- Дочь мельника Османа.
- Пойдешь за меня? - жарко проговорил Мамед–бек. - Хочу чтоб женой моей была! - Он горделиво выпрямился, положив руку на рукоятку кинжала, ждал ответа.
Девушки переглянулись. Айша еще больше покраснела, смущенно улыбнулась и, поставив на плечо кувшин, поспешила прочь от колодца.
Девушки торопливо возвращались в деревню, а Мамед–бек стоял, прислонившись к дереву, и с тоской глядел им вслед.
- Надо же! - сказал он и вздохнул. - Обворожила, проклятая! Душу из меня вынула!
- Зачем же так, ага? - с хитрой улыбочкой спросил старшина. - Девка того не стоит, чтоб из–за нее душу терять! Пожелай только, любая будет к твоим услугам! Но Мамед–бек вернулся в деревню притихший, задумчивый. Старшина все юлил, все увивался вокруг него.
- Ага! Да ты только прикажи, тотчас пойду и посватаю! Правда, отец у этой красотки упрям малость…
Ну да и это не беда - добром не отдаст, ему хуже, увезем ночью и вся недолга!
Мамед–бек сидел у моста, отмалчивался… И приятели его приуныли, молчали, обхватив руками колени, глядели на воду. Один старшина, стремясь выказать свою преданность, говорил без умолку, то и дело прикладывая к груди руки.
- Ну виданное ли дело, ага? В кои–то веки ты к нам пожаловал, да чтоб уехал с тяжелым сердцем?! Не хорошо это! Разреши, потолкую с ее отцом!
Мамед–бек поднял на него глаза, взглядом дал знак, что согласен. Старшина сразу понял его, готовно прижал руки к груди и исчез.
Дома он отца Айши не застал, поспешил на мельницу. Под ивой, на берегу арыка, сидел человек с густой проседью в бороде; он только что вымыл ноги. Это был мельник. Когда старшина приблизился, мельник не вскочил, не бросился ему навстречу, лишь морщинистое лицо стало чуть радушнее.
- Садись! - сказал он, ответив на приветствие старшины.
Тот сел.
- Вот шел мимо, дай, думаю, зайду погляжу, как он там… - начал старшина гораздо ласковее, чем говорил обычно. - Что, думаю, поделывает…
- А что можно делать?… Вот, говорят, молодой бек приехал. За "гостевыми" пришли, полмешка муки как не бывало… - Мельник подвернул до колен свои рваные шаровары и окинул взглядом гостя: большое толстое его тело, одутловатое красное лицо… - Чем хочешь, тем теперь и кормись!.. Ты ведь знаешь, я хлеба не сею, только что за помол получу. Едоков семь душ…
- А я с доброй вестью к тебе, - с улыбочкой прервал его старшина. - Больше печали не будешь ведать!
Мельник окинул старшину недоверчивым взглядом - неоткуда было ждать ему добрых вестей.
- Сам господин наш, Мамед–бек, сватом меня к тебе прислал! Айшу твою у колодца углядел…
- Старшина! - прервал его мельник, и в голосе его отчетливо слышен был гнев. - Ты лучше меня знаешь - господин нам не ровня и не быть ему моим зятем! Мне такое дело не подходит! - Он мрачно оглядел старшину и повторил твердо: - Не ровня мы с господином!..
Старшина пустил в ход свой сладкий язык. Но как он ни расписывал, как ни соблазнял мельника рассказами о том, какая жизнь ожидает Айшу в бекском доме, мельник не уступал.
- Да ведь тебе–то тоже выгода будет! - продолжал убеждать его старшина. - Податей не платить - семья в достатке будет! Припеваючи заживешь!..
Мельник слушал, молчал. Наконец ему это надоело, он положил старшине руку на плечо и сказал:
- Вот что, браток, ты знаешь, у меня пять дочерей. Сыном бог не наградил. Вот я и думал: выдам Айшу за хорошего парня, станет он хозяином мельницы, и как придет время в землю ложиться, знать буду, что сына на этом свете оставил, будет кому о дочках моих позаботиться. А бек что? Мне с ним в одной упряжке не ходить!.. Понял? Ну и все, давай эти речи кончим!
Как ни распинался старшина, переубедить мельника ему не удалось. Он наперед знал, что к мельнику и на козе не подъедешь, и не больно–то на него рассчитывал, и все–таки, окончательно потеряв надежду, мысленно обругал упрямца меднолобым.
Мельник Осман родом был из Ширвана; в один из своих набегов Мехралы–бек пригнал его сюда в числе других пленников; домишко Османа был среди первых построек, выросших возле кягриза. Нравом Осман заметно разнился от соседей, человек он был решительный, твердый, из тех, у кого слово с делом не расходится; в деревне его прозвали "Осман–упрямец". Все это старшине было доподлинно известно, а потому он не стал больше тратить слов, однако, явившись к молодому беку, твердо сказал ему, чтоб не терял надежды.
