит, и сказки чтоб ей рассказывали, и чтоб стихи учили!.. А сколько загадок знает!..
- Да, - радостно согласился Вагиф. - Толковая девочка! Давно ли кажется я впервые ее увидел, а выросла как - совсем взрослая!..
Вошел слуга, доложил, что явился Ханмамед. Хан усмехнулся, потом сделал строгое лицо.
- Пусть войдет!
Шмыгая поросшим волосинками носом, вошел Ханмамед; завитки на его папахе намокли, видно, что шел он под дождем.
- Так… - сурово начал хан. - Дошло до меня, что ты отрекся и от аллаха и от пророка его! Так это? Говорят, гачаг Капы на испуг тебя взял?
Ханмамед молчал, опустив голову. Вагиф с усмешкой смотрел на него.
- Ну, рассказывай, как дело было! - приказал хан. - Только правду! Оговоришь кого, - головы не сносить!
Ханмамед вздрогнул, кровь отхлынула у него от лица.
- Беда с любым… приключиться может… - запинаясь, начал он. - А дело, стало быть, было так… Перебрался я через Баллыджы, и вдруг - кричат! У меня сразу душа в пятки. Вижу: выходит из леса гачаг Капы - прямо на меня! "А! - кричит - басурман проклятый, повторяй за мной: Мухаммед - ничто, только Иисус - пророк истинный!" Гляжу я на него, хан, - да продлит аллах твои годы, - и вижу: порешит он меня, как есть порешит!.. Место такое пустынное… А жизнь сладка… Что делать - сказал, как он велел. "Теперь, - говорит: "Скажи: аллах - не бог, истинный бог - христианский бог…" Вижу - убьет он меня ни за что ни про что, детей моих осиротит…
- Так… - сквозь зубы процедил хан. - Значит, и от аллаха отрекся?
- Эх, хан, - смущенно сказал Ханмамед, - там такая глушь?! Доведись тебе, может тоже сплоховал бы… Гачага Капы за бога принял бы!..
Хан не смог скрыть улыбки. Вагиф же сидел глубоко задумавшись, как говорится, палец отрежь, не заметит…
2
- Сыпок, - сказал Ибрагим–хан, вызвав к себе Мамед–бека. - Ты смел, и мне по душе это. Но стоит ли переправляться через Куру и грабить людей для того, чтоб Фатали, придя в неистовство, в свою очередь разорял каши деревни. Если ты ищешь подвига, бери своих людей и отправляйся ловить гачага Капы. Ты понял меня?
- Понял, дядя!
- Перво–наперво повесь этого мелика Бадары. Потом отыщи Капы - хоть из–под земли достань. С гачагом надо покончить! Я сейчас в Нахичевань собираюсь. Кельбели задурил, не признавать меня решил - надо его проучить. Управишься с Капы, выходи к Худаферинскому мосту, вместе в Нахичевань тронем!
Мамед–бек отправился в тот же день. Через два дня, снарядив войска, двинулся в поход на Нахичевань и Ибрагим–хан.
Коменданту крепости Агасы–беку даны были чрезвычайные полномочия - для обеспечения мира и порядка.
Когда Ибрагим–хан достиг Худаферинского моста, Мамед–бек уже ожидал его со своим отрядом. Он преподнес дяде насаженную на пику голову гачага Капы. Хан щедро одарил Мамед–бека и его людей, и они двинулись к Нахичевани.
Ереванское ханство, подчинившись Грузии, платило Ираклию дань. Ибрагим–хан требовал того же от нахичеванского хана. Но Кельбели–хан, сговорившись с ханом Хоя Джафаркулу, тяготевшим к России, отказался признавать Ибрагим–хана. Тот, естественно, не мог смириться с таким бесчестьем и спешил покарать обидчика.
Стоял зной. Войска шли по голой степи, окутанные облаками пыли. Наконец они достигли окрестностей Нахичевани; начались хлопковые поля, баштаны, сады… Завидев войска, крестьяне в ужасе разбежались. И вдруг вдалеке, за садами, столбом взметнулась пыль - это показался отряд кенгерлийских конников, знаменитых своей удалью и храбростью. Отряд Мамед–бека поскакал им навстречу. Засверкали сабли, крики, стоны наполнили все вокруг… Мамед–бек одним ударом снес кудрявую голову какому–то длинноусому военачальнику - она отлетела словно перышко. Другому, бросившемуся вперед воину, мечом разрубил плечо, свалил с коня. Подоспел Сафар, рубя направо и налево. Кенгерлийцы не выдержали - повернули. Мамед–бек со своим отрядом бросился преследовать их.
Карабахцы осадили нахичеванскую крепость. Две медные пушки забрасывали город ядрами; осаждающие, преодолев рвы, подобрались к самым стенам и, установив лестницы, уже собирались начать схватку за крепостные башни! Но тут прибыл гонец с известием, что властитель Карадага Мустафа–хан напал на Карабах.
Ибрагим–хан находился в это время в своем шатре. Весть, принесенная гонцом, потрясла его. Много лет назад Мустафа–хан оказался его пленником; тогда он раскаялся, признал власть Ибрагим–хана и тот даже посылал его с войсками на Тебриз. А теперь напал… Однако негодовать и раздумывать было некогда, хан отдал приказ, заиграли фанфары, войска в спешном порядке начали готовиться к отходу. И в этот момент Джафаркулу–хан подоспел на помощь Кельбели–хану, а конники Мамедшериф–солтана оказались в тылу у карабахцев.