Так прошло три дня. Старшина из кожи вон лез, чтобы развлечь молодых гостей. Каких только затей не устраивал - и охоту, и всякое другое, а сам тем временем направил к мельнику деревенских стариков. Но и ходатайство аксакалов не помогло, упрямец стоял на своем. Что тут поделаешь? Старшина велел схватить девушку у колодца да и увезти - тем дело и кончилось.
23
Разбитый Ибрагим–ханом на Куре, Фатали–хан не успокаивался - требовал выдачи Хаджи Маликмамеда и спешно накапливал войска. В августе 1780 года Фатали–хан с десятью тысячами лезгинских всадников снова начал продвигаться к Куре. Однако, не получив вовремя жалованья, лезгины–наемники разбежались по домам.
В конце осени стало известно, что в Кубе опять неспокойно. Сафар разведал, что там сосредоточено восьмитысячное войско. Мирза Алимамед, получив эти сведения, сообщил их Вагифу, тот - Ибрагим–хану.
- Хан, - с присущей ему мягкой настойчивостью заговорил Вагиф, - преданность моя известна тебе. Для величия и благополучия твоего и твоего ханства я делаю все, что в слабых моих силах. Люди, познавшие науку жизни, искушенные в делах государственных, давно уже пришли к такому выводу: "Друга привечай, врага выпроваживай!" Владыки, не желавшие прислушиваться к советам умудренных, всегда оставались в накладе. Послушай же моего совета! Держать огромное войско слишком тяжко и для казны и для народа. Не лучше ли поискать других путей?.. Нам нужно обмануть Фатали, превзойти его в хитрости.
Хан молча покусывал губы, глаза его налились кровью, однако возразить Вагифу было нечего - это он понимал.
- Хорошо, что же делать? - спросил он срывающимся голосом.
- Прежде всего то, на что я уже не раз обращал внимание хана. Нет никакого расчета и дальше держать в тюрьме Хаджи Маликмамед–хана. Его надо освободить, а Фатали припугнуть…
- Как? - нетерпеливо прервал его хан.
- Надо предупредить кубинского хана, что, если он не угомонится, мы объединимся с Агамухамед–ханом - камня на камне не оставим в его владениях!..
- А Фатали поверит?
- Заставим поверить. Неплохо было бы также войти с ним в родство… Если одна из сестер Фатали поселится в гареме хана, это отнюдь не повредит делу…
Ибрагим–хан начал остывать, слушал с интересом. На мгновение резкие черты его смягчались, словно затуманенные негой страсти… Потом хан вдруг снова нахмурил брови - какая–то новая мысль придала его лицу зловещее выражение.
- Ну, а что ты скажешь насчет гянджинского Мамеда? - насмешливо спросил он, имея в виду ослепленного им хана Гянджи.
- Мамед понес заслуженное наказание. Того, кто осмеливается перечить хану, возмездие не минует… Но его семья… Чем провинились беспомощные женщины, дети? Хан всегда был милосерден к слабым. И аллах благословляет его за это, даруя богатство и непобедимость. Семья Мамед–хана в беде, они ждут помощи от хана Карабаха, в щедрости не уступающего Хатамтаи!..
- Ну хорошо, хорошо! - Хан смягчился окончательно. - Скажи Шахмамеду, пусть распорядится… - Он вдруг улыбнулся какой–то своей мысли и с довольным видом начал поглаживать бороду.
24
Хаджи Маликмамед–хан был выпущен из зиндана в тот же день. Многие месяцы не знавший ни бани, ни ножниц цирюльника, арестант весь оброс - волосы свисали ему на плечи, борода закрывала грудь, к тому же он обовшивел. Вагиф отправил беднягу в баню, приказал обрить, привести в порядок его бороду, дал теплую одежду.
Зима была в разгаре. Дороги замело снегом, тропинки сковало льдом - сообщение с Агдамом прекратилось. Немало уже насчитывалось жертв: люди замерзали в пути или срывались в пропасть с обледенелых троп. Ехать было немыслимо, и Вагиф пригласил бакинского хана к себе - погостить, пока не откроется перевал.
После долгого пребывания в темнице Хаджи Маликмамед–хан похож был на скелет, обтянутый кожей. Но, несмотря на все страдания, он не потерял веры и по–прежнему уповал на мудрость всевышнего.
- Значит мне предначертано было терпеть эти муки, - смиренно сказал он Вагифу. - От судьбы никуда не скроешься!
С сочувственной улыбкой слушал Вагиф этого мягкого, доброго, глубоко верующего человека. Спорить с ним не хотелось. И все–таки он спросил:
- Хан, но ведь человек - разумное, сильное существо. Аллах дал ему рассудок, дал волю. Что может сделать всевышний, если ты не желаешь пользоваться его дарами, если отринул их